Время выбирать. Можно же взять звезду наугад — и рвануть, оставив позади и Ойкумену, и угрозы ей, и загадки, и все клубки неурядиц — навсегда оставить, далеко, всё дальше и дальше.
Но Фаэтон направил Феникса Побеждающего в Солнце, как золотую стрелу во вражеское сердце.
Враг — его. Ни Аткинс, ни кто-либо ещё не встретит недруга в его владениях.
Все палубы показали готовность. Фаэтон обратил плоть в камень, кресло — в капитанский трон, и накрыл себя сетью замедляющего поля.
Ускорение ударило молотом.
На неисчислимые тысячи километров над кипящими гранулами фотосферы повис невысоко золотистой паутинкой Солнечный Массив.
В узелках сети — антенны, оборудование, охлаждающие лазеры, источники глубинных зондов. Вдоль нитей — бесконечные ряды генераторов поля, а между ними — чёрные треугольники магнитных и противомагнитных парусов. Каждая катушка генератора могла заглотить по Луне, а паруса, тонкие, как мотыльковые крылья, растянулись шире поверхности Юпитера.
Только вблизи можно было усмотреть, что волокна эти толще колец орбитальных городов Марса и Деметры. Пока не замкнуты — острия света тянули жилы за собой, словно игла — золотую нить. Они росли — час за часом, год за годом на острие каждой иглы преобразователь, питаясь жаром Солнца, пережигал уловленный водород в тяжёлые элементы. Стаи-артели — от механизмов размером не больше микроба до роботов, громаднее линкора — миллиардами рождались, трудились и погибали около пасти жилы, наращивая на губах корпус, протягивая систему охлаждения и гашения, приближая день, когда можно будет выточить и обычные комнаты. За пять тысяч лет жила замкнётся, опоясает Солнце. Юпитер потеряет первенство, когда на неё установят свой сверхускоритель частиц. Дальше — кто знает? Может, пояс станет опорой для первой в мире сферы Дайсона.
Нити держались на весу, зажатые между давлением фотосферы и хромосферы, в сравнительно прохладной прослойке, где температура достигала 5800 градусов по Кельвину — куда лучше, чем миллионоградусный накал короны, сияющего неба, где вместо радуг пылали протуберанцы. С каждого квадратного километра поверхности лили отвесно вверх тепло сотни охлаждающих лазерных установок — чтобы успешно охлаждать, источники излучения пришлось растопить ещё жарче, чем горело Солнце. С каждой жилы непрерывно палили целые палубы лазерных установок, словно вздымая леса световых копий. Внутри волокон — пустота, предназначенная не для людей, а для энергии. Отсеки только снаружи напоминали орбитальные города — на самом деле они скорее кровеносные сосуды, или тоннели ускорителя частиц. Внутри тёк поток такой густой, такой могучий, что ничего подобного во Вселенной после третьей секунды её жизни не видели.
Симметрия этих суперчастиц позволяла управлять ими так, как не позволяли магнитные, электрические и ядерные силы по отдельности. Ломая симметрии образом, невозможным в природе, можно было получить новый виды сил — с полями огромными, как у магнитного, или гравитационного взаимодействия, но при этом обладающими мощью ядерных уз.
Подчиняли эти дьявольские и ангельские силы встроенные в стенки жил россыпи устройств-титанов — таких огромных, что только ради них Софотекам пришлось изобретать новые области машиностроения и зодчества. Невиданных размеров механизмы управляли потоком суперчастиц, что, в свою очередь, рождало силы ещё более невиданных масштабов — мощь, способную проницать и под мантию Солнца.
Солнечный Массив перемешивал в ядре гелиевую золу; Массив растворял холодные "пузыри", пока они не стали пятнами на поверхности; Массив латал дыры в короне, чтобы задушить источники солнечного ветра; Массив заворачивал конвекционные течения под поверхность фотосферы, где они увлекали за собой другие потоки, токи сплетались с токами, и переплетение рождало магнитные поля немыслимого охвата и мощи, и боролись эти поля с естественной магнито-гидро-динамической мешаниной Солнца — чтобы укрепить поля, слабина в которых вызывает солнечные пятна; чтобы сохранить глобальное магнитостатическое равновесие, нарушения которого приводят к выбросам в короне; чтобы загасить вложенные магнетические петли, причину вспышек. Сила Солнца обращалась против него самого — все эти вспышки, протуберанцы, пятна пропадали, а турбулентность потока направлялась к полюсам, прочь от эклиптики, плоскости человеческой цивилизации. Переход в короне магнитной энергии в тепловую был укрощён. Солнечный ветер дул ровно и покорно.
Задача невообразимо сложная и непредсказуемая — всё равно что пузырьки в кипятке в очередь выстраивать. Сложная задача, да, непредсказуемая — но не настолько, чтобы Софотек не справился.
Состав личностей искусственных электрофотонных разумов в Массиве отличался таким же "постоянством", как и потоки солнечной плазмы под их надзором. Софотехнологических систем здесь было много, очень много — уйма переключателей, мыслительных коробов, информатов, логических каскадов и опорных блоков, и сотни тысяч километров кабелей. Перепись показывала, в зависимости от сиюминутных нужд системы, от сотни до тысячи Софотеков и их парциалов, и все они собирались в пару глобальных над-разумов. Как ни считай, Софотеки на Массиве обитали в подавляющем большинстве.
