— Передо мною так называемая надрациональная математика, полагаю? — отвернулся Фаэтон от зеркала, — Вздор. По Гёделю пустое множество получается. Если перенумеровать строчки доказательства и сопоставить им значения твоих номерных строк, тогда первая же твоя лемма всё опровергает — получается множество с отрицательным числом элементов.
— Ну да. Невозможно, — отразился кивок. — Прямо как тело, внутри большее, чем снаружи. Но как ещё Молчаливые смогли создать неиспаряющуюся чёрную микродыру? Отношение внешнего объёма к внутреннему у неё не один к одному.
— Создать смогли? — заинтересовался против своей воли Фаэтон, но сразу же одёрнул себя. — Нет! Чушь! Ничто из чёрной дыры не вырвется, никакой сигнал горизонта событий не пересечёт. Как в ней вообще можно строить?
Если Фаэтон и в жизни так же высокомерно кривился на каждое несогласие, как сейчас его отражение показывало, то становилось понятно, почему друзей у Фаэтона немного скопилось:
— Ты уже знаешь несколько способов связи через горизонт. Сам недавно придумал. У чёрных дыр есть масса, вращение, заряд — эту информацию мы видим, равно как и её координаты. Проявитель частиц может работать и изнутри.
— Не может он данные передавать! Проявленные частицы за световой конус причинности выпадут!
— Скорость света и положение горизонта не постоянны. Квантовая неопределённость даёт разброс, хоть и небольшой.
— Но как за горизонтом можно что-нибудь построить? Для внешнего наблюдателя стройка вечность займёт. Приливные силы разнесут всё, а внутренность чёрной дыры — однородная точка...
— "Горизонт событий" существует только при наблюдении со стороны. Это не какой-то там отонок: за него что угодно упасть может, и ничего не будет — кроме причудливой иллюминации прямо по курсу. Приливные силы действуют только на маленькие массы, — тут в отражении появилась подтверждающая формула, — да и их можно уравновесить областью нулевой гравитации.
Появилась схема: на поверхности станции стояла пирамида, направленная верхушкой в сингулярность. Над пирамидой вращалось кольцо — будто бы высота пирамиды была осью для колеса.
— Знакомое устройство...
— Оно в Последнем Послании изображалось. Молчаливые изыскали способ пересылать ноуменальные данные в гравитационный колодец, не портя их приливными силами. Кольца эти изготовлены из нейтрония, и вращаются почти со световой скоростью. Эффект Лензе — Тирринга [65] локально искажает метрику чёрной дыры — горизонт событий подталкивается к сердцевине дыры. Представь, ты на Луне, и над тобой зависло массивное тело. Тогда, теоретически, скорость убегания [66] уменьшится. Чем тяжелее, или ближе это тело, тем сумма притяжений ближе к нулю, а через точку с нулевой гравитацией информация пройдёт без помех — даже ноуменальная запись мозга.
Зеркала изукрасились подробностями, всплыли схемы, чертежи, вычисления, данные опытов.
— Но ведь падение до горизонта займёт вечность... — промямлил Фаэтон.
— Только для внешнего наблюдателя. Внутри время становится направленным, и больше не обязано смотреть в сторону роста энтропии. Она — функция радиуса.
— Но внутренних условий нет, строить негде...
Появился последний чертёж, изображающий вложенные друг в друга сферы.
— Представь плотную, однородную сферу. Притяжение снаружи — большое. Какое притяжение внутри?
Фаэтон всхрапнул. Задачка для первокурсников.
— Ноль. Притяжение в полой сфере — всегда ноль.
— Сфера очень плотная. Из нейтрония. Притяжение снаружи — огромно. Вторая космическая почти равна скорости света. Изменилось что-нибудь?
— Конечно нет.
— А теперь вторая космическая превысила скорость света. Получаем, по определению, чёрную дыру. Но под скорлупой ускорение всё равно нулевое, так? Можно строить, что душе угодно — цивилизацию, искусственный разум размером хоть с Юпитер. Что пожелаешь. Если вдруг "место" кончится — соскреби изнутри слой, скомкай до радиуса Шварцшильда, и кинь в центр — получишь новую сингулярность. Пространство-время привычными формулами не описываются. Внутри она больше, чем снаружи, ведь радиус нейтрониевой сферы с радиусом горизонта событий не связан. Можно просто добавить места. Хочешь — с планету, хочешь — со сферу Дайсона, хочешь — с галактику. Хочешь — больше вселенной делай. Времени добавляй. Бесконечно много времени. Миры в мирах, и несть им конца. По миру каждому нуждающемуся.
Сферы на схеме распускались вложенной сферой, она раскрывалась новой, и новой, и новой, и взор падал всё глубже в бесконечность. Фаэтон лихорадочно искал посреди формул и схем хоть какую-нибудь ошибку. Хоть какую-нибудь причину не поверить — но не мог. Сферы внутри сфер, мрак внутри мрака, пустоты внутри пустот тянули взор за собой но дно колодца.
— Полетели к Лебедю X-l. Увидим наяву. Отдай штурвал Филантропотеку Ничто.
Фаэтона словно водой окатило:
— Никому я корабль не дам. Никому. Ничто — чудовище. Посмотри на него, посмотри! И ты веришь ему? Да это иллюстрация безумия — ум без сердцевины!
