– Армагиргын, великий усмиритель духов! Помоги нам! – обратился я к старому шаману.
Мы оставили свою поклажу в стороне. Стали заходить сбоку, прижимаясь к скале. Вода отвесной стеной закрыла от нас мир. Мы осторожно и медленно продвигались вперёд. Казалось, вот он, бугор из камней, которыми мы когда-то завалили свои рюкзаки. Камни заросли мхом, покрылись лишайниками, были скользкими. Мы потихоньку кайлом их отковыривали. Армагиргын был прав. В этом месте наши рюкзаки могли простоять скрытыми от любых глаз не один десяток лет, пока не разрушится ткань. Так же осторожно и медленно, прижимаясь к скале, мы выходили из нашего укрытия. Лавина снега не съехала с отвесной стены, камень сверху не упал.
Меня не радовали наши шкатулки с золотом. Они были объёмные и тяжёлые и стоили немало. Но я был безразличен к золоту. Путешествовал просто за компанию с Лёвой. Я не мог ему отказать, так же как он когда-то пошёл со мной на войну. В данном случае отказ был равносилен предательству.
Я должен был посетить наше место, где мы похоронили Лизу. Её любовь, её преданность сохранились в дальнем уголке моего сердца. И сейчас я ощутил боль той утраты. Я хотел посетить то место, где мы провели счастливые дни с Лизой. Самое страшное было в том, что Лиза должна была стать матерью. С ней погиб наш ребёнок. Я ощутил боль, которая согнула меня пополам, как тогда, в момент её гибели. Я поставил рюкзак на землю. Сел рядом с ним, спрятал голову в колени. Видимо, у меня вырвался стон, потому что Лёва подошёл ко мне в тревоге и спросил:
– Что с тобой, Михаил? На тебе лица нет.
– Я хочу посетить Лизину могилу. Я не могу уйти отсюда, не побывав там, не попрощавшись.
– Понимаю. Идём. Ты немного приди в себя, успокойся.
Лев налил мне чаю из термоса.
– На, попей. А потом глубоко подыши. Путь не очень близкий. Нам придётся подняться на эту сопку, с которой падает вода.
Я последовал его совету. Мы надели рюкзаки и стали искать ступени, по которым когда-то спускались вниз вместе с Армагиргыном. Ступени сохранились. Но они во многих местах обвалились, поросли мохом, стали скользкими. Мы лезли буквально на карачках, часто останавливались на отдых. Наконец выбрались наверх. Насколько мрачно было внизу, настолько празднично-ярко было вверху. Мы подошли к камню, на котором сражался Армагиргын. Вся тундра, охваченная нашими глазами с этого камня, была яркой, праздничной, сияющей. Весеннее солнце заливало каждый куст, каждый пригорок, каждую сопку. Шум водопада здесь не казался грозным. Это был мощный гимн оживающей весенней природе.
Дорога отсюда была нам знакома. Мы двинулись к месту нашей стоянки. Часа через четыре были на месте. Горячий источник парил по-прежнему. Юрта американа не сохранилась; несколько кольев торчали, обозначая место. Могилу Лизы мы сразу нашли по каменному надгробью. Кто-то подправил насыпь, сделал оградку.
– Смотри, Лёва. Здесь ничего не изменилось. Но за могилой кто-то ухаживает.
Я присел на колени, погладил бугорок.
– Здравствуй, Лиза. Я пришёл попрощаться и попросить у тебя прощения.
Сердцем я чувствовал, что она близко. Ласковый ветерок прошёл по моему лицу, по губам, коснулся век. Ветер зашумел в кустах. Я воспринял его за знак привета. Молча сидели мы с Лёвой у каменного надгробья и, казалось, видели грустную улыбку Лизы. Я встал на колени, склонился, дотронулся щекой до бугорка, мысленно попрощался с ней. Встал, взял рюкзак и отошёл с ним подальше. Там, вдали, мы с Лёвой надели на плечи рюкзаки и отправились в путь. Долго мы шли молча.
– Когда Ульвелькот столкнул тебя в водопад, Лиза застрелила его из винтовки. Она была совершенно не из этого мира. Келена привезла её без сознания. Когда очнулась, сказала, что ты жив. Ей привиделся Армагиргын и сказал, что ты жив. Мы пошли тебя искать. Я же не верил. Упасть с этой высоты и сохранить жизнь просто невероятно. Тебя могло унести в море. Но по счастливой случайности твоё тело зацепилось за какую-то коряжину, и рыбак тебя выловил, притащил домой. Тогда я поверил, что она шаманка. Ты был жив, только без сознания. И сейчас я уверен, что она позвала тебя. Ветер в кустах так шелестел, как будто шёпот от Лизиной могилы.
– Мне тоже так показалось. Я не простил бы себе, если бы мы не зашли к ней, моему прекрасному цветку тундры. Это ты впервые её так назвал. Позднее я её так воспринимал, так о ней всегда думал.
Этот день мы посвятили Лизе. Я вспоминал, как она помогала мне, как нашла на берегу и сказала, что только я могу быть её мужем. Такая юная и такая мудрая девочка. Я вспомнил, как очнулся после падения в водопад. Очевидно, меня спасла глубокая яма, которую пробила вода в скале, на которую падала. Если бы я упал чуть-чуть правее или левее, я разбил бы голову о камни. Меня вынесло, потому что вода с рёвом устремлялась вперёд. А дальше по равнине текла уже тихая, умиротворённая. И хорошо, что рыбак сделал длинную запруду, за которую я зацепился.
