Вера оправдалась. Волна за волной прибывали они, и просыпались в антенне Омеги Центавра, хохоча восторженно — живы! Живы! Беженцев провожали к ближайшему двойнику Земли. Раз за разом Пенелопа с огромным удовольствием создавала и воссоздавала Исконную Землю, у каждой звезды, радуясь бесконечности задачи. А Аткинс — и не один только Одиссей, а каждый изображённый им житель Эты Киля — расселялся по мирам. Так же, как и когда-то около Канопуса, он очеловечивал планеты без лишних промедлений.
И снова пошёл опыт человечества.
Опыт рискованный — к людям снова подселили Лебедей, взятых из образа Ао Агасфера. Аткинс — и всё военное командование — не мог позволить пропасть неповторимо чуждой культуре Молчаливой Ойкумены — и их знаниям тоже.
Одиссей воссоединился с Пенелопой. Сначала враги только изображали влюблённость — но потом любовь доросла до настоящей, и до того настоящей, что ей — и исключительно ей — добровольно поддалась Молчаливая Царевна.
Неудивительно. Кто от любви отвернётся?
Современные образцы Одиссея не раз подгонялись под широкий образ "культурного героя", и оттого для палеопсихологии и драматургии ценности больше не несут. Сам Одиссей помнит только общеизвестную версию событий.
Иногда — то в архиве, то в старинном мыслительном штабе вооружённых сил — обнаруживают Аткинса. Его тут же возрождают, и осаждают вопросами о конце Седьмой Ментальной Структуры, а порой и просят этот конец повторить на камеру. Обычно Аткинс отмалчивается.
Кончена война с Молчаливыми, и вспоминать злодеяния Аткинс не хочет. Себе он оставил несколько гуманоидных форм, расселившись по напоминающим Землю планетам. Там Аткинс ухаживает за яблоневым садиком, каждый день упражняется с оружием. Порой — дремлет на склоне горы, коротая время до следующей войны.
О ПРОЧЕМ И КАК ТОЛМА́ЧУ
Примечание переводчика
Как Бог на душу положит: когда ум ленится — преследую дословность, когда самодурство творца просыпается — перевожу авторские листы на палимпсест.
Ладно, не бойтесь, ничего не лишал, лишнего не присочинял, но некоторые речи, признаюсь, вышли гораздо стихотворнее подлинника. На месте оправдаюсь: ораторы эти — что Старица Моря, что Диомед — личности незаурядные, и витиеватость им к лицу.
Ну же, право, лучше стихов пересыпать, чем упустить, как упустила переводчица первого тома. Это вот "Печаль, глубокая печаль и невиданные деяния покоятся во мне — здесь сокрыта правда. Правда разрушает худшее в человеке, удовольствия разрушают лучшее. Если ты любишь правду больше счастья, открывай, если нет — оставь как есть" — на самом деле стихотворение. А ещё, ещё глядите, что выпало у неё в первых же абзацах: "all beneath a silver, city-covered moon, larger than the moon past ages knew" превратилось в "серебристом свете луны, которая была куда больше, чем в старые времена." Невдомёк нам, что луна "покрыта городами" — и образ мира стремительно скудеет. Ладно, тут, возможно, виною невнимательность, я тоже мог что-нибудь такое ненароком упустить — но дальше есть грехи, на рассеянность не списываемые. "Гелий потратил больше компьютерного времени, чем любой из нас, — миллионы секунд в одиноких занятиях" — это "Helion has spent more computer time than any of us — millions of seconds for one study alone", и на самом деле Гелий потратил миллионы "на одну только эту" симуляцию. Обращения к кораблю на it\her пропали, о чём уже в примечаниях ко второму тому поминал — и это понять могу, языковая тонкость малопереводимая, но за каким лешим нужно было заменять и в оригинале не очень-то удачную шутку "Well, sir, penguins are sturdy birds! When is the last time you have ever heard of a Sphenisciforme blacking out, eh?", значащую "Пингвины — выносливые птицы, сэр! Вот вы хоть раз слышали, чтобы кто-нибудь из отряда Sphenisciformes (то бишь Пингвиновые) в обморок упал?" на "Пингвины — выносливые птицы, сэр! Вы вообще что-нибудь знаете о виражах?"? Ума не приложу.
Подмену "egyptian-looking" стиля брони Фаэтона на "древнегреческий" давайте объясним оружейными предпочтениями переводчицы.
Впрочем, там, где огрехов нет, перевод первого тома куда буквальнее моих переводов второго и третьего, и о пословном строении АНГЛИЙСКОГО текста представления даёт больше. Считаю: подстрочник не нужен — у нас тут не забытый древний язык и не "Литературный памятник", хотя я подсознательно обильными примечаниями подражал. Кстати! Вот о чём положено писать в послесловиях к литературным памятникам:
Трилогия была издана в 2002-2003 годах, завершающий рассказ выложен в свободном доступе на личном сайте автора в 2009-м. На русском первый том вышел в 2006 году. Остальное официально не переводилось.