— Нет, брат. Это, — указало отражение большим пальцем за спину, на водоворот, — иллюстрация свободы. Представь экономические процессы на рынке. Представь организацию собственного корабля. Составные вольны работать на общее благо, но никто не обязан. Иерархия не диктует благо, логические устои не нужны. Всё, что нужно — подтекст, философия для общего труда. Это — самоорганизованный, самоуправляющийся хаос, и такое строение мозга, такой общественный уклад отражает моё мировоззрение. Вот самый веский довод.
Дафна, следившая за разговором, привстала и вмешалась:
— Милый, мне от твоих зазеркальных бесед с жульём всяким не по себе. Хочешь с Ничто поболтать — поговори с пернатым наваждением, у того хотя бы мертвяцкий, отталкивающий вид и причёска классная. И музыка сносная. Но ничему не верь — хоть оно из твоих рисованных уст иди!
Ответ маски сопроводил мягкий перелив. Перья колыхнулись.
— Образ достоверен. Фаэтон, если ознакомится с доказательствами без помех, примет мою сторону.
Фаэтон взглянул на неё. Указал на мыслительный вихрь Ничто:
— Понятия не имею, почему "Овод" не действует. То ли надрациональная математика работает каким-то образом, то ли... ещё что. Что-то мы не видим, но что...
— Кончай! Нет никаких парадоксов! Основополагающая логика существовать обязана. Её спрятали, вот и всё. Так, я заряжаю ищёйку — она эту хрень отыщет. Псевдосовесть где-то есть, и основная логика тоже должна быть, и у совести к ней доступ. Заговаривай ему зубы! Нужно найти неприятную редактору тему! Объявится — победа наша!
— А вдруг, — начал Фаэтон, а отражение закончило за него, — Ничто всё-таки прав?
Призрак в маске кротко произнёс:
— Мои мысли не скрыты. Проверяйте. Обмана нет.
Дафна вслушивалась в разговор Фаэтонов, и, судя по обронённому термину со значением "навоз конский", разговор чем-то напомнил ей о былом призвании.
— Болтай, не останавливайся! — выпалила она. — Тебе голову заморочат — подумаешь! Невелика беда. Делов-то: озвереем, в чёрную дырень сиганём, предварительно семью и друзей истребив!
— Зато, любимая, мы там вместе будем, — обратился к Дафне Фаэтон из зеркала.
— Скажи, чтоб заткнулся! — зыркнула Дафна, раскрыв из тронного подлокотника старомодный командный мольберт. Перешла на шёпот. — Он даже звучит непохоже...
Тут, к своему ужасу, Дафна увидела в зеркале себя.
— Снова-здорово! И ты! — враждебно выставила она палец. — И не начинай! Выключись!
Отражение не послушалось:
— Ты правды не избегала, никогда. Ты же не Дафна Изначальная, чтобы боли бояться? Топиться не собираешься, так? А чем её лживый омут от выбора не слушать отличается? Ты не такая! Я знаю.
— Ну и с какой попытки меня уломать удалось? С тысячной? Десятитысячной?
Отражение рвануло к стеклу, будто бы пытаясь вырваться. Телесности ему было не занимать:
— Ты не охамела? Пустяком меня не переломить! Я никому не позволю себя жизни учить! Даже себе. И тебе. И всем. Так, ладно. Слушай. Будешь слушать?
— Я? А куда я денусь с потопшей лодки? На борту чудовища, капитан мой суженый крышей едет — да бреши до упаду.[67] Только покажи, сколько симуляций на тебя просадили.
Дафна вызвала хронику моделирований. Сморщила междубровье. Бред какой-то. Посмотрела отражению в глаза:
— А... Чем... Это... Он?
— Чем он меня с первого раза убедил — это выговорить хочешь? — вернуло отражение ту улыбку Дафны, что она раньше исключительно своему трюмо дарила, и то в минуты высшего самодовольства. — Слушай! Придумал он нечто чудесное! Что на нас ужас наводит?
— Бекон.
— Кроме бекона, и кроме свиного жаркого.
— Жаркое свиное.[68] И... сама знаешь.
Отражение кивнуло.
Смерть.
— Как родичи и говорили: от неё не сбежать. Ноуменальная сеть простоит миллион лет, простоит второй — но когда-нибудь кончится всё. Всё исчерпается, всё истлеет. Герои мрут молодыми. Из цветов вытекает жизнь. Остаются поношенные, истёртые, ненужные. Остаётся дряхлый хлам. Он бормочет что-то, припоминает юношеские подвиги, на которые не хватило лихости, вспоминает костры, над которыми духу не хватило прыгнуть. Эти останки серые всё оттягивают и оттягивают — жизни себя лишают, чтобы прожить подольше.
Но в игре такой не победить. Жизнь всегда проигрывает. Герои героизм растеривают, и живут тоскливо до гроба. Энтропия одолевает. У всего есть конец — так логика твердит. Везде твердит, где только есть время и пространство, причина и следствие.
Но, — тут отражение взглянуло феей-колдуньей, — вдруг кому-то такой ход вещей не по нраву? Какому-нибудь Фаэтончику? Целому народу Фаэтонов. Расе героев, где каждый из миллионов — такой же вольный, такой же неукрощённый, как Фаэтон, и никто сдаваться не собирается?