– Тогда скройся с глаз моих. И никогда больше не возвращайся.
Анна усмехнулась. Она повернула голову к шкафу, где за стеклом виднелось её предсмертное письмо.
– Когда вещь перестаёт быть нужной, её выбрасывают. Когда человек становится ненужным, с ним прощаются.
Алексей тупо посмотрел её в глаза. Какой бы девушка перед ним ни казалась чужой, пугающей и рассерженной, она всё ещё была той, чью душу он погубил. Но спасение собственной души, а именно её небогатых остатков, казалось ему гораздо важнее.
– Прощай.
Его слова ледяным ветром разбились о балконные двери, совершенно не задевая Анну. Алексей задул свечу на столе и, не глядя в сторону девушки, вышел из кабинета вон. Не закрывая дверей спальни, он лёг в кровать. Что-то тихонько скрипнуло, но так же быстро и затихло в ночном скрежете.
Офицер закрыл глаза. «Ничего не изменится. Ты просто больной человек», – крутилось в его голове. Часы тихо стучали, проходя свой путь и предвещая Алексею новый день и новую жизнь.
Глава 10
– Алексей Иванович! Алексей Иванович!
– Пусть спит, это редкая картина.
Алексей услышал знакомый голос и перевернулся на другой бок. Он не ошибся – Василий стоял в дверях, держа за руку молоденькую служанку. Она смущённо поворачивалась к нему и отворачивалась обратно.
– Вот, Настасью встретил по пути, – он улыбнулся. – Просил тебя не будить, а она не стала слушать.
– Я так хорошо спал, ты не представляешь. Давно так не отдыха, месяца три, – Алексей всё же поднялся, и Настя ушла по остальным делам. – А который час?
Вася поджал губы и засмеялся, зажмурив глаза.
– Полдень, Лексей, полдень.
– Господи! Уже обед!
Василий чуть не плакал, наблюдая за тем, как Алексей носится по всему имению и ругается с прислугой, потому что не приготовили новые перчатки.
– Жарко же на улице, побудьте без них…
– Да как же я без перчаток, вы подумали?! Ладно, ничего страшного.
Алексей наконец успокоился, остановился в суматохе и выдохнул. И тут он прислушался: на улице уже во всю кипела жизнь, Вася вошёл с покрасневшими щеками, значит, там приятно греет солнце, и день хорош, раз у ворот нет экипажа – Вася прогуливался пешком из своего Протопоповского переулка, чтобы позвать товарища на обед.
– Василий Дмитриевич, а у Алексея Ивановича в саду дятел поселился. Хотите, покажу? – служанка выглядывала со стороны лестницы.
– Спрашиваете!
Василий чуть не бегом исчез из дома вслед за Настей. Алексей так любил в нём эту детскую восторженность всем, что происходит в мире, ведь у него самого такой черты, к сожалению, не было. Офицер каждый день благодарил Бога за такого товарища, способного растопить любые крепкие льдины не только в нём, но и в любом человеке. Больше он не воробушек, как тогда, восемь лет назад, но черствее и грубее Василий не стал: он с нежностью смотрел на Настю, выискивающую по яблоням дятла, обращался ко всей прислуге на "вы" и не осуждал Алексея за недавнюю неудачу с княгиней Волковой. "Обидно тебе, конечно, но зато ты не обжёгся там, где не нужно. Это ведь важнее", – говорил он.
– Вась, нашли? – Алексей опёрся на доску садовой беседки.
– Нашли, но он быстро улетел… – расстроенно опустила голову Настя.
– Красивый, – Василий кивнул Алексею. – Только какой-то пухлый, хорошо у вас кормят, видимо. Отобедаем?
– Конечно. Настя, передай, чтобы рано не ждали, хорошо? Да не крути головой, никуда он не улетел, просто прячется.
– Хорошо, Алексей Иванович. Я вам тоже потом покажу, когда покажется. До свидания, Василий Дмитриевич…
– До свидания, Настасья Фёдоровна, – он аккуратно поцеловал девушке руку, вгоняя ту в краску.
Василий шепнул ему на ухо: "Там действительно у тебя живёт дятел". Даже в ресторан он предпочёл добраться пешком, и Алексей своим непривычным согласием немало смог его удивить. Всю дорогу Василий наблюдал за товарищем: тот подставлял лицо солнцу, закрыв глаза, качал головой, слушая рассказ о склочном соседе, улыбался случайным уличным кошкам и излучал такую заинтересованность жизнью, которой в нём отродясь не было.
– Ты стал таким счастливым. Произошло что-то, о чём ты не предупредил?
– Знаешь, Вась, ты прав. Я счастлив. Я избавился от всего того бреда, что не давал мне спокойно жить уже долгие месяцы. А может, и годы, просто я успешно это игнорировал.
– Ты говоришь о своих видениях? – Василий поднял глаза, продолжая черпать ложкой дымящий суп.
– Скажем так, да. Называй, как хочешь, мне до них уже нет никакого дела, – Алексей совершенно забыл, что рассказывал Васе о своих "кошмарах". – Что ты смотришь на меня так?
Василий обеспокоенно и печально смотрел на Алексея. Что-то в нём стало совершенно иное, совершенно не похожее на всё то, что было в нём раньше. Какой-то нездоровый интерес, помешательский блик в глазах над абсолютно здоровой улыбкой.
– Вась, ну что ты глаза распахнул как котёнок брошенный?
– Боюсь я за тебя, Лексей. Не знаю только, почему. Ты совсем не свой стал эти месяцы, точно что-то серьёзное в тебе переменилось. Ты меня не осуждай, умоляю, но с тобой всё плохо.
– Вась, из тебя цыган, как из меня император. Я здоровый человек, впервые за пару лет душа не болит, чего ещё тебе нужно?
– Нужно, чтоб ты в порядке был. Что я без тебя делать буду?
– Другого искать будешь, кто брошенных котят принимать любит под крыло тёплое.
– Какой ты язвительный человек, подумать тошно. За него волнуются, а он…
– А ты единственный во всём мире, кому я нужен, Вась. Один единственный, других нет и не было никогда. Так что, не оставлю тебя, можешь и не надеяться даже.
– Только потому, что я о тебе забочусь? – Вася мягко улыбнулся, отставляя в сторону тарелку.
– Мелко берёшь, Вась. Люблю я тебя, что мне тут поделать. И шагу без тебя не ступлю, видишь? Знать, Бог меня с тобой свёл, чтоб я понял, что есть в жизни хорошее что-то. Знать, нужен я кому-то, ждёт меня кто-то. Знаешь, почему отец мой несчастлив был?
– Почему? – Василий грустно опустил голову.
– Жил один и умер один. Ни товарища, ни жены под боком. Не хотел он любить, Вась, сам не хотел.
– А ты же как? Всё-таки сын. Единственный.
– Да и Бог с ним, что единственный… Ты думаешь, умер он, я плакал? Плакал, Вась, да только оттого, что один на свете остался. Шестнадцать мне было, я стался сиротой, а ты мальчишкой по двору бегал. Четыре года прослонялся по миру, ждал, видно, когда подрастёшь. Дождался.
– Ты никогда мне такого не говорил раньше, – Василий радостно поднял подбородок. – Я всегда тобой восхищался, Лексей. Твоим обаянием, выдержкой, умением держаться на людях. Я благодарен тебе за долгие годы нашей дружбы, и я уверен, что впереди нас ждёт столько же по три раза. Уговор?
– Уговор, – Алексей протянул товарищу руку.
Василий с широкой улыбкой пожал его руку. Знакомство друг с другом дало им гораздо больше, чем они представляли.
– Вась, а могу я тоже тебя спросить совершенно не скромно, а ты не станешь ругать? – Алексей довольно прищурился.
– Я очень внимателен и заинтересован, – Вася исподлобья взглянул на друга.
– Долго за Настасьей будешь впустую ходить?
– Так и знал, Лексей… – Вася закатил глаза и улыбнулся. – Сколько захочу, столько и буду.
– Вон как, значит! Ты учти, я её за тебя не выдам. Ей семнадцать лет от роду, и, не забывай, ты князь.
Василий насмешливо посмотрел на друга. Последний год он действительно испытывал нежные чувства к служанке Алексея: она была тоненькая, как балерина из музыкальной шкатулки, немного неловкая (сам Василий же отличался невиданной внимательностью и аккуратной дотошностью) и запавшая в душу князю накрепко.
– Я и не собирался жениться. Ну, по крайней мере, пока. Бог весть, что ты обо мне думаешь, бесстыжий ты человек.
Алексей усмехнулся. Не собирался жениться, конечно же, так он и поверил. Пусть говорит дальше, но Алексей прекрасно знал, что в разговоре Василий всегда обращался к ней как к "Настасье Фёдоровне", целовал на прощанье руку и помогал, если то требовалось.
– Не обманывай ни себя, ни меня – ты не умеешь. Сейчас поедем ко мне в имение, будешь объясняться с Настей.
Он чуть не силой вытолкнул Василия из ресторана, а после – так же втолкнул в свой дом, попутно громко зазывая Настасью. Сам Алексей спрятался в дверном проёме, корыстно желая подслушать разговор девушки и взволнованного Васи, уже начавшего чесать голую шею.
– Василий Дмитриевич, – девушка кивнула и опустила глаза.
– Настасья Фёдоровна, – Василий нервно мял в пальцах чёрную шляпу. – Мне необходимо объясниться с вами.
Василий опустил шляпу на столик и подошёл к девушке, заглядывая ей прямо в распахнутые глаза.
– Я люблю вас, Настасья Фёдоровна. И хочу жениться на вас через год, только вам будет восемнадцать. Я понимаю, вас может смутить, что я старше вас, но…
– Но вы ведь князь. И товарищ Алексея Ивановича, я не могу…
– Меня никто не станет осуждать, – он улыбнулся, аккуратно поднимая руки девушки. – А если станет – я не буду считаться с этим человеком боле. Я всю жизнь считал, что мне никто не нужен, что я никогда не женюсь и спокойно проживу до старости одиноким и свободным, но вы… Всё переменили. Я приму ваш отказ, если мои чувства безответны, но тогда, пожалуйста, не лишайте меня вашей дружбы.
Настя еле сдерживала счастливые слёзы, смотря на Василия, не прекращающего улыбаться.
– Ответьте, – он прислонил руку девушки к своей груди, чтобы та чувствовала, как довольно колотится его сердце, – любите ли вы меня?
– Да… Да, Василий Дмитриевич, да.
Князь поцеловал руки Настасьи и нежно прижал её к себе, закрыв от счастья глаза. Настя уткнулась лицом в его плечо и увидела в дверном проёме прятавшегося Алексея Ивановича: тот грустно улыбался. Наблюдать за чужим счастьем, погубив однажды своё собственное – что же ему ещё оставалось? Граф кивнул девушке и поднялся к себе в кабинет.