– А ты как себя чувствуешь, Мэтью? – холодно произнесла Люси. – Скажи мне правду.
– Не я увидел в той комнате призрак Гаста, – ответил Мэтью с ухмылкой. – Звучит как название неоконченного романа Диккенса, верно? «Призрак Гаста».
– Не я свалилась с каната, по которому должна была забраться безо всякого труда, – негромко ответила Люси.
Мэтью прищурился. У него были необыкновенные глаза, такие темные, что их цвет, зеленый, можно было различить, только подойдя вплотную. И Люси смотрела ему в глаза много раз. Они были сейчас совсем близко, достаточно близко для того, чтобы Люси могла видеть короткую золотую щетину у него на подбородке и тени под глазами.
– Кстати, я совсем забыл, – произнес он и закатал рукав рубашки. На руке у него алела длинная царапина. – Мне бы не помешала руна иратце. – И он взглянул на Люси с обворожительной улыбкой. Мэтью всегда улыбался обворожительной улыбкой. – Вот, – добавил он и протянул ей свое стило. – Возьми мое.
Она протянула руку, чтобы забрать у него предмет, и он осторожно взял ее запястье.
– Люси, – мягко произнес Мэтью, и она закрыла глаза, вспомнив, как совсем недавно, на улице, он накинул ей на плечи свое пальто; она вспомнила тепло его рук, слабый аромат, исходивший от него – смесь запаха бренди и сухих листьев.
Но в основном бренди.
Она взглянула на их сплетенные пальцы – у него на руках было больше шрамов, чем у нее. Поблескивали разноцветные камни в кольцах. Он перевернул ее кисть ладонью вверх, словно собирался ее поцеловать.
– Ты – Сумеречный охотник, Мэтью, – заговорила она. – Ты обязан уметь в любой момент забраться на стену.
Он откинулся на спинку кресла.
– Я прекрасно умею забираться по канату, – хмыкнул он. – Просто у моих новых сапог скользкие подошвы.
– Дело было не в сапогах, – возразила Люси. – Ты был пьян. И сейчас ты тоже пьян. Мэтью, ты почти все время пьян.
Он выпустил ее руку с таким видом, словно она ударила его по лицу. В глазах его промелькнуло смятение, и еще Люси поняла, что он уязвлен, что ему больно.
– Я вовсе не…
– Нет, ты пьян. Думаешь, я не в состоянии этого заметить?
Мэтью сжал губы, и рот его превратился в тонкую линию.
– Благодаря выпивке я становлюсь более занятным.
– А мне нисколько не занятно видеть, как ты причиняешь вред самому себе, – сказала она. – Ты мне как брат, Мат…
Он вздрогнул.
– Вот как? Никто, кроме тебя, не высказывает мне подобных претензий, не критикует мое желание развеяться…
– Потому что большинство твоих друзей и родственников боятся говорить с тобой об этом, – отрезала Люси. – А другие, подобно моему брату и родителям, просто не видят того, чего не желают видеть. Но я все вижу, и это тревожит меня.
Он едва заметно улыбнулся.
– Ты тревожишься из-за меня? Я польщен.
– Меня тревожит то, – сказала Люси, – что из-за тебя мой брат в любой момент может погибнуть.
Мэтью не пошевелился. Он сидел совершенно неподвижно, как будто его обратил в камень взгляд Горгоны. Горгона была демоном, так рассказывал Люси отец, хотя в те дни на свете не существовало Сумеречных охотников. Вместо них по земле ходили боги и полубоги, и чудеса дождем сыпались с небес, подобно тому, как осенью осыпаются листья с деревьев. Но сейчас чуда не произошло. Люси откуда-то знала, что ее слова причинили Мэтью невыносимые мучения – как будто она ударила его ножом в сердце.
– Ты его парабатай, – продолжала Люси, хотя голос ее при этом слегка дрожал. – Он доверяет тебе, ты должен поддерживать его в бою, быть его щитом и мечом, и если ты не в себе…
Мэтью поднялся с кресла, едва не перевернув его. Глаза у него потемнели от ярости.
