Победа? Фаэтон уже волевым усилием в себе подозрения выискивал. Положим, призрак в Ксенофоне врёт — тогда чем ложь выгодна? Где-то засел вражеский корабль, Молчаливый Феникс, и Ксенофон должен провести Фаэтона в западню? Сомнительно. На максимальном ускорении в 90 g Феникс Побеждающий за три дня разгонится до скорости в 99 процентов от световой — и кто тогда, в межзвёздном просторе, нагнать его сможет? И каким оружием корпус пробьют? Антивеществом можно, но тогда и всё содержание корабля пропадёт.
А коли Ксенофон хочет уничтожить Феникса, то почему не сдал корабль Ганнису на лом? Где ещё засаде быть, если не в межсистемном пространстве, или прямо во Второй Ойкумене? Ждать жертву десятилетиями, веками, тысячелетиями. Тяжело представить такого охотника-человека, но вот разумную машину — запросто. Но где гарантии, что Фаэтон на самом деле полетит туда?
А вот если это правда... Если вера в злонамеренность Софотеков Золотой Ойкумены довела их до отчаяния, и призрак Ао Варматира (или Ксенофон) пошёл ва-банк, поставил на надежду, что Фаэтон, любопытный, сострадающий Фаэтон желает такого же будущего, что и Варматир желал, желает тысяч Фениксов и миллионы новых миров — тогда да, Фаэтон полетит к Лебедю X-l первым делом.
Если всё — правда, то и западня там ждать не будет. Ждёт там целый народ — ждёт спасения. Хранит тайну неограниченного достатка.
Фаэтон задумался. Ресурсов Второй Ойкумены хватит и на целый флот. Начнётся долгожданная и долго уже откладываемая эпоха — эпоха человека во Вселенной, и угаснет она только с последней звездой.
Мечта будоражила дух — но недостаточно глубоко. Фаэтон ожидал от себя другого. Видимо, на самом деле он бдительнее. Ответственнее. Он, оказывается, уважал долг.
Здесь, в Золотой Ойкумене, оставался долг.
Фаэтон приказал экипажу переменить курс. Звёзды в зеркалах, кружа голову, переплывали слева направо — Феникс разворачивался. От бокового ускорения палуба словно наклонилась.
— Что ты решил? — пришло сообщение от Молчаливого. — Куда мы повернули?
— Во Внутреннюю Систему. Тебя будут судить. Добрые мотивы преступлений не отменяют. Цель не оправдывает средства.
— Да ты с ума сошёл. Я же всё рассказал. Не вернёшь прежний курс — к Софотекам-предателям угодишь. Подумай! Только моя версия событий объясняет факты! Софотеки в сговоре, и твой провал ими предсказан. Прислушайся к желаниям своим, к шёпоту сомнения — разве я лгу?
— Хотел бы тебе поверить, да не могу.
— Софотеки тебя в застенок бросят! Вернёшься — не полетишь больше никогда! Что с кораблём станет, когда меня — официального владельца — казнят? А если мне разум перепишут по их лекалам? Стану, как они — и корабль не отпущу. Приговорят меня к пыткам, к заключению — но не приговорят же они кредиторов твоих долги простить? Феникс не твой — а ты собираешься отдать его насовсем.
Задумайся о последствиях! Да, конечно, я выдавал себя за другого, я обманывал и тебя, и Коллегию, я запугивал и подстраивал события. Подумаешь! С другой-то стороны — Феникс. Вернёшься в порт, под власть Софотеков, судов их, юридических уловок — и Феникс погаснет. Мечта о будущем погаснет. Сущность твоя, Фаэтон, погаснет. Жизни всего народа Второй Ойкумены угаснут. Все — невинные, женщины, дети, что повешены в извиве пространства, что надеются на тебя — умрут.
Фаэтону стало не по себе. Про корабль-то — правда. Если в ближайшее время не раздобыть как минимум астрономическую сумму, срок залога истечёт, и права на Феникса уйдут навсегда.
Тем не менее:
— Я бы с радостью спас твоих людей. Но долг есть долг, и радости с горестями его не поменяют.
— Долг?!! Позволь мне себя добить! Сверши месть над беспомощным — и лети навстречу судьбе с чистой совестью.
— Нет, без Дафны не могу. Она полетит со мной. Не могу оставить её в изгнании.
— Дафну? Поддельную картинку, отзвук недостойной тебя женщины?! Ей тебя уже скручивали! Дважды на один крючок попадёшься?
— Я, возможно, передумаю. Убеди, что не лжёшь.
Молчаливый, похоже, задумался над ответом — ноэтическое устройство отметило всплеск деятельности в зашифрованном мозгу, но о содержании можно было только гадать. Через некоторое время пришло:
— Фаэтон. Тебя бы сюда не отправили нетронутым, с незапятнанной совестью, волей и памятью. В твоей личности — парциал, изменённые воспоминания, или ещё какой-нибудь поводок Воинственного Разума. Он не бросает попыток управлять тобой. Поступки твои противоречат характеру. Что-то искажает суждения. Задумайся: Фаэтон с настоящей душой отказался бы от мечты всей своей жизни, от плодов своего труда, от перспективы обустроить будущее для всего человечества, от всего — только чтобы спровадить одного преступника в тюрьму? Оказывается, для Фаэтона долг перед обществом важнее личных интересов? Строя корабль, ты думал иначе.
— Если мне суждения подменяют, то какой вообще смысл в прениях?
— Я пытаюсь разбудить неиспорченную часть, указать на скверну в душе. Ответь — не поступаешь ли ты наперекор характеру?
