– Вы ждёте благодарности за преступление, не оставившее мне никакого выбора? – девушка рассержено покраснела.
– Зато у вас есть большой выбор кружев и жемчуга!
Не услышав начала фразы, мадам Жозетт радостно ворвалась в препирания жениха и невесты. Анна растерялась, глядя на ворохи образцов, переливающихся под утренним солнцем, проскальзывающем через мутное и красивое оконное стекло.
– Я хотела бы больше кружева, особенно на рукавах, – девушка постаралась взять под контроль эмоции. – Но только не то, где выложены цветы, я прошу вас.
– Почему же, Анна Михайловна? – Алексей сел в тяжёлое кресло, радушно оставленное для скучающих женихов. – Вы ведь так любите цветы, даже пишете их чаще…
– Я не выношу цветов на кружевах, – перебила его невеста, не поднимая взгляда от принесённых тканей. – Если хотите, наденьте такое платье, я с радостью на вас посмотрю.
– Oh mon Dieu, какие колкости! – мадам Жозетт громко рассмеялась. – Конечно, дорогая, мы закажем итальянское кружево, только выберем. Ленты, ленты для шнуровки…
– Корсет исключён.
Анна и мадам Жозетт обернулись на слова Алексея. Тот выжидающе-спокойно смотрел на них, закинув одну ногу на другую и качая носом туфли.
– Милая Анна, не смотрите на меня так. Вам действительно больше идёт, когда это адское приспособление не пытается расколоть ваши рёбра. Взять хотя бы голубое домашнее платье, – он поднялся с кресла и очертил пальцами талию девушки, не касаясь ткани платья. – С вашего позволения. Англичане шьют платья, где меняют корсет на широкую тугую ленту. Фактура ткани остаётся, силуэт так же прекрасен, но более нежен и удобен. И невеста сможет вздохнуть.
Анна задумчиво нахмурилась. Если Алексей и способен проявить заботу, то не там, где то требуется. Мадам Жозетт скептически отнеслась к его идее, но всё же решила дать ей шанс.
– Пуговицы… – Анне поднесли деревянную шкатулку с разнообразными пуговицами. – Ох, у меня разбегаются глаза.
Внутри на бархатно-красной ткани лежали маленькие пуговки, пытающиеся переманить внимание невесты именно на себя: одни переливались перламутром, другие играли радугой на алмазных гранях, третьи скромно поблёскивали желтовато-жемчужным цветом.
– Жемчуг. Мне нравится жемчуг, – Анна едва заметно улыбнулась.
– Прекрасный выбор, Annette. Жемчужные пуговицы очень модны сейчас, мы изготовили уже, наверное, сотни платьев и блуз с ними.
Алексей с удивлением слушал женские разговоры, различая лишь отдельные названия тканей. К его счастью, Анна с откровенным непониманием смотрела на мадам Жозетт, с энтузиазмом рассказывающую, что антично-белый подойдёт больше, потому что в идеально-белом она будет выглядеть болезненно.
– Простите, но… Я не различаю цвета по их названиям, только на глаз…
– Oh, paronnez-moi, – хозяйка щёлкнула пальцами, чтобы ей поднесли образцы. – Взгляни. Самое лёгкое позади, осталось главное – эскиз, силуэт, фасон!
Алексей сдержал зевок усталости.
– Анна Михайловна, вы же пишете, почему бы…
– Писать природу гораздо проще, чем… подвенечное платье. Особенно, когда перед глазами есть цветочный сад или летящие птицы.
– Платье – последнее, чего должен касаться жених. Для вас специально поставлены кресло и столик. Если хотите кофе, мои девочки подсуетятся.
– Нет, спасибо, я… – он вновь сел в кресло, накрывая глаза ладонью.
"Пусть делают и нашивают, что хотят. Хоть елизаветинские наряды повторяют. Моя обязанность – рассчитаться бумагой", – думал он, мечтая вздремнуть в этих тёплых бархатных объятиях.
Анна же о таком комфорте могла лишь мечтать. Несмотря на приятные для девичьего сердца заботы, ей не удавалось избавиться от ужасно-гнетущего чувства загнанности и беспомощности. Заботливый жених, умильно клюющий носом у окна и готовый отдать за платье любимой любые деньги – это было так красиво. Не будь это двуличным искусным обманом, стало бы ещё краше.
– Наскоро справимся, остальные заказы повременим. Алексей Иванович, голубчик, просыпайтесь!
Мадам Жозетт кольнула офицера в плечо спицей и улыбнулась, показывая глазами, что он должен отдать часть денег прямо сейчас. Озвучивать требование не пришлось – Алексей бесстрастно выудил из потайного кармана новенькие купюры: они задорно захрустели и легли в руки мадам Жозетт, всегда приготовленные к новым деньгам.
– Вы будете ещё прекрасней, Анна Михайловна, – Алексей поднял локоть, предоставляя девушке возможность на него опереться.
– Вы не видели эскиза, откуда вам знать? – Анна даже не приблизилась к графу.
– Тем не менее, я вас спас, наказав отказаться от тесного корсета. Большой платы я от вас не попрошу, хватит одного лишь поцелуя.
Алексей остановился, преграждая невесте дорогу. Анне пришлось собрать всю оставшуюся смелость (а было её с горстку перламутровых пуговиц), чтобы взглянуть в его глаза, уже безмерно надоевшие своей нахальной уверенностью.
– Я стану благодарить вас, только если вы привезёте личный револьвер, что наверняка у вас есть, и убьёте меня здесь и сейчас на месте. Вам хватит средств оплатить труд полотёра, что до последней капли моей крови очистит эти колонны. А до той поры можете даже не пытаться проявить благородство, точнее, его видимость.
– Не знай я вас так хорошо и не понимай я собственной натуры, сказал бы, что в вашем воспитании оказалась недурная прореха. И любовь моя к вам достаточно велика, чтобы я мог простить вашу дерзость.
– Зачем вам так приятно мучить меня? Зачем, просто ответьте… Когда я успела согрешить, какое зло я сделала вам?! – на её глаза навёртывались слёзы. – Пожалуйста, ответьте…
Алексей подошёл к ней ближе, не произнося ни слова. Он не мог ответить на её вопрос, ведь на этом ангеле не могло лежать и греха, кроме того, что он совершил сам. Офицер поцеловал невесту в лоб и провёл ладонью по её спине, будто пытаясь успокоить. Совсем скоро подоспел экипаж, и Алексей открыл дверь, одновременно подавая Анне руку.
– Я вас ненавижу.
Её глаза всё ещё были красны и рассержены.
– Я знаю.
Из дневника А
10 апреля 1896 года
Неужто я действительно такой ужасный человек? Я поступил по чести. Да, обстоятельства тоже были подчинены мне и моим силам, но ведь…
Человеку свойственно получать удовольствие от пользования иными людьми. В ком-то просыпается совесть, в ком-то для неё места и не хватит. Лично я предпочитаю считать, что минутное помешательство было именно минутным помешательством, и что-то во мне пересилило благочестие.
С одной стороны, мне вполне понятен праведный гнев Анны. С другой же, не было бы легче оставить свои препирательства и позволить себе поддаться течению жизни, особенно, когда впереди ожидается нечто новое. Неужели даже свадьба не может переменить всё в сознании девушки?
Глава 11
Не прошло и недели после девятнадцатилетия младшей графини Милютиной, как весь дом готовился к совершенно иному событию – её венчанию. Анна запуганно смотрела на себя в зеркало, пытаясь избежать собственного отражения. Три девушки кружились вокруг неё, радостно шурша кружевами и совершенно не замечая, что юная госпожа словно остекленела.
"Я никогда не причиню вам боль".
"Чтобы вы были моей всю жизнь".
"Я не прощу себе ваших слёз. Никогда".
Последнее слово царапающе разливались в её голове снова и снова. Он обещал, нет, он клялся. Он, он…
– Госпожа, вам не туго затянули? – чей-то голос вернул мысли Анны в настоящее. – Вы так задышали страшно…
– Да, немного туго. Ещё можно?..
– Конечно! Любое желание невесты должно сегодня быть исполнено.
На слове "невеста" Анна зажмурилась. Ленту чуть ослабили, подол поправили.
– Вы такая счастливая, Анна Михайловна: с таким господином под венец идёте. Красавец, каких поискать ещё по свету надобно, богатый, капитан! А говорит как красиво… Я бы всю жизнь так и слушала бы и слушала, слушала и слушала.
Анна продолжала бесцельно рассматривать себя, превращающуюся в красивую кружевную куклу. Красивую, но напуганную. С розовыми губами, но не здоровыми, а словно покрытыми какой-то копеечной краской, с блестящими глазами, как у больного ребёнка, с бегающим взглядом, будто у кролика, на котором тренируют гончих.
– Даша… – девушка пошатнулась. – Принесите мне, пожалуйста, воды… Я… плохо…
Служанки громко охнули и выбежали из комнат, разбегаясь в поисках помощи госпоже. Ещё не хватало, чтобы она не добралась до алтаря. Анна в последний раз взглянула на себя в зеркало, снова и снова произнося "стоит-не стоит", сняла с головы фату и бросилась к дверям – голые ноги зашлёпали по ступеням лестниц. За общей кутерьмой никто не заметил босяком выбежавшую из имения белоснежную фигурку. Она едва прыгнула в карету, кучер которой ненароком зазевался у их дома.
– Прошу вас, как можно скорее…
– Куда вас, мадмазель? К Казанскому али к Исаакиевскому?
– К сфинксам, прошу… Я заплачу.
Она отстегнула с волос золотую шпильку с большим красивым камнем и протянула вознице; русые волосы тяжело упали на плечи. Тот и не смел сомневаться в достатке невесты, выбежавшей из такого богатого дома, а потому погнал лошадей.
– Анна!
Девушка судорожно выглянула из окна. Из только подъехавшего экипажа выскочил Алексей, сверкающий чёрно-золотым. Несмотря на удаляющийся горизонт, зверская ярость в его глазах была так же явна, словно он стоит в паре дюймов.
– Анна!
– Скорее! Скорее!
Девушка в голос зарыдала, закрывая лицо холодными руками и надеясь, что жених её не догонит. В мыслях его пальцы уже смыкались на её шее тяжёлым амбарным замком, который никогда и ничем не раскроется. Тяжёлые слёзы падали на её колени сквозь ладони, пока экипаж задорно и тревожно дрожал по каменным мостовым.
– Почти на месте, госпожа!.. Вас где оставить?!
– Прощайте!
Только кони замедлили ход, Анна выскочила из кареты и бросилась к набережной, не различая дороги. Дамы и господа чинно и неторопливо расхаживали вокруг прогулочным шагом, пока толпу не стала прорезать тоненькая невеста. Кто-то на неё кричал, кто-то накликал умалишённой, кто-то и не стал тратить драгоценное время на странную девушку, едва не сбившую с ног кого-то из прохожих.