– Если бы на твоем месте, Люси, был кто-то другой…
– Тогда что? – Люси тоже встала с дивана. Ростом она едва доставала Мэтью до плеча, но, тем не менее, смотрела на него сурово и гневно. В детстве, во время сражений разливательными ложками, она никогда не давала себя в обиду. – Тогда что бы ты сделал?
Не ответив, он вышел из комнаты и с силой захлопнул за собой дверь.
В конце концов, Джеймс привел Грейс в гостиную.
Здесь никого не было. В комнате царила полная тишина, в камине пылал огонь, и он усадил девушку в кресло у камина и наклонился, чтобы снять с нее перчатки. Ему хотелось расцеловать ее белые руки – такие хрупкие, такие знакомые после долгих часов, проведенных за разговорами в лесу, – но он отступил и оставил ее греться у огня. В тот день было тепло, но Джеймс знал, что после пережитого потрясения человек может чувствовать себя так, словно промерз до костей.
Плясавшие в камине язычки пламени отбрасывали рыжие отблески на обои с орнаментом работы Уильяма Морриса, на аксминстерские ковры, на старый паркет. Через некоторое время Грейс поднялась на ноги и начала расхаживать взад-вперед около камина. Она вытащила из волос последние несколько шпилек, и светлые пряди рассыпались по плечам. Они напомнили Джеймсу замерзший водопад.
– Грейс. – Сейчас, в этой комнате, где тишину нарушало лишь тиканье часов, Джеймс мог позволить себе помолчать минуту. В лазарете у него не было времени на колебания. – Ты можешь рассказать мне о том, что случилось? Где произошло нападение? Как тебе удалось спастись?
– На маму напали в особняке, – ровным голосом ответила Грейс. – Я не знаю, как именно это случилось. Я нашла ее без сознания на ступенях крыльца. На руке у нее остались отметины от зубов.
– Мне очень жаль.
– Тебе не обязательно говорить эти слова, – ответила Грейс. Она снова принялась ходить перед камином. – Есть вещи, которых ты не знаешь, Джеймс. И есть вещи, которые я должна сделать сейчас, пока она больна. Прежде, чем она придет в сознание.
– Я рад, что ты веришь в ее выздоровление, – сказал Джеймс, приближаясь к девушке. Она остановилась и подняла на него взгляд, но он не знал, можно ли прикоснуться к ней. Ему показалось, что такой он никогда прежде не видел Грейс. – Самое главное – это надеяться на лучшее.
– Я не просто надеюсь, я в этом абсолютно уверена. Моя мать не умрет, – заявила Грейс. – Все эти годы горечь и ненависть поддерживали ее силы, и сейчас жажда мести тоже поможет ей выжить. Эти чувства сильнее смерти. – Девушка протянула руку и кончиками пальцев прикоснулась к лицу Джеймса; это прикосновение было легким, как касание крыльев стрекозы.
– Джеймс, – прошептала она. – О, Джеймс. Открой глаза. Позволь мне взглянуть в них сейчас, пока ты еще любишь меня.
Он повиновался.
– Я любил тебя несколько лет. Я всегда буду тебя любить.
– Нет, – странным безнадежным тоном произнесла Грейс, опустив руку. На лице ее отразилась бесконечная усталость, движения ее были замедленными. – Через минуту ты возненавидишь меня.
– Этого не может произойти, никогда, – возразил Джеймс.
– Я выхожу замуж, – сказала она.
Потрясение было настолько велико, что он даже не осознавал его. «Она совершила какую-то ошибку, – подумал Джеймс. – Она не понимает, что натворила. Но я все исправлю».
– Я выхожу замуж за Чарльза, – продолжала Грейс. – За Чарльза Фэйрчайлда. Мы проводили много времени вместе после того, как я приехала в Лондон; я знаю, что ты не заметил этого.
В ушах у Джеймса зашумело, пульс участился, гулкое биение сердца заглушало тиканье старинных часов.
– Это безