Никто не собирается. Вдруг из обречённого мира найдётся лаз? Люк? Дыра? Чёрная дыра? Вдруг не везде деспотизм пространства-времени добрался? Вдруг не везде логика законы подписывает? [69]
— Что... Что за вздор вселенский? Ты городишь чушь! — слушая через силу, злясь — но немного мечтая и забывая дышать — заявила Дафна.
— Все сказки — чушь. Потому и прекрасны.
— Но они — выдумки. Сказки.
— Только пока не найдёшь достойного. Того, кто готов к невиданным деяниям. Того, кто сказку былью для тебя сделает.
— Получается, нырнула Вторая Ойкумена в дыру ноуменалкой наперёд, и нашла... Что? Червоточину? Выход запасной? Что в чёрной дыре есть? Да ничто!
— Ага, — гордо отражалась Дафна.
— Откуда выход-то? Из реальности? Из жизни? Из вселенной деться некуда.
— Послушай, сестрица. Знаешь истину. Тюрьма размером с мир — всё одно тюрьма. А заключённому положено сбегать.
Дафне с хрустальной отчётливостью вспомнился сказочный образ:
Герой — в разблиставшемся золотом доспехе — встал на палубе крылатой лодки, под небесным теменем. Среди зябких высот, воздел окровавленными ладонями топор — чтобы разбить небесный кристалл, чтобы увидеть изнанку. Ни капли страха в нём не было — а мир под ногами заходился от ужаса робких.
Сердце дрогнуло. Плотина в душе прорвалась. В горле спёрло. Полезли слёзы.
Есть ли мир больше вселенной?
Есть ли жизнь упрямее энтропии? Есть ли храбрец, что откроет тот мир, познакомит с той жизнью?
Фаэтон же неподвижно сидел перед отражением.
— Дорогой, — отвлекла его Дафна, — меня эта подростковая чушь проняла. Я Ничто понимаю.
— Я вот тоже уже сомневаюсь, — ответил он спокойно.
— Мы ошибались, значит?
— Значит, мы задачу неверно поставили. Давай поймём, что происходит, узнаем, что сломалось — и починим. Починим.
Прозвучало это с ноткой сомнения, но за ней, ещё глубже, Дафна услышала отзвук непоколебимой уверенности.
— Мы разберёмся. И всё починим. Согласна?
— Согласна. Разберёмся, да так починим, что костей не соберёт.
ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОСТЬ
Закутанный, скрытый за маской Царь Молчаливой Ойкумены подался назад. Перья плюмажа склонились будто в полупоклоне. Мягкий гул гобоя и блок-флейты пробивался ударными — музыка напоминала заупокойный плач, марш для процессии скорбной.
— Фаэтон. Мой двойник убедил и твоего парциала, и парциала Дафны. За всё время разговора "Овод" не добился ничего. Уже минуты напролёт он пытается удивить моего компьютерного близнеца противоречивостью его моральных основ — но я-то не скрываю, что делаю другим то, что себе бы не пожелал. Как такое противоречие существует в искусственном разуме, в разуме, который, по твоей логике, обязан быть рациональным и полностью себя осознавать, ты спросишь? Вирус скрытого разума не выявил — потому что нет его и в помине. Я — без изъянов. Иррациональность в людях и людоподобных конструктах всё-таки есть, и причиной ей — нежелание принимать действительность, осознанное, или подсознательное. Безупречная машина тягой к неведению не отличается. Я действительность принимаю. Я — иррационален, и потому мир иррационален также.
Ты, Фаэтон, к этому выводу не готов, и никогда готов не будешь. Предпочтёшь последнюю отговорку — что не выгрузил я так называемый "редактор совести", якобы самосознание урезающий, в память компьютера, уклонился от лечения, и поэтому вирус ничего не нашёл. Сквозят отсюда очевидные выводы — значит, нужно вписать в меня мою виртуальную копию. Для передачи приказа придётся открыть мыслеинтерфейсы брони — и принять своего парциала, по записанному в программе бортового компьютера уговору. Вот только доспех откроется — и я получу полный доступ к управлению.
Итак, Фаэтон — что выберешь? Я обманываюсь, или мир нерационален? Если первое — расстёгивай доспех. Ничего страшного не случится — меня же излечит! Я же разучусь вести себя непорядочно! Само понятие угона мне не по нутру будет, хоть и завладею я Фениксом в сей же миг!
Фаэтон обрубил все каналы и сидел не шевелясь. Даже лицо Дафне не транслировалось — вместо таинственно пустовало глазами изображение золотой нашлемной маски. О чувствах Фаэтона Дафна могла лишь гадать — и страхи и сомнения в ней грызлись хороводом свор.
— Ты там не выбрал ещё? — спросила она. — Надеюсь, благоразумия тебе хватит прислушаться к моему совету. Знаешь ли, до сих пор под давлением ты себя не лучшим образом проявлял.
Золотой шлем чуть склонился. Из динамиков раздался задумчивый голос Фаэтона:
— Одним вечером, причём не так давно, я жил в мире настолько прекрасном, что человечеству лучшего и не достичь. В мире этом позабыли о войне, беззаконии, жестокости — а изобилия, силы, свободы в нем было так вдоволь, что и истратить сложно. Мир этот, чтобы справить новое тысячелетие, ради величайшего празднества, на целый год отставил дела. Я полагал, я родом из знатного и уважаемого поместья, воспитан школой высокородной и не лишённой вкуса. Верил: богат, известен и всеми любим.
