Люси быстро взглянула на Корделию, та кивнула и встала – ей по-прежнему было больно наступать на ногу, но руны Люси сделали свое дело. Люси присоединилась к Мэтью и о чем-то заговорила с ним, а Корделия, хромая, приблизилась к Джеймсу и уселась рядом, у подножия кипариса.
В ту минуту, когда Джеймс побелел, словно мертвый, и почти перестал дышать, Корделия поняла, что сейчас они находятся на перепутье. Первая дорога начиналась после смерти Джеймса. Корделия знала, что ждет ее там: ее дальнейшее существование утратит смысл, сердце Люси будет разбито, жизнь Мэтью разрушена, Томас и Кристофер будут убиты горем, и никто из Эрондейлов больше никогда не улыбнется. Вторая тропа означала, что жизнь продолжается – жизнь, полная тревог, несчастий, смятения, но также и полная надежд на лучшее будущее.
Они ступили на вторую тропу. И это было самое главное – то, что Джеймс дышал, смотрел на нее ясными золотистыми глазами, что краски вернулись на его лицо. У Корделии болело все тело, но она улыбнулась.
– Ты спасла мне жизнь, – заговорил Джеймс. – А тогда, несколько лет назад, ты спасла жизнь моей сестре. Нам следует дать тебе более воинственное имя. Ты не Маргаритка, ты Артемида, Боадицея.
Она негромко рассмеялась.
– Мне нравится «Маргаритка».
– Мне тоже, – сказал он и, протянув руку, осторожно заправил за ухо прядь ее волос. Ей показалось, что у нее сейчас сердце разорвется от счастья. Джеймс вполголоса произнес: – «Мгновенный взгляд, скользящий взгляд ее был, как стрелы разящей острие. Газель с невинной робостью в глазах властителей земли ввергала в прах, арабская луна красой лица аджамских тюрков ранила сердца».
– «Лейли и Меджнун», – прошептала она. – Ты… ты помнишь?
– Ты мне читала эти стихи, – ответил он. – Может быть, теперь, когда все закончилось, мы почитаем их снова, вместе?
Вместе читать стихи. Корделия не могла представить себе ничего более романтичного. Она хотела кивнуть, но в этот момент раздался тревожный голос Мэтью:
– Сюда кто-то идет! Я вижу колдовской огонь.
Корделия взглянула. Действительно, за деревьями мелькали огни; неизвестные двигались по аллее, освещая дорогу факелами. Она хотела подняться, но эффект иратце уже рассеялся, и боль в ноге стала нестерпимой. Ей пришлось снова сесть на землю.
– О Боже, – воскликнула Люси. – Безмолвные Братья будут в ярости, верно? И Анклав тоже. У нас большие неприятности.
– Может, мы еще успеем убраться подобру-поздорову, – неуверенно предложил Мэтью.
– Я никуда не пойду, – отрезал Джеймс. – Я останусь здесь, и пусть они делают со мной, что хотят. Дыба, «железная дева», укусы ядовитых пауков. Все, что угодно, но я не в состоянии сдвинуться с места.
– Думаю, что я со своей ногой тоже далеко не уйду, – извиняющимся тоном проговорила Корделия.
– «На Мальчике растущем тень тюрьмы сгущается с теченьем лет»[55], – нараспев произнес Мэтью. – Кольридж.
– Вордсворт, – поправил его Джеймс.
Свет факелов приближался. Они услышали чей-то резкий голос. Знакомый голос.
– Что, черт подери, здесь происходит?
Корделия обернулась на голос, стараясь не потревожить больную ногу. Из-за деревьев показался Алистер, и у нее отлегло от сердца. В старом отцовском твидовом пальто он выглядел так привычно и буднично, словно вышел прогуляться. Неестественные желтые волосы поблескивали в тусклом свете факела. За ним шел взъерошенный Томас, держа в руках нечто вроде аптекарской шкатулки.
– А почему вы все сидите на земле? – с некоторым изумлением воскликнул Томас и продемонстрировал ящик. – Противоядие готово… быстрее, говорите, как мне попасть к Кристоферу?
За деревьями слышались чьи-то голоса. Мэтью подбежал к Томасу и стиснул его в объятиях, стараясь в то же время не задеть ящик.
– Пойдем, сообщим обо всем Братьям, – сказал он и потащил друга к лестнице, ведущей в Безмолвный город.
– Тебе вовсе не обязательно со мной идти, – улыбаясь, возражал Томас.
– Просто на всякий случай, вдруг начнутся песнопения, – уговаривал его Мэтью. – Заметь, я не думаю, что это произойдет, но кто знает?
Алистер несколько секунд смотрел вслед Томасу и Мэтью, а когда они скрылись за деревьями, покачал головой и снова обернулся к Корделии.
– Biyâ[56], – обратился он к сестре и наклонился, чтобы помочь ей подняться. – Идем домой.
Удивленная Корделия обхватила его за шею одной рукой.
– Но Алистер, я не могу бросить друзей…
– Лейли, – необычно мягким голосом отвечал он. – Они не одни. Мы с Томасом известили Институт. Смотри.
Она подняла голову, и в этот миг широкую аллею, которая тянулась за могилами, осветили десятки колдовских факелов. Сумеречных охотников было множество. Она узнала десяток лиц. Здесь был Уилл Эрондейл. В свете факела поблескивали серебристые нити в его черных волосах. Здесь была Тесса с мечом в руке, с рассыпавшимися по плечам каштановыми кудрями. Габриэль и Сесили, Анна Лайтвуд в броне цвета оникса. Анна улыбалась.
Люси в волнении вскрикнула:
– Папа!
Уилл подбежал к дочери и прижал ее к груди. Тесса, опустившись на траву рядом с Джеймсом, в тревоге разглядывала его порезы и ссадины. На поляне появились Габриэль и Сесили, и вскоре многочисленные родственники окружили Люси и Джеймса, попеременно обнимали и бранили их.
Корделия с облегчением прикрыла глаза. Да, у Джеймса и Люси все будет в порядке. Все говорили одновременно: Габриэль и Сесили расспрашивали о Томасе, Джеймс отвечал, что он отправился в Безмолвный город с противоядием. Кто-то из Роузвэйнов заметил, что им по-прежнему угрожает опасность, ведь, несмотря на новое лекарство, нападения демонов можно ожидать в любой момент.
– Мандихор уничтожен, – заговорила Корделия. – Он больше не вернется.
– И откуда же вам это известно, юная леди? – саркастически обратился к ней Джордж Пенхоллоу.
Корделия, набрав воздуху в легкие, во весь голос воскликнула:
– Джеймс убил его. Джеймс убил демона-мандихора. Я видела, как он умер.
Несколько человек собрались вокруг нее, но Уилл загородил ее собой и заявил, что не позволит тревожить больную девушку. Алистер воспользовался этой заминкой, подхватил Корделию на руки и направился прочь с поляны.
– Прошу тебя, не нужно сейчас говорить с ними, khahare azizam[57], – ласково произнес Алистер. – Рано или поздно все утрясется и выяснится, но сначала они будут долго суетиться и болтать много лишнего. А тебе нужно отдохнуть.
– Но они должны знать, что демона убил Джеймс, – настаивала Корделия. Ее охватило странное, но приятное чувство сейчас, когда брат нес ее на руках, и голова ее лежала у него на плече. Так носил ее на руках отец, когда она была совсем маленькой. – Они должны знать, что он сделал, потому что… просто потому, что так надо.
«Потому, что он – внук Велиала, Принца Ада. Потому, что когда Сумеречным охотникам станет известно об этом, они отвернутся от него, изгонят его. Потому, что люди могут быть необыкновенно глупыми и жестокими».
– Они узнают, – убежденно ответил Алистер. – Правда есть правда. Она всегда в конце концов выходит наружу.
Корделия откинула голову, чтобы взглянуть ему в лицо.
– Почему ты считаешь, что противоядие подействует?
Алистер улыбнулся.
– Я верю в Томаса.
– Веришь? – повторила Корделия. – А мне казалось, что вы едва знакомы.
Алистер помолчал какое-то время.
– Я наблюдал за тем, как он готовит эту штуку, – наконец, сказал он.
Они в этот момент добрались до кареты Карстерсов, украшенной эмблемами в виде зубчатых замковых башен. Вдоль тротуара выстроилась целая вереница экипажей.
– Он верил в Кристофера и поэтому сумел поверить в себя, – продолжал брат. – Я никогда не думал, что дружба – это такое удивительное чувство… что она способна изменить человека, придать ему сил и уверенности.
– Но, Алистер…
– Все, больше никаких вопросов, – отрезал он, усадил Корделию в карету и забрался следом за ней. Потом улыбнулся одной из своих редких чарующих улыбок, которая казалась Корделии вдвойне прекрасной потому, что она так редко видела ее. – Ты вела себя очень храбро, Лейли, но ты тоже нуждаешься в исцелении. Пора ехать домой.
Недавнее прошлое. Сайренворт-холл, 1898 год
Корделия часто страдала от одиночества, оставаясь с родителями, но никогда ей не было так тоскливо, как в те месяцы, что Алистер проводил в Академии. После того, как он уезжал в школу, семья Карстерсов отправлялась путешествовать в Индию, Париж, Кейптаун или Канаду, но когда наступали школьные каникулы, они всегда ждали его в Сайренворте.
Корделия считала дни до возвращения брата, но когда он вышел из кареты, она едва узнала его. Он стал высоким, каким-то угловатым и еще более мрачным, чем прежде. Он всегда был вспыльчивым, раздражительным, злоязычным, но сейчас он едва замечал ее. А если и заговаривал с ней, то лишь для того, чтобы приказать оставить его в покое.
Родители, казалось, не обращали никакого внимания на происшедшую в нем перемену. Когда Корделия спрашивала, почему брат не хочет проводить с ней время, отец улыбался и отвечал, что все мальчишки «должны через это пройти», и что она «поймет, когда вырастет».
– Он весь год веселился со своими ровесниками, а теперь вынужден сидеть в загородном доме с такими скучными личностями, как мы, – хмыкнул Элиас. – Ничего, привыкнет.
Этот ответ ее не удовлетворил. Корделия старалась как можно чаще попадаться брату на глаза, однако ей очень редко удавалось его отыскать. Алистер проводил долгие часы, закрывшись в своей комнате, а когда Корделия стучалась, он даже не считал нужным ответить и сказать, чтобы она уходила. Он просто игнорировал ее. Она встречала его только за столом или в холле, когда он объявлял родителям, что отправляется на прогулку.