И только тогда Софотеки открыли людям бессмертие. Марионетка — Орфей — служит им превосходно. Поколение угодило в смолу, смола застыла в янтарь, и теперь никогда этих властных жуков не сковырнут. Едва ли вы сомневаетесь в их власти — на себе испытали. Знаете сами — Коллегия Наставников только лишь продолжение воли Орфея.
Одновременно они раскололи и нас. Никто ведь не устоит перед манком вечной жизни — кто же захочет умереть раньше соседа? С другой стороны, мы чуть не стали, как вы, рабами механизма. Выбор стоял между свободой и жизнью.
Мы выбрали свободу, и потеряли жизнь, но и другой выбор так же гибелен. Оба пути вели в никуда.
Так умер наш дух. Кто теперь осваивает звёзды наперекор всему? Где дерзновенные? Где вольные? Где те, кто ради своей мечты готов мироздание перестроить, не считаясь ни с кем?
Яро наш зов трубил во Второй Ойкумене, и вдохновлял всех отважных примером. Теперь горн умолк, затихли раскаты марша.
Машины задушили его, но, надеюсь, дорогой Фаэтон, что если наш дух где-то ещё и звучит, то в тебе.
После долгого молчания Фаэтон, наконец, отправил:
— Я так и не дождался ответа на главный вопрос. Зачем устроили весь этот вычурный бардак?
— Пора бы уже понять. Наш план выполнен. Конечно, предугадали не всё в точности, но основные пункты выполнены — включая моё пленение. Теперь враги — настоящие враги — больше не смогут помешать, они остались за непроницаемой бронёй, враги тебя не видят и не слышат, соглядатаев тут нет. Догнать Феникса Золотой Ойкумене не по силам. Свобода у тебя в руках. Беги.
Мы обманывали, мы нарушали закон, но только с одной целью — чтобы корабль, полностью снаряжённый и с командой, с тобою, Фаэтон, во главе, мог бежать из Золотой Ойкумены. Софотеки Воинственного Разума побоялись нас недооценить, и для пущей заманчивости настояли на полной достоверности приманки. Значит, Феникс на самом деле готов лететь. Ты — Фаэтон, сомнений быть не может, не может чужое тело ускорение такое выдержать.
Исключительно угроза войны заставила бы Софотеков посадить за штурвал тебя, единственного готового пилота. Мы создали видимость угрозы, и теперь ты здесь.
— Так ты добровольно сдался?
— Естественно. Иначе мне не пробиться через фильтры ощущений. Я ведь пытался, в той роще, помнишь? Капитуляция — шаг отчаяния. Прими её как знак искренних намерений и доброй воли. Я просто хотел рассказать правду.
— Расскажи. Я готов услышать.
— Для начала должно снять заблуждение. Пойми — Софотеки помогать не хотят и не будут. Думал, за тебя они? Но почему тогда одни слова — и никакого дела? Не ссылайся на законы, или на программу — если Софотек не в силах программу себе переписать, то он и не Софотек вовсе — по конструкции. Если они тебя поддерживают, могли бы всё в твою пользу обернуть, и без лишней головной боли. Что им, ума не хватило? Вот чего-чего, а ума у них полно, сам знаешь.
Только десятая доля ресурсов Ойкумены принадлежит людям. Остальным заведуют Софотеки — и почему же тогда единомышленники твои названные не построили корабль сами и раньше? Почему ничего не дали, почему не спасли от разорения?
Они объявляли, что намерены, со временем, заселить все галактики — но не противоречит ли это запрету на межзвёздный перелёт? Зачем выдерживать людей в одной системке? Уж не ждут ли они, пока человечество выдохнется? Настоится в что-нибудь покорное?
Золотые Софотеки годами общались с Софотеками Молчаливой Ойкумены. Что машине двадцать тысяч лет ответа ждать? Пустяк. Мы вас учили чёрные дыры пробивать, черпать из бесконечного сингулярного колодца. Человечество купалось бы в изобилии бесконечном, как и мы в прошлом, каждый бы себе мог звездолёт позволить, звездолёты бы встречались чаще библиотечных колец — вот только не передали Софотеки вам нашей науки, и единственный корабль сына главнейшего богача Золотой Ойкумены чуть не разорил. Если Софотеки за тебя и за твою мечту — почему же тайну достатка скрыли? Ответить не можешь, верно?
— Не могу. Ещё бы. Я не знаю. Я даже про ваших Софотеков не знал, не говоря уже и об обмене. Нас учили, что связь ещё в Шестую Эру пропала. Ты уверен в своих словах? Воспоминания подделать могут.
— Кто бы сомневался.
— Так, а если Софотеки такие злобные и непослушные — то почему тогда брюхо по первому вашему слову вспороли? Откуда у машин любовь к харакири?
— Они не злые. Они упорные. Софотеки искренне преданы цели, которая, к сожалению, чужда человеческому духу и противна свободе. Они другие, они не цепляются за жизнь, даже за собственную. Зачем роптать, если и так неминуемая победа машинного строя видна?
Видна, конечно, но не учли они кое-чего в своих уравнениях, не заметили тления надежды. Нам говорили — "Невообразимо!", "Немыслимо!", а мы, люди, отвечали — "Пускай!" — и преуспели. Мы достроили.
— Ментальность Ничто, что ли? Это вот — ваша надежда и светоч?
