Наташа ошарашенно смотрела на меня.
– Боже мой, Лёва… – прошептала она. Потом закричала неожиданно громко: – Лёва!
Она буквально захапала меня двумя руками и втянула в прихожую, быстро захлопнула дверь.
– Боже мой! Ну, скажи, сколько лет можно тебя ждать? Ведь у нас сын скоро в школу пойдёт!
– Сын? Как сын? Откуда?
– А ты не знал, что в день капитуляции Берлина сделали сына? Это самое прекрасное, чем можно отметить подобный праздник! Столько людей погибло, а мы сделали сына. И я горжусь этим! Каждый год я отмечаю этот праздник. И сегодня мы отметим его вдвоём. Ура! Я сумасшедшая, но счастливая. Снимай пальто. Идём знакомиться с сыном.
Она взяла меня за руку. Мы вошли на кухню. Сын уплетал за обе щёки.
– Садись. Да куда ты в угол садишься? За стол садись, в центр.
Я покорно выполнил приказ и в восторге смотрел на эту женщину. Вот это напор! Как я мог сомневаться в необходимости этой встречи? Как часто моя неуверенность в себе меня подводила!
– Наташа, знакомь нас скорее, – попросил я. Опять неуверенно, как будто сомневался.
– Владимир, прекрати жевать! Ну вот, молодец. А теперь слушай меня. Ты помнишь, я тебе рассказывала недавно о герое войны. Вот он, твой папа. У тебя тоже есть свой родной папа. И в детском саду ты им всем можешь об этом сказать. Тебя никто не может больше называть безотцовщиной. Ты меня понял?
Мальчик удивлённо смотрел на меня. Внешне я никак не походил на героя войны. Потом, решив про себя, что если мама говорит, то это так и есть, он слез со стула. Солидно вытер рот и руки салфеткой, подошёл ко мне и подал руку:
– Владимир.
Я пожал его руку, а потом, повинуясь внезапному порыву, подхватил его на руки и звучно поцеловал в щёку.
– Сыночек мой, мой большой сыночек! Я буду очень тебя любить.
– А почему будешь? Разве сейчас ты меня уже не любишь?
– Люблю. Но буду ещё больше любить. И маму твою буду любить ещё больше.
– Ты больше не уедешь так далеко?
– Я очень надеюсь. Кажется, я уже больше, чем полмира, обошёл.
– Тогда заключаем договор.
Он подал мне руку, и я её пожал.
– Теперь в ванну и спать, – строго сказала Наташа.
Владимир слез с рук и, вздохнув, пошёл в ванну. Через несколько минут мать вынесла его на руках, закутанного в большое полотенце.
– Лёва, посиди в комнате. Я скоро.
– Нет, мама. Разреши ему пойти в мою комнату. Ну, пожалуйста. Ты же говорила, что наш папа хорошо поёт. Споёшь мне немножечко? – теперь он умоляюще смотрел на меня.
– Если мама разрешит. Только я пока колыбельную не сочинил, – ответил я.
– Мне не надо колыбельную. Я уже большой. А ты спой «Землянку». Мама говорила, что это твоя любимая.
Я с признательностью смотрел на Наташу. Я не ожидал этого и проглотил неожиданно подступивший к горлу комок.
Мы вошли в детскую – крошечную, но такую уютную и ухоженную! Рядом с детской кроватью стоял стул.
Наташа достала пижаму, помогла Владимиру надеть ее. Уложила, укрыла одеялом.
– Сегодня ты сядешь на мой стул. Мы вместе тихонечко споём.
Мы тихо спели песню. Малыш повернулся к стенке носом, сказал:
– Спокойной ночи. У меня есть папа.
Мы вышли.
– Ну что ж, пойдём, выпьем чаю и поговорим, – сказала Наташа.
Мы сели за стол. Я не знал, что говорить. Всё было настолько неожиданно. Это была красивая сказка: вроде бы всё реально, но неубедительно. Мне было стыдно. Я не мог понять и принять эти события. Что человеку нужно? Вот достойная всяческих похвал, всяческой благодарности женщина. Я очень короткое время был с ней, не более получаса. И вдруг через шесть лет я узнаю, что у нас растёт сын. Я шёл по этому адресу с очень робкой надеждой, что меня узнают и примут. А меня не только приняли и узнали. Наташа буквально втащила меня. Неужели она ждала меня долгих шесть лет? Я пришёл к ней по великому одиночеству, ни на что не надеясь. Никаких чувств у меня не было и не могло быть. Так же, как у неё. Я в этом был уверен. Я ничего не мог сказать. Я молчал.
– Я должна тебе всё объяснить. Но прежде я хочу тебе показать вот это.
Наташа подала мне документ. Свидетельство о рождении Трофимова Владимира. В графе отец – прочерк.
– Обрати внимание на дату рождения.
Я прочитал: 2 февраля 1946 года.
– Сколько надо времени, чтобы выносить ребёнка?
– Как сколько? – пожал я плечами. – Девять месяцев.
Наташа засмеялась.
– Со 2 мая до 2 февраля как раз девять месяцев. Ты посмотри, парень отсчитал эти девять месяцев и родился день в день. Он настолько правильный, настолько понятливый и послушный малыш, что мне с ним легко, хорошо. Наверное, ты такой был в детстве. Я очень вредная с детства. Мне с детства море по колено. Я и под пулями не трусила. У меня была уверенность, что меня все снаряды минуют. Теперь ты веришь, что он наш сын? Только твой и ничей больше. Я понимаю, что ты не думал обо мне. Где ты был шесть лет? Я ни в чём не упрекаю тебя. Мы друг другу ничего не обещали. Я сохранила ребёнка для себя, тебя не спрашивала и, естественно, не могла спросить. Просто мы ничего не знаем друг о друге. Мне было легче помнить тебя. У меня был твой подарок. А у тебя только записка с адресом, которую я засунула тебе в пилотку. Ты пришёл, значит, ты её сохранил? Расскажи.