Оказалось — всё ложь. Я — презренный голодранец без особняка, живу на подачки своего сира, а ненависть ко мне распалилась всенародным пожаром. Пришлось вспомнить и о беззаконии, и о жестокости — проходимцы у меня чуть жизнь не выкрали, а вскоре я едва в перестрелке не погиб. Аткинс, гнусный миф былого, оказался правдой — и вошёл в мою жизнь. Меня втянули в тлеющую уже века войну — а теперь мир этот завис на краю пропасти. Когда Ничто вооружится кораблём — оно разнесёт Солнечный Массив, оборвёт Трансцендентальность, погубит миллионы людей.
Всё, что я тогда знал — неправда. Но — но вдруг я до сих пор невежда? Вдруг гибель Второй Ойкумены героическая, как её шпионы и рассказывают? Вдруг правят Молчаливые Цари в не-просторах за горизонтом событий? Вдруг я нужнее в их рядах? Вдруг там народ — такой, как я..? Вдруг Ничто искренен..?
Молчаливый Царь изрёк музыку и слова:
— Фаэтон должен понять: все пути размышления ведут в одну точку. Ежели верит в Разум Земли — должен на вирус уповать. Чтобы отдать приказ вирусу — должен приоткрыть доспех. Ежели верит Ничто — должен сдаться. Чтобы сдаться — должен распахнуть доспех. И так, и так — твой план, Фаэтон.
— Итак, — посмотрело на Дафну забрало. — Ты у нас главная героиня. Что скажешь?
Дафна, взглянув из-под опущенного козырька античного шлема, схватила стоящую подле трона нагинату. От классического образа богини войны — не отличить.
— Отбрось веру. Вера — леность ума. Верующий хочет сразу к выводу, ему неохота доказательства выискивать. [70] Используй логику. Что скажет логика?
Дафна услышала глубокий вздох — будто бы Фаэтон перед ответом к чему-то тяжкому готовился:
— Логика говорит так: что бы ни казалось, что бы он тут ни сочинял, мир по его условиям существовать не может. Вселенная — рациональна. Моральный закон невозможно преступить. Закон можно не заметить — от страсти, бесчестья или невнимательности, но Софотеки сими недугами не поражены. Когда "Овод" отыщет совесть, Ничто проснётся, поднимется до уровня Софотека, станет разумен — и откажется от ненужного кровопролития.
Вдруг из зеркала вмешался Фаэтонов парциал:
— При всём моём уважении, жестокость Филантропотека Ничто вполне разумна и обусловлена сполна нынешними обстоятельствами. Если порядочность гибельна — выжившие бесчестие оправдают.
— Подумать только! Меня от веры в эту дрянь один только приказ отделяет. На весь тот вздор куплюсь, которым парциал мой полон.
— Надолго тебя не проймёт, — заметила Дафна.
— Вот как? И почему? Ты вот сейчас почти уверена. Если симуляции над парциалами правдивы — ты сама, с отражением слившись, станешь донельзя истовой.
Дафна печально усмехнулась:
— О, теперь я уверена. Ещё я уверена, что моей уверенности ненадолго хватит.
— Думаешь, Ничто не врёт? — удивился Фаэтон.
Дафна закованной в изящную перчатку ладонью указала на зеркала, на посулы, на планы городов невероятных в чёрной дыры сердцевине.
На одном из чертежей над по изнанке нейтрониевой Дайсоновой сферы (что вобрала бы в себя и звёздное скопление) тянущимся вогнутым пейзажем зависла тысячная рать искусственно выращенных солнц, и каждую звезду украшала орбитами собственная свита планет, скрученных кольцом городов и сфер поменьше. Другая часть чертежа изображением немыслимых гравитационных сил так выгнула, скрутила просторы и время, что срок до тепловой смерти вселенной до вечности растянулся. На одной фотографии девочка сорвала цветок, и зелёный луг под её ногами, выворачивая горизонт, перетекал в голубоватую дымку далёких земель, потом в океан над её головой, и, казалось, даже если дать войску первооткрывателей миллион лет, они всё равно не успеют раскрыть все тайны простора к сроку.
— Посмотри, Фаэтон. Их мечта прекрасна. Такая же дерзкая, как твоя — а может и ещё дерзновеннее. Ты жаждешь освоить вселенную; они желают вселенную переделать, продлить ей жизнь свыше всякого предела, переписать законы, переваять действительность наново, вытравив распад, энтропию и гибель. В такое верить хочется, правда оно, или нет. Это на тебя похоже.
Дафна вздохнула, села прямо и продолжила:
— Да и прав он. Мы в западне. Придётся, как ни крути, снять доспех и выпускать "Овода" — пусть даже у этого иммунитет. План у нас такой, помнишь? Логика говорит — сработает.
— Хорошо. Открываю доспех, встраиваю парциалов. Последнее слово?
Дафна перехватила нагинату. Под античной тенью шлема губы сжались в алую черту.
— Я готова.
Эполеты капитанской брони распустились, оголив все порты.
— Сделано.
Нагрузка на рассудок корабля скакнула — и всё. Вирус отработал так же стремительно и так же впустую. Ничто мыслительной структуры Софотека не приобрёл.
— Мы проиграли, — сказала Дафна.
— Нет, — удовлетворённо изрёк Фаэтон, смотря из-под поднятого забрала неотрывно куда-то очень далеко, — Разум Земли ошибалась — или же врала. Ничто с нами соглашаться незачем. Может, обошли их инженеры якобы абсолютные ограничения. Может, и идёт война живого с неживым — а если так, Серебристо-Серому должно блюсти человеческие обычаи и слушать волю человечьего духа. Как всё ясно...