– Елизавета Николаевна…
Действительно, это была она. Старая подруга его милой Анны, только несколько повзрослевшая и приобретшая недовольную усталость.
– А вам, – девушка провела рукой у губ, – идёт. Хотя я и терпеть не могу усы и бороды. Неожиданный вы, однако, человек, из Москвы, оказывается.
– Вы замечательно выглядите, Елизавета Николаевна.
– Спасибо, я знаю.
Девушка села напротив, не ожидая приглашения, и расправила складки тёмно-синего платья. Прошедшие два года почти ничего не переменили в ней, только некоторые мелочи исчезли из её наружности, уступая место другим: её миндалевидные глаза стали ещё более недовольно-внимательными, аккуратный подбородок – ещё вздёрнутей.
– Почему же вы не говорили, что приехали из Москвы?
– Не хотите ли шампанского? – офицер кивнул на стоящие бокалы, старательно игнорируя вопросы Елизаветы.
– Нет, не хочу. У вас здесь совершенно не уютно, весь город гудит пчёлами, на улицу выйти неприятно.
– Что же вы тогда не уезжаете, раз ощущаете неудобство? – Алексей чувствовал, как неприязнь и напряжение медленно раскаляют ресторанный воздух.
– Один интересный мужчина украл меня в путешествие. Князь, вы его не знаете. Было неприличным отказаться, теперь мучаюсь.
Офицер молча усмехнулся, продолжая пить шампанское. "Хоть в Москву, хоть в Сибирь – с его-то деньгами наверняка хоть куда поехала бы", – думал он.
– Не вам меня судить, Алексей Иванович, – произнося его имя, Елизавета дёрнула бровями и ухмыльнулась. – У Милютиных дом богатый, не так ли?
Мужчина стиснул челюсти и исподлобья посмотрел на Елизавету. Она довольно и спокойно улыбалась ему, хотя в глазах её и читалось желание непременно устроить скандал.
– Вы полагаете, мне не доставало денег, и потому я решил жениться?
– Я тоже не мелкопоместная дворянка, как видите, но не принято нам венчаться с любым мужчиной.
– Вы подошли ко мне, чтобы пропустить несколько колкостей? Спасибо, и в Москве мне таковых знакомых хватает. Если вы чего-то хотите – говорите прямо, я гаданием не увлекаюсь, Елизавета Николаевна.
– Вы ужасный человек, мне тошно на вас смотреть. Признаюсь честно, когда я впервые вас увидела, вы показались мне просто красивым мужчиной, что любит себя больше остальных. Невеста погибла, вы хоть раз приехали бы – нет. Поминай, как звали.
– За это меня ненавидите? – Алексей непонимающе усмехнулся.
– Знаете ли, ненависть и любовь – два слишком сильных чувства, чтобы их испытывать к кому попало. Скорее, я вас презираю.
– Ваше право. Признаюсь, мне решительно всё равно, что вы обо мне думаете, – офицер поднялся со стула, одёрнул мундир и направился к выходу.
Девушка недовольно посмотрела на него исподлобья. "Всё равно, так и поверю. Такой удавится, если не полюбится". Она и не заметила, как губы Алексей оказались в паре дюймов от её уха.
– Поезжайте лучше домой, Лизавета Николаевна… Вас тут не ждёт никто.
– Для вас…
Она обернулась. Алексея уже не было за её спиной, как и в самом ресторане: он удовлетворённо и устало вышел на улицу, желая прогуляться и добраться до дома пешком. Пусть эта нахальная девчонка думает, что он родной брат чёрта – какая ему разница? Нехорошо, конечно, что в Петербург не приезжал, но по-иному: как ему родителям Анны в глаза смотреть? Каким бы большим город ни был – слухи ползут быстрее ужа: кто-то им поверит, кто-то – нет. Василий не поверил, но где уверенность, что и иные предпочтут правду всё же пропустить мимо ушей?
Хотя, что бы и ни сказали Милютины, письма утопленницы никто не видел: оно уже два года как лежало в московском кабинете за стеклянными дверьми. Трогать этот шкаф Алексей не позволял никому, протирал стекло исключительно сам и чуть не клялся самому себе никогда боле не читать того письма. Уже два года это у него успешно получалось, и он надеялся, что и после оно не пойдёт никуда дальше его рук.
Глава 7
Ресторанное жужжание приятно окутывало москвичей со всех сторон. Одни встречались с ним крайне редко, а другие (в их число входили и Алексей и Василий) считали горячие дымящие ужины чем-то настолько привычным, что их прислуга никогда не заготавливала продукты на вечера.
– Какой-то ты сегодня смурной, Лексей.
Василий чесал костяшки пальцев. "Волнуется", – думал Алексей. Если он в приступе тревоги начинал часто моргать и дышать, сжимая челюсти, то Василий принимался чесаться, пока не покраснеет кожа.
– Не спал, – отрезал он. – Не волнуйся, я в порядке, просто есть вещи, которые не дают покоя до самой смерти, как ты их не гони.
– Как твоя невеста? – Василий тут же пожалел о своих словах.
"Он же ничего не знает, Господи".
– Я ничего тебе не рассказывал, да? – Алексей осунулся. – Только о том, что она не добралась до алтаря?
– Да, ты говорил, что она погибла, но никогда не рассказывал, почему.
Алексей тяжело вздохнул и скинул голову. В носу и глазах предательски и гадко защипало, и он заволновался, как бы Вася не подумал грешить на плохое актёрство.