– Я был отправлен на Восточный фронт, на войну с Японией. А после победы погрузили на суда и увезли на Чукотку. Там я служил ещё три года.
– Так ты уже два года в Москве! И почему сейчас ты решил вспомнить обо мне?
– После демобилизации я жил в Москве приблизительно полгода. Мой друг был сослан на Колыму. Мне удалось встретить человека, женщину, которая помогла ему бежать из плена. Она рассказала, что он работал в Берлине вместе с нашим разведчиком, принимал участие в отряде Сопротивления в Берлине. Она помогла, и его не только освободили, но и наградили. Этим я был занят. Ездил к другу на Колыму, отвёз ему документы. Приехал в Москву недавно. Раскладывал свои вещи и случайно нашёл пилотку с твоим адресом. Боялся идти, ведь за это время ты вполне могла выйти замуж. У тебя могла быть семья, дети. Потом одиночество допекло. Я решил проведать. И вот я здесь, и просто съехал с катушек.
– Я тебя понимаю. От меня можно съехать с катушек. Замуж меня не взяли, хотя я очень хотела иметь семью, мужа. Конечно, я не надеялась на тебя. И даже не думала, что когда-нибудь мы встретимся. Сыну действительно рассказывала, что его отец герой. Нашлась дура-воспитательница, стала спрашивать детей о папе. Мой мальчик сказал, что у него нет папы. Она говорит: «ясно, безотцовшина». Ну а детишки в пять-шесть лет сообразительные. Подхватили. Стали дразнить его безотцовщиной. Мальчишка понял, что это такое. Пришёл домой в слезах. Я ему сказала, что у него есть отец и что он герой. Когда кто-то в детском саду снова назвал его безотцовщиной, он им сказал, что у него есть отец, что он герой. Над ним снова стали смеяться, что он врун. Он весь день плакал. Я его еле успокоила. Мы гуляли с ним по городу. Только пришли, я ещё не успела переодеться, тут ты и пришёл. Когда я увидела тебя на пороге, я думала только о своём сыне. Я ведь не бросилась тебя расцеловывать. Я не ждала тебя эти шесть лет. Но я должна была показать сыну его отца. Я тебя чуть не схватила в охапку, втащила и захлопнула дверь. И только сейчас я понимаю, что не имела права так делать. Пожалуйста, извини меня. Я сама не знаю, как быть дальше. Завтра как-то надо разговаривать с малышом.
– Во сколько вы идёте в детский сад? Я хочу его проводить туда вместе с тобой. Надо положить конец его прозвищу. Я ему обещал никуда не пропадать. Ты ведь не против, чтобы я его опекал? Позволь. Я очень хочу.
– Хорошо. Приходи к восьми часам утра. Мы его вместе проводим в детский сад. А сейчас иди.
Наташа открыла дверь, улыбнулась мне на прощание. Дверь за мной мгновенно захлопнулась. Я прислонился к стенке. Постоял, потом медленно двинулся на улицу.
Теперь я не смотрел на прохожих, не любовался улицей. Меня переполняли другие чувства. У меня есть сын! Я больше не одинок! У меня есть сын! Когда я взял его на руки, я ощутил в своём сердце любовь. Я обещал его любить. А он был уверен, что я уже его люблю. Дети понимают больше нашего. Конечно, любовь к детям заложена в нас изначально. Я не имею права его травмировать, исчезнув из его жизни. Как я благодарен Наташе, что она родила моего сына. Конечно, нам надо было бы жить вместе. Но полюбит ли она меня? С моей первой женой нас поженили, когда я был ещё мальчишкой. Её просто выдали замуж. Она не полюбила меня, а я не полюбил её. Мы просто жили вместе, подчиняясь обстоятельствам. Я хранил ей верность в силу традиций, в силу воспитания. Когда я узнал, что она вышла замуж, то был рад за неё. Моя чукчанская жена Келена разбудила во мне сластолюбие. Она перевернула во мне все представления, образовала меня, как женщина может образовать мужчину. Но я знал, что моя внешность не вызывает у женщин страсти.
Наташа, наверное, просто пожалела меня. Она полюбила мой голос. В тот день, День Победы, мы были в состоянии какой-то эйфории. Хотелось всех целовать, дарить радость. Поэтому я лихо играл на аккордеоне, и пел, как никогда. Душа пела. А что сейчас? Она не была нежна. Она выпроводила меня сразу же, как мы кое-что выяснили. Ну да бог с ним. Время покажет. А вот мальчика надо беречь. Завтра оденусь очень тщательно, нацеплю все награды. Пусть поверит, что его папа – герой войны. С этими мыслями я возвратился домой. Попросил у знакомого ювелира на утро машину. Утром максимальное внимание уделил своему туалету и одежде. Надел все награды. Мне надо было подтвердить утверждение Наташи, что я – герой. В восемь часов я был около дома. Наташа с мальчиком как раз выходили на улицу.
– Здравствуй, Наташа. Здравствуй, Владимир.
Я подхватил его на руки, поцеловал в щёчку. Усадил их на первое сиденье, и мы покатили. Вовка был ошарашен.
– Папа, это твоя машина? Ты будешь меня возить? Как здорово!