вирована молния, намек на происхождение Тессы из семьи Старкуэзер, и фраза: «Последняя мечта моей души»[64].
Цитата ничего не значила для других людей, но Уиллу это было безразлично. Для него и Тессы эти несколько слов значили очень многое.
Тесса взяла мужское кольцо и надела его на палец Уиллу. Он носил свой фамильный перстень много лет, но сейчас это украшение приобрело для него новое значение. Девушке не сразу удалось снять перчатку, и когда Уилл, наконец, взял ее левую руку и надел ей на палец второе кольцо, она дрожала от нетерпения.
Тесса взглянула на кольцо, блестевшее у нее на пальце, потом на Уилла, и на лице ее отразилась безграничная радость.
– Тереза Грей Эрондейл и Уильям Оуэн Эрондейл, – торжественно произнесла Шарлотта. – Объявляю вас мужем и женой. Возрадуемся.
Посыпались поздравления; Сесили начала наигрывать на своей арфе громкий и совершенно неподходящий к случаю марш. Уилл протянул руки к молодой жене, сжал в объятиях тоненькую фигурку, одетую в мягкий тюль и шуршащий шелк, и быстро коснулся губами ее горячих губ. Вдохнул исходивший от нее аромат лаванды, и ему захотелось немедленно остаться с нею вдвоем в комнате, приготовленной для них в Институте. В комнате, которая должна была служить им спальней всю их оставшуюся жизнь.
Но предстояло еще вытерпеть длинный торжественный прием. Уилл подал Тессе руку и повел ее вниз по ступеням.
Шарлотта, отвечавшая за организацию свадебного обеда, превзошла саму себя. Над окнами, дверями и каминами бального зала были развешаны знамена из золотистого шелка. Посередине помещения был установлен длинный стол, накрытый камчатной скатертью и заставленный позолоченными тарелками, блюдами и подсвечниками; ножи, вилки и ложки тоже были из золота.
Тесса поморгала.
– Зря Шарлотта потратила столько денег, – прошептала она, когда они с Уиллом осматривали помещение. Зал был украшен невероятным количеством оранжерейных цветов; камин, мебель, карнизы были увиты гирляндами желтых, кремовых и розовых роз.
– Надеюсь, что средства взяты из казначейства Конклава, – спокойно заметил Уилл и взял с блюда маленький круглый кекс.
Тесса рассмеялась и указала на два одинаковых кресла с резными спинками и золотыми инкрустациями, походивших на троны. Пошептавшись, молодожены уселись на свои места и приняли царственный вид; как раз в этот момент двери бального зала распахнулись, и появились гости.
Последовали многочисленные ахи и охи, и разряженные в пух и прах дамы принялись разглядывать накрытый стол. Сесили в голубом платье, в точности такого же оттенка, как ее глаза, подбежала к жениху и невесте, чтобы обнять их. Габриэль следовал за невестой, не сводя с нее взгляда, полного обожания. Почему-то он напомнил Уиллу больную овцу. Гидеон и Софи, тоже недавно помолвленные, хихикали в углу. Шарлотта с Генри суетились над малюткой Чарльзом, который страдал от колик и непременно желал довести это до всеобщего сведения.
Сесили захлопала в ладоши, когда к столу приблизились слуги, нанятые Шарлоттой специально для свадебного банкета. Слуги несли два многоярусных торта.
– А почему их два? – шепотом спросила Тесса, наклонившись к уху Уилла.
– Один предназначен для гостей, а второй – для невесты, – объяснил он. – Тот, который приготовлен для гостей, сейчас разрежут, и каждому домой пришлют кусочек; считается, что это приносит удачу. А твой торт нужно будет съесть, кроме одного куска, который будет храниться до двадцать пятой годовщины свадьбы.
– Да ты надо мной издеваешься, Уилл Эрондейл, – воскликнула Тесса. – Кто же станет есть торт, валявшийся в шкафу двадцать пять лет?
– Надеюсь, что твое мнение изменится, когда мы оба станем старыми и дряхлыми, – усмехнулся Уилл и вдруг вспомнил, что Тесса никогда не станет ни старой, ни дряхлой. Из них двоих лишь ему суждено было состариться и умереть. Это была странная и неприятная мысль, совершенно неуместная на празднике. Уилл быстро отвернулся от невесты и случайно встретился взглядом с Татьяной Блэкторн, которая сидела в конце стола. Она по-прежнему прижимала к себе Джесса и с подозрительным выражением на лице озиралась по сторонам. Уилл знал, что Татьяне всего девятнадцать лет или около того, но выглядела она намного старше.
Женщина окинула Уилла странным взглядом, значения которого он не мог разгадать, и отвернулась.
Уилл отчего-то вздрогнул и накрыл ладонью руку Тессы. Как раз в это время Генри начал с добродушным видом постукивать по своему бокалу предметом, весьма напоминавшим пробирку. Скорее всего, это действительно была пробирка; Генри недавно устроил себе лабораторию в подвале дома Консула на Гровнор-сквер.
– Тост! – воскликнул он. – Выпьем за счастливых молодоженов…
Тесса сплела пальцы с пальцами Уилла, но ему все равно почему-то было холодно, словно взгляд Татьяны заморозил кровь в его жилах. Сесили вернулась к Габриэлю, и Уилл, заметив блеск в ее глазах, сообразил: она что-то затевает.