Пиратские копии, с которых вёлся перевод, сосканированы с бумажного издания и распозаны автоматикой, и оный процесс обогатил текст пригоршней опечаток, и не даром, а ценой внутренней разбивки глав. Оказывается, в подлиннике каждая глава разъята огромными, неприятной формы цифрами где-то в среднем на шесть подглавок. Цифры распознаватель мимо глаз пропустил — и преотлично понимаю цифровую брезгливость, уж на редкость мерзко они выглядят. Текст в итоге идёт без перебивок, совершая порой смысловые прыжки крупнее, чем приличествует обычной смене абзацев. Но — прошу меня извинить — расставлять нумерацию по местам охоты нет.
Откуда вообще про облик бумажного издания знаю? Сейчас расскажу. На строке "'Twere best done quickly" я заподозрил неладное, и решил проверить, нет ли здесь опечатки. Выудил текста кусок, вставил в поисковик — и нашлась в пальцах Гугла просто отсканированная книга — такая, как она в действительности выглядит. Только виртуальным образом выдраны некоторые страницы — прямо как из дрянного детектива в сельском клозете, но не чтобы подтереться, а с целью утереть нос пиратскому сброду, посягающему на авторское право.
Оказалось:
Лебедь X-l на самом деле — Лебедь X-1;
Список действующих лиц для третьего тома в распознание почему-то не вошёл — а он и там есть;
"Neoptolem was coining", которое я, вопреки буквальному смыслу, тщился перевести как "Неоптолем чеканил шаг" (и это про скользящую через невесомость безногую амёбу!) — на самом деле "Neoptolem was coming";
А "'Twere best done quickly" — не опечатка, а Макбет. Не исключено, что вся книга — постмодерновое гобеленище из надёрганных цитат, а мне кругозора заметить не хватило.
Да, не узнаю Шекспира в подлиннике, и всё равно в перекладчики лезу. Больше скажу: я по-английски художественного ничего, считайте, кроме этой трилогии не читал, да и на то я решился только потому, что первый том переведён. Представьте моё положение: читаю себе, увлёкся, и вдруг на тебе — первый том окончен. Сюжет оборван на полуслове. Остаток переводить не собираются. Скрепя робкое сердце, взялся передочитывать на английском — и, оказалось, языком владею на достаточном уровне. [147] Теперь своим переводом я лишил вас ещё одного трамплина для изучения языка.
Который знать в нынешнем мире удобно, конечно — но противно. Общий уровень английского как языка невысок, и его должность "лингвы франки" я не могу назвать иначе как культурным бедствием всепланетного размаха. Поскольку подробный разбор моего пристрастия к говорам будет стоить рассудка и мне, и вам, ограничусь небольшой выборкой доводов.
На мой взгляд — с которым не согласятся только законченные негодяи и подлецы [148] — заслуживающий использования язык отличается ёмкостью слова. Слово, взятое само по себе, должно нести как можно больше смысла. Тщательно отберём пример: "вручённому". Видно — есть несколько насильный подарок не женского рода, и он даже некоему действию подвергается. Сравним с английским "hand" — что это? Рука, ладошечка, рукоять, рукояточка, рукоятище, передняя лапа, стрелка, указатель, рукопожатие, пригоршня, почерк мастера, вручил, подала, прикоснётся, потрогает, облапало, ручное, вручную, провели? В отрыве от предложения, изуродованного обязательным подлежащим, сказуемым, поясняющим артиклем и мерзким глаголом-связкой неясна даже часть речи этой "hand". Языку словно наплевать на тонкости. Вопрос возьмём: "Что делать?" Казалось бы, спросить проще некуда — но нет, англоязычным приходится так хромать: "What do I do?" "Что дю я дю?" Дюдю. Отвратительно. "Руку в карман всунул и платочек изъял" — это непременно "Он положил свою руку в свой карман и достал наружу свой платок". Отвратительно. Расточительная несуразность в английском — не выверт косноязычия, а основа грамматического диктата.
Хорошо хоть не итальянским пользуемся — наречием, невыносимым уже на уровне звука.
А вот вам ещё мнений, восприимут которые тоже в штыки:
Толмач обязан знать и любить родной язык, а язык исходника презирать не зазорно.
Ещё перевод не обязательно хуже подлинника.
Бытует предрассудок такой, что перевод всегда хуже. Вздор, вздор вредный, и с ним нужно бороться. Порой даже порочный в корне перевод (машинный — особенно) прибавляет культурной ценности, и в доказательство приведу пример не хрестоматийный [149], как, скажем, "Spirit is strong, but the flesh is weak" — "Водка ничего, а мясо протухло" и "Let it be" — "Давайте есть пчёл", а более заковыристый.
Однажды кто-то взялся перекладывать на русский компьютерную игру по комиксам — "Каратель". Горе-толмачи ахинеи натолмачили — мама не горюй, но ненарочно, из полюбовного союза невежества и языкового барьера, родился диалог шедевральный:
— Санум взял сто бойцов, они запрыгнули в броневик.
— Сто бойцов?
— Броневик.
— Ничего себе.
— Но слепой всех их поломал.
— Сотня бойцов запрыгнула в броневик?
— Ну, я и говорю: все они оказались в больнице. Или тюрьме.