Фаэтон замялся. Откровенно говоря: не помнил он, на что Аткинс подбил.
Можно ли Аткинсу доверять? Обмануть, опередить, убить, изничтожить врага любой ценой — таким Аткинс был и остался. То бесконечная резня, то бесконечная отточка ножа — таков его быт. Быт бдительный, суровый, беспощадный к другим и безжалостный к себе.
Аткинс — разрушитель. Создал ли он что-нибудь сравнимое с Фениксом? Он вообще что-нибудь создал?
Хорошо как, что я — это я, а не как Аткинс — на мгновение подумал Фаэтон.
Всё-таки Аткинсу он верить не мог.
— Настоящий ли я? Ноэтический прибор покажет, — сказал Фаэтон.
— Именно! Я пришёл к тому же выводу! — ответил Молчаливый.
Без отлагательств Фаэтон приподнял эполеты, включил мыслеинтерфейсы и соединил разум с ноэтическим устройством.
Плоть ошпарило давящей болью, по телу взрывной волной пронеслось смятение. Судя по симптомам — что-то пошло очень, очень не так. Схватка за нервную систему Фаэтона разворачивалась на таких скоростях, что естественный мозг за ней не поспевал. Связь с бронёй испортилась — клеточные наномеханизмы плаща пренебрегали лихорадочными указаниями, высокоскоростная аварийная личность не подключалась, а зеркала, готовые на всякий случай испепелить Молчаливого, автоприказа "ПЛИ!" не слышали вовсе.
Фаэтон думал недостаточно быстро. Молчаливый без физического доступа к каким-либо системам неведомым образом умудрился перенастроить ноэтический прибор.
Фаэтон опоздал сразу, в миг подключения, и задолго до того, как понял, что случилось.
Мучила боль, томила слабость. Колет изнутри — ткани рвутся, кости хрупко крошатся. Почему? Попытался прочитать внутренние каналы, вяло вызвал мыслительное пространство. Пусто. Каналы забиты — кибернетической паутине в мозгу что-то мешало.
Попробовал отключить болевые центры — успешно. Тело пусть страдает, не отвлекая хозяина. Благо. Можно сосредоточиться.
Жар изнутри говорил сам за себя — плащ запустил наномеханику. Как-то (Как же? Ни единой догадки) Молчаливый приказал вернуть Фаэтона из противоперегрузочного состояния. Плоть размягчалась, кровь становилась жиже.
А двигатели гнали по-прежнему. Двадцатипятикратного веса клетки точно не выдержат. И он сам, следовательно — не выдержит.
Снаружи включили мыслительное пространство, поверх картинки в глазах отпечатались знакомые иконки и отчёты от адъютантов.
Слева — драконограмма сигнальной системы, за ней — потоки данных распустились крылами. Ещё дальше — украшения, награды, ордена, эмблемы. Справа — несколько изображений: пернатый меч, оскалившийся тигр с молнией на когтях, якорь за перекрещенными пикой и мушкетом, трёхглавый стервятник, вооружённый копьём и щитом, а на щите — трискелион: знак биологической опасности. [25]
Перед лицом — обычный навигационный пульт: оливковая кривая окошек и управляющих иконок, глобус астрогации и монитор расхода топлива, а посередине — джойстик и медный штурвал, над которым алым восклицательным знаком висел интерфейс связи между латами капитана и разумом корабля. "Неверный пароль. Неавторизованная перемена курса невозможна. Попробовать снова?"
Молчаливый заговорил — прямо в ушах. Плохо дело. Значит, он управляет если не бронёй, то хотя бы программами шлема. Могло быть и хуже: мыслеинтерфейсы доспеха, по всей видимости, не давали ноэтическому прибору перестроить нервную систему. Вплетённая в мозг сеть, похоже, свободна от вмешательств. Звук не подавался сразу на слуховой нерв и не записывался напрямую в память, что было бы ещё страшнее. Разумом не управляли. Можно не слушать, можно не подчиняться.
Сказал Молчаливый следующее:
— Вводи пароль. Если тело оттает до отключения тяги — усопнешь.
Ноэтический прибор может прочитать пароль из памяти. Почему...
— Прочитали. Не подходит.
Фаэтон пожелал разучиться думать, ведь пароль не подходит, значит, его поменяли, а поменять пароль, превысить права доступа Фаэтона и нарушить права официального владельца — Неоптолема — мог только Аткинс. Значит, Фаэтон забыл, как передал права доступа Аткинсу.
Значит, Аткинс тоже на борту.
— Где?
Фаэтон не помнил.
Похоже, впереди — повтор недавнего "манёвра конём". Аткинс, как и в тот раз, со скаковым чудовищем Дафны, выжидал, не вмешиваясь — чтобы отследить врага до логова, куда тот потащит снятую с бездыханного Фаэтона добычу.
— Думаешь, мы побеждены? У тебя нет оснований рассчитывать, что Аткинсу по силам меня уничтожить. Где бы он не скрывался. Почему до сих пор прячется?
Очевидно, Молчаливый ещё не раскрыл свой настоящий план, и Аткинс ждал развязки.
— Я всё рассказал, все планы. Думаешь, душа у меня грязная? Идиот! Кто, кроме тебя, вызволит мой народ? Ты мне нужен! Скажи пароль, иначе умрёшь ты, я, и даже Аткинс, если он на корабле. Мы несёмся прочь из Солнечной на двадцати пяти g! Никому нас не догнать, никому ещё не взойти на борт.