– Ещё когда я был там, в Петербурге, на Анну напали во время отъезда её родителей. Никто не знает, что произошло, и что с ней сделали. А спустя несколько недель я попросил её руки. Я понимал, что её внутреннее состояние шатко, но мне хотелось стать для неё защитой. И я увидел, что меня она не любит.
Он громко шмыгнул носом и часто заморгал.
– В день венчания я увидел, как она убегает из дома в платье и уезжает. Настиг я её только на набережной Большой Невы, но только она увидела меня…
– Что?.. – Василий секундно побледнел.
– Она сняла с пальца кольцо и бросилась в воду, глядя мне в глаза. После я нашёл письмо, где она обвиняет меня в своей гибели и иных грехах, говоря, что я не дал ей свободной жизни.
– И ты уехал… И никогда не вернёшься в столицу боле…
– Не смогу. Холодный болезненный воздух задушит меня.
"Нет, Алексей, тебя задушит собственная ложь. Задавит. Разобьёт о гранитные мостовые", – насмешливый собственный голос зазвенел в его ушах, заглушая весь окружающий мир. Василий пытался беспокойно поддержать разбитого товарища, официанты проскальзывали мимо круглых столов, перебегая от одного богатого посетителя к другому, но граф бессмысленно хлопал глазами, не слыша ни единого писка.
"Зачем же ты лжёшь единственному человеку, которому ты не безразличен?! Ах да! Затем, что с признанием своего падения ты оттолкнёшь последнего товарища, того, кто хоть как-то скрашивает твоё одиночество".
– Лексей! – одними губами произносил Василий.
Он старался вернуть Алексея в сознание, часто и мелко щипая его ладонь.
– Мсье, вашему товарищу плохо? – сквозь шум в ушах и туман Алексей разглядел, как к Василию подбежала молодая девушка.
– Да, наверное… Он никак не отзывается, хотя полностью здоров. Лексей, ты видишь меня?
– Я вижу, но… – Алексей едва шевелил губами. – Не слышу…
– Погодите, у меня есть нюхательная соль, – девушка принялась шуршать ридикюлем. – А вы пока… возьмите это…
Она отколола крупную серебряную шпильку и протянула её Василию. Он продолжил укалывать Алексея в руки, пока незнакомка придерживала голову офицера ладонью и проводила под его носом пузырьком с нашатырём. Вдруг граф часто заморгал и стал ровно и спокойно дышать.
– Лексей, ты слышишь меня? – Василий свёл брови.
– Да… теперь да… Я напугал?
– Конечно. Прости, я исколол тебе руки. Я пытался привести тебя в чувства, точнее, мы.
Он кивнул на девушку, стоящую сзади и всё ещё держащую Алексея за щёки, и офицер поднял голову: на него заботливо-серыми глазами смотрела миловидная девушка.
– И вам спасибо. Иногда моё тело решает закрыть меня от остального мира. Прости лучше ты меня, Вась. В ушах зазвенело, руки отнялись, пошевелиться не могу.
– Вам точно лучше?
– Да, можете отпустить меня. Но это только при большом желании. Как вас зовут?
Незнакомка обошла стол кругом и села на стул, вежливо уступленный Василием. Она неторопливо расправила скатерть, смятую под мужскими пальцами.
– Екатерина Анатольевна. Волкова.
– По отцу или по мужу? – Алексей ухмыльнулся.
Екатерина звонко и довольно расхохоталась. Она помахала рукой у шеи, закрытой плотным серым воротом, кажется, не располагающим к прогулке в такую жару. Алексей пытался аккуратно рассмотреть её, не вызывая неприятной настороженности: у Екатерины были бледные руки и лицо с кругленькими щеками, ясные распахнутые глаза, ярко-розовые губы и тонкая шея. Она улыбалась Василию и пыталась снова заколоть волосы, причём, безуспешно.
– Вы здесь одна? Позвольте, я вас провожу, – Алексей встал и подал ей руку.
– Да что вы, я совершенно не далеко живу, не беспокойтесь, – девушка поспешила отмахнуться от неожиданного предложения, хотя сама была бы не против прогулки с таким красавцем.
– Поверьте, он не отстанет от вас, – Василий потянулся. – Ежели откажете, будет за вами наблюдать втихую, ещё и меня потащит. А я валюсь с ног, так что, согласитесь, пожалуйста. Хотя бы ради меня.
Екатерина посмотрела на Алексея, и тот закивал, уверяя её в правдивости слов Василия. Девушка тяжело вздохнула, но всё же подала ему руку.
– Надеюсь, я не испугала вас, я так резко нарушила вашу неприкосновенность. Ваш дуг так беспокойно пытался вернуть вас в чувства, всё повторял ваше имя… Так странно, причём, совершенно не по-русски.
– Он из семьи обрусевшего немца, перенял от деда обращаться к людям как-то по-своему. В этом есть некая прелесть, вы согласны?
Девушка с мягкой улыбкой пожала плечами. Она так и не смогла вновь собрать причёску и теперь шла под закатным солнцем с распущенными медовыми волосами. Она была одной из тех московских дам, что не стесняются проводить время в одиночестве, водят многолетнюю крепкую дружбу с модистками и кокетничают с каждым интересным мужчиной. На вид ей было не больше двадцати четырёх лет, если не меньше, и ничего особенно примечательного в ней не было: ни в округлых щеках, ни в серо-зелёной глубине глаз. Но Алексею была приятна неожиданная заботливость, и он решил хоть как-нибудь отблагодарить новую знакомую.