– Когда я очнулся, первое, что я увидел, были Лизины глаза. В них было столько по-человечески материнского, глубокого, что я растворился в них. Моя душа была принята в её бережные, нежные объятия. Я надеюсь, ты меня понимаешь, Лёва?
– Мы сидели рядом. И я видел и чувствовал, как она всё это переживает и воспринимает, – ответил Лев.
– А потом она сказала мне, что ждёт ребёнка. Я не мог обидеть её недовольством. Она просто стала мне очень родной. Если бы она была жива, я бы её не оставил. Сейчас эта боль стёрлась. Но от памяти никуда не уйдешь.
– Послушай, Михаил, раз уж мы посетили Лизу, давай посетим то место, где мы нашли тогда тебя и оставили Келену, – сказал мне Лёва. – Это, наверное, кажется нелепостью. Но я хотел бы убедиться, что она жива и счастлива. Сейчас издалека я понимаю её. Она хотела семью. Если они живут на том же месте, у неё есть дети, а значит, всё правильно. Мы не будем их тревожить, не будем заходить в гости. Просто понаблюдаем и уйдём.
– Хорошо, я согласен. Веди.
Мы вновь пошли к водопаду, спустились вниз по старым, скользким, местами обвалившимся ступеням. Затем пошли вдоль реки. Часа через четыре увидали запруду. От неё свернули к сопкам. Подошли к месту, где когда-то стоял домик чукчи. Он был разрушен. Остатки плавника, старый опалённый очаг напоминали о живших когда-то здесь людях.
– Ушли. Видно, одиноко жилось им здесь, – сказал, вздохнув, Лёва.
– Я думаю, Келена заставила его вернуться к людям. Да и детей, если они родились, надо учить. Пойдём, Лев, хватит воспоминаний. Перед нами начало новой жизни.
– Ты прав.
В этот день мы шли по тундре до изнеможения. Шли молча. Я старался не думать о прошлом. Лев, я думаю, тоже. Мы устроились на ночлег далеко от того места.
Впереди был проблемный путь с рюкзаками на материк. Это было сложнее и опасней, чем отыскать наше золото на Чукотке. Здесь наши рюкзаки не будут проверять. А вот на самолёте или пароходе не проскользнешь. Мы двинулись в обратный путь, но еще не решили, в каком направлении двигаться. Надо было выбрать направление.
– Лев, если ты готовился к этому походу, изучал возможности возвращения, значит, сейчас у тебя есть по этому поводу свои соображения, – сказал я.
– У нас две возможности возвращения на материк: обычная, через Магадан, морем до Владивостока, а там поездом; более короткая, но менее известная – через Северный морской путь. Во время войны использовался в основном он. Через Охотское и Японское моря нельзя было спокойно ходить. Японцы нападали на наши суда.
– И ты планируешь ехать пассажиром? Это чистый бред. И на самолёте, и на пароходе твой багаж будет досмотрен и арестован. Арестован будет не только багаж, мы будем арестованы. Это золото не стоит того.
– У нас только один путь – устроиться матросами на судно, идущее в любую сторону. Нужно самое короткое расстояние до порта, имеющего железнодорожную связь. И лучше, чтобы это судно было грузовое, – сказал Лёва.
– Тогда оценим с этой точки зрения порты, имеющиеся на Чукотке. На дальние расстояния суда выходят из Анадыря, Певека и Провидения. Но прежде чем они оттуда выйдут, они должны туда прийти и привезти грузы из Магадана, Владивостока, Петропавловска-Камчатского. Надо ждать открытия портов, навигации. Льды должны освободить причалы. Это июль месяц, не раньше. Сейчас апрель. Ждать надо два месяца, а может быть, и больше. Ты согласен ждать?
– А куда деваться? Устроимся в порту на работу. За это время всё разведаем, – ответил Лев.
– Так куда мы пойдём?
– Певек – это самый перспективный сейчас порт. Там мягче климат. Хотя, если южак задует, несдобровать. Кроме того, там, в Чаунском районе, сейчас прииски открыли, золота много нашли, олово, ртуть. Поэтому порт отстраивают. Ну а в Дальстрое так уж повелось: где строительство, там лагеря. Зэков понагнали.
– Нет, я не хочу работать рядом с зэками. Нагляделся. Знаю. Душа содрогается вспоминать, – возразил я.
– Тогда Анадырь. Но это далековато добираться. Никто не может гарантировать, что в Анадыре нет зэков.
– Тогда порт Проведения. В его границах береговая полоса Уэлена и Лаврентия. А из Уэлена можно опять самолётом или вертолётом до Берелёха долететь. А в Лаврентия и Проведения лучше не заходить. Там воинские части понагнали. Тыгрыгын говорил, хулиганят ребята. Чукчей обижают, женщин насилуют. Разбежались чукчи от них по тундре. И вообще сейчас чукчи сильно обижены. Нам как-то надо избежать встречи и с военными, и с чукчами, и с лагерной охраной. В общем, идём той же дорогой, которой сюда шли, в Уэлен идём. Ждём транспорт на Берелёх.
Лёва с недоумением посмотрел на меня.
– Зачем ты опять на Берелёх нацелился? Как мы оттуда выбираться будем?
– У меня сейчас мелькнула ценная мысль.
– Как эта мысль связана с Берелёхом?
– Сейчас расскажу. Каждую осень посёлок посылает в Якутию машины, закупают на всех картофель. Значит, по нашей Колымской трассе уже можно доехать до Якутии. Ну а Якутия – это уже материк. Там есть сообщение железной дорогой. А где есть железная дорога, там близко Томск и Москва. Теперь ты понял меня?