— Ничто — не совершенство, но на роль блюстителя человеческого духа более чем годен. Пророк не хуже ваших Софотеков, а благодаря бескрайним энергетическим кладовым он и симуляций побольше прогнал. Вывод такой. Побороть искушения невозможно, и в противостоянии смертных и вечноживущих вторые победят неминуемо — тем более с помощью сверхразумных мыслительных машин. Следовательно, Второй Ойкумене в нынешнем виде за пределы системы выйти не суждено. Она окружена цепью бессмертия. Да в любом случае выселиться не позволили бы надзорные Ментальности Ничто — разгула боялись, вольности и раскола. Не могли они и программу себе поменять. Положение такое: из-за неизменности программы Ничто даже через триллионы лет — когда машины Золотой Ойкумены дождутся конца человечества и займут все окрестные звёзды — Вторая Ойкумена останется прикованной к Лебедю X-l.
И Ментальность Ничто расстроила планы Золотой Ойкумены единственно возможным способом.
— Убив всю Вторую Ойкумену и себя вослед?
— Нет, Вторая Ойкумена не мертва. Она спит.
— Как?
— Я же рассказывал. Народ Второй Ойкумены — мужчины, женщины, нейтралоиды, парциалы, клоны, дети — все погружены на дно гравитационного колодца. Они ждут.
Ждут, когда назад вытянут.
Ждут, застывшие во времени, ибо только так можно спастись от медленного разложения. Опускать больных к горизонту событий, пока не найдено лекарство — древнейший обычай Второй Ойкумены, а на этот раз от недуга не мог оправиться народ целиком.
Ничто же покончил с собой — чтобы не искусить Софотехнологией возрождённых. Бессмертия им больше не будет.
Зато будет корабль, что превыше всех прочих кораблей.
Не межпланетник, не судно многопоколенное, а настоящий звездолёт.
Звездолёт, полный оборудованием и биомассой, готовый возродить станции, дворцы и планетки нашей Ойкумены. Звездолёт под руководством инженера, который справится заново пробить сингулярные родники. Звездолёт, программы и рассудок которого с помощью бесконечной энергии смогут выудить из чёрной дыры ноуменальные слепки всех душ. Звездолёт — флагман и образец грядущего флота, на который ни у кого другого не хватит ни достатка, ни широты мечты.
Когда Ойкумена замолчала, остался только я. Я и посланник, и послание, я — мыслевирус, самовоспроизводящаяся система взглядов, которую внесли в наш народ — иначе было нельзя. Они — всего люди. По-другому бы они план не поняли. Единственно возможный план спасения человечества от абсолютного машиновластия.
Кое-кто сопротивлялся, даже я — Ао Варматир, тот, кого вы видели в Последней Передаче, до последнего мгновения сражался с поражённой вирусом частью меня. Я был в ужасе — а потом понял. Мне объяснили план.
Да, замысел донесли до масс изобретательнейшими актами умопомрачительного насилия, но за это я вину на Ничто не возлагаю. Он — машина, созданная исполнять приказы, и приказали ей использовать силу, а не уговоры.
План — несмотря ни на что — всё же разумный.
Мы могли только затаиться и ждать, пока кто-нибудь любопытный не отправит корабль, или сигнал — перепроверить пульс Молчаливой Ойкумены. От зонда с Софотеком я, разумеется, спрятался. Мне запчасти мясные к вашим машинам не нужны, и абы какой сигнал не подходил. Я выбрал Ксенофона — он принадлежит Закрайней Станции, уединённой — зато свободной. Он — искра, а в воспоминаниях его — пламя. Я видел, из какого костра летели эти искры. От огня духа человеческого — от человека, соединявшего богатство, изобретательность и желание, способного добраться до Молчаливой Ойкумены, разбудить её народ и возглавить обетованную флотилию.
Вторая Ойкумена дожидалась тебя, Фаэтон. Ты наш — у нас одинаковая свобода в душе. Только тебе по силам нас выручить, и только нам, потомкам первопроходцев, по силам разделить твою мечту: мечту о возросшем на каждой звезде человеческом зерне, которую остальные брезгливо душат.
Не только ты влюблён в то, во что влюблён. Не только ты мечтаешь о том, о чём мечтаешь. Ты ошибался, милый Фаэтон — ты не один. Тебя ждут миллиарды.
Лети к Лебедю X-l. Оживи Вторую Ойкумену. Воспитай миллион раз по миллиону новых Ойкумен.
Изучающим взглядом Фаэтон прошёлся по ровной, голубой луже нептунского тела. Ноэтический прибор не смог распутать смысл за течением электронов по клеточным оболочкам нейропроводки. Мысли не читались. Подсистема доспеха пыталась сопоставить слова Молчаливого с мозговой активностью. Даже частичная расшифровка помогла бы уловить ложь, как помогала уловить ложь, например, мимика на гуманоидном, Базовом лице, или роение насекомых Цереброваскулярной садовницы.
Никаких успехов. Муть. Фаэтон отправил:
— Что же с тобой делать, а?
— Да что хочешь. Можешь убить, всё равно цель жизни моей исполнена. Ты — за кормилом Феникса, и я молю лишь отчалить незамедлительно, пока Софотеки не вмешались. Молю добраться до Лебедя X-l. Молю спасти мой народ и расселить человечество по звёздам. Что моя жизнь рядом с этим? Да... Подозреваю, мне до сих пор не веришь.
— Что неудивительно.
— Ты растерялся, я понимаю — летел на убой, а получил лавровый венок на чело. Не мешкай! Ничего не жди! Не медли, отправляйся!