По сравнению с энергетическими жилами, часть Массива, отведённая Софотекам, казалась крохотной, почти незаметной. Доля Массива, оборудованная под биологическую жизнь, была ещё меньше — но всё равно она занимала в тысячу раз больше площади, чем Азиатский континент.
Здесь биологические существа жили в искусственных телах, приспособленных исключительно к условиям станции, и для них, на пользу и на радость, были разработаны новые организмы — зверопохожие и травоподобные.
Конечно, проще создавать новую жизнь, не оглядываясь на земные образцы, но хозяин станции, основатель Серебристо-Серой школы, решил, что плывущие через не-воздух создания хотя бы в фильтре ощущений должны выглядеть как птицы, а неподвижные — как цветы и деревья — хотя на самом деле они вытягивали питательные вещества не из почвы, а скорее из алмазной пыли, и основу организма составляла не вода с водородом, а фуллереновые каркасы.
И так в совершенно непригодном для этого месте появились парки и сады, птичники и заросли. Их рост ничего не ограничивало — всё равно артель робостроителей наращивала поверхность быстрее, трудясь, час за часом, год за годом превращая солнечную плазмы в тяжёлые элементы, собирая из них продолжение жилы.
А кое-где посреди бескрайней глухомани, что шире любого мира, жили люди. Стояли дворцы и палисадники, магазины мыслей, воображариумы, расширяющие омуты, реликварии Колдунов и пирамидальные присутствия для масс-сознаний. Большую часть человеческого населения составляли Цереброваскуляры — их глобальное сознание неплохо разбиралось в нелинейном хаосе солнечной метеорологии, и поэтому в посёлках довлела любимая ими органически-фрактальная архитектура.
Но вот Базовые нейроформы были — ну, по крайней мере казались — людьми, и жилища их выглядели как человеческие: были комнаты и коридоры, были прихожие, окна и мебель. Владыка Солнца повелел так.
Простор этот, однако, опустел — за одним исключением. Экипаж Солнечного Массива и рабочие дочерних предприятий улетели домой, а кто не улетел, тот отослался по радио. Великую Трансцендентальность праздновали все: мастера и метеорологи, художники и ораторы, футурологи и солнечные колдуны, интуиты и разметчики данных, расширятели и антирасширятели.
Даже Софотеки, если так можно сказать, отсутствовали: их внимание без остатка следило за единой всеохватной сетью связи, дирижировал которой Аурелиан. Сеть простиралась от нарочно построенных сол-синхронных радиостанций до рубежей Солнечной Системы живым узором умов и опыта, и на этом гобелене встанет Трансцендентальность.
Остался только один. Праздновали все, кроме него.
Посередине одного широченного перекрёстка коридоров и энергопутей, где дорожки переходили в мосты, встречались на весу и превращались назад в дороги, а ряды балконов словно смотрели на вечный океан огня, стояла ротонда, оглядывая вокруг себя и тёмные пути, и затихшие коридоры, и пустые балконы, и геенну снаружи — меры которой не было.
Посередине ротонды уступистым холмом громоздились мыслительные короба, и на каждом стояло по энергетическому зеркалу. Они повернулись к трону на вершине, как цветы к Солнцу. Экраны были пусты.
По бокам от трона — ювелирные ларцы для мыслей и воспоминаний, губернаторные установки отдалённых участков Массива и расширитель для мыслительной связи с Софотеком. Всё выключено.
Гелий сидел в одиночестве, доспех его бледен, как льдина.
Мышцы лица — как камень, морщины словно процарапали резцом. Хмурый взор не видел ничего.
Вдруг он воспрял:
— Который час, часы?
От голоса хозяина часы проснулись:
— Увы, в пылу светила мы живём! Делить не можем день,
И не дано увидеть нам, как бросил гно́мон тень.
Здесь Солнце — под пятой, а значит — час ночной
Тут каждую минуту. Дивный парадокс! [36]
Глаз Гелия дёрнулся, но голос остался ровным и тихим:
— За что вы бьёте так, часы?[37]
— За забывчивость, могучий Гелий! Сегодня же Предпоследняя Ночь, канун Трансцендентальности. Её когда-то называли Ночью Владык
По традиции в Ночь Владык, в предпоследний день тысячелетия всем: мужчинам, полумужчинам, женщинам, двуполым, нейтралоидам, клонам, детям — давали власть над всей Ойкуменой. В симуляции. Каждый на день словно бы становился Царём Ойкумены — каждый мог исполнять свои прихоти, испытывать свои затеи, пытаться исправить недостатки мира, а симулятор непристрастно просчитывал последствия.
Традиция тянулась ещё с далёкой-далёкой Первой Трансцендентальности, опекал которую Софотек Литиан. Правда, не все продумывали свои взгляды тщательно, и симуляция часто разбивала надежды в прах. Постоянные разочарования, провалы и даже катастрофы заставили немного изменить Ночь Владык — теперь Разум Земли смотрела на симуляции и советовала, как сделать их лучше, чтобы их не стыдно было и на Трансцендентальности представить.