Оказалось, «что-то затевала» не только Сесили. За тостом Генри последовал тост Шарлотты, потом выступили Гидеон и Софи, Сесили и Габриэль. Они осыпа́ли Тессу комплиментами и добродушно подсмеивались над Уиллом, но эти насмешки были вовсе не враждебными, и Уилл смеялся вместе со всеми. Все гости хохотали вслух, за исключением Джессамины. Она присутствовала на празднике в облике призрака, и Уилл видел, как она, улыбаясь, парит над столом. Потусторонний ветерок развевал ее длинные волосы.
Свадебный пир подходил к концу, Уилл и Тесса все меньше разговаривали между собой. Но это молчание вовсе не было неловким, совсем наоборот. Между ними возникло странное напряжение, похожее на электрический разряд. Всякий раз, когда Тесса смотрела на мужа, на щеках ее выступал румянец, и она прикусывала губу. Уилл размышлял, не будет ли это слишком большой грубостью, если сейчас он залезет на стол, прикажет всем убираться из Института и оставить его, наконец, наедине с женой.
И пришел к выводу, что все-таки этого делать не стоит. Тем не менее, несмотря на проявленное благоразумие, он начал нетерпеливо постукивать по полу ногой в лакированной туфле и едва дождался того момента, когда гости начали подходить к молодоженам попрощаться.
– Как я рад, просто не могу выразить словами, – с улыбкой повторял Уилл, обращаясь к Лилиан Хайсмит. «Рад, что ты, наконец, уходишь», – добавил он про себя.
– О да, с вашей стороны очень разумно отправиться домой сейчас, пока мостовая еще не покрылась льдом, – говорила Тесса Мартину Уэнтворту. – Мы прекрасно понимаем.
– Конечно же, – подхватил Уилл и обернулся, – большое спасибо вам за то, что пришли…
И смолк. Прямо перед ним стояла Татьяна Блэкторн. Лицо ее ничего не выражало, взгляд был пустым, как у манекена. Она судорожно сжимала и разжимала худые пальцы.
– Я хочу вам кое-что сказать, – произнесла она, обращаясь к Уиллу.
Он перехватил тревожный взгляд сестры, которая держала на руках Джесса. Видимо, Татьяна, прежде чем подойти к Уиллу, каким-то образом ухитрилась сунуть ребенка Сесили. Он занервничал еще сильнее.
– Да? – стараясь сохранять хладнокровие, ответил он.
Женщина шагнула к нему и остановилась совсем близко. Он заметил у нее на шее золотой медальон с выгравированным орнаментом в виде тернового венца. Терновник являлся символом рода Блэкторнов. И внезапно Уилл сообразил, что Татьяна явилась к нему на свадьбу в том самом платье, которое было на ней в день смерти ее мужа и отца. На юбке виднелись какие-то бурые пятна – наверняка кровь. У него закружилась голова, ему стало плохо.
– Сегодняшний день, Уилл Эрондейл, – произнесла она очень медленно и отчетливо прямо в ухо жениху, – станет самым счастливым днем в вашей жизни.
Уиллу показалось, будто сердце его сжала ледяная рука, хотя он не мог бы сказать, что так испугало его. Он ничего не ответил Татьяне, а она, казалось, и не ждала ответа – сразу же отошла к Сесили и с торжествующим видом забрала у нее своего ребенка.
Когда Татьяна скрылась за дверями бального зала, Сесили поспешила к брату. Тесса, стоявшая рядом с ним, была поглощена разговором с Шарлоттой, и Уилл решил, что она, благодарение Ангелу, ничего не заметила.
– Что сказала тебе эта ужасная женщина? – прошипела Сесили. – Она наводит на меня страх, Уилл, клянусь, я не вру. И подумать только, когда я выйду замуж за Габриэля, она станет моей родственницей!
– Она сказала, что сегодняшний день станет самым счастливым в моей жизни, – ответил Уилл, чувствуя, как на сердце ему легла невыносимая тяжесть.
– Ах, вот как, – Сесили нахмурилась. – Ну… не так уж страшно, верно? Такое всегда говорят на свадьбах.
– Сесили. – Рядом возник Габриэль. – Смотри, снег пошел.
Все повернулись к окну. Снегопад в марте был явлением необычным; в конце зимы в Лондоне шел разве что мокрый снег, который сразу же таял на мостовой, превращаясь в серую слякоть. Но сейчас за окнами кружились крупные белые хлопья; самый настоящий снег укрывал мрачный город серебристым одеялом.
Гости расходились, спеша попасть домой, пока не замело улицы. Сесили обняла Тессу, пожелала ей счастья. Увидев улыбающуюся Шарлотту, Уилл поднялся на ноги.
– Передай Тессе, что я пошел проверить, разожгли ли камины в наших комнатах, – голосом автомата произнес он. Ему казалось, что душа его отделилась от тела и парит где-то очень, очень далеко. – Нельзя, чтобы она замерзла в нашу первую брачную ночь.
Шарлотта изумленно посмотрела на Уилла, но даже не попыталась остановить его. Он быстро направился к двери.
«Сегодняшний день станет самым счастливым днем в вашей жизни».
Уилл думал: а если бы Татьяна ничего не сказала ему, что бы он сейчас делал? Вряд ли он сидел бы в свою первую брачную ночь у окна спальни, совсем один, и смотрел на холодный город, дремавший под снежным покрывалом. Лондон у него на глазах становился белым, и на фоне серо-стального неба выделялся призрачный силуэт собора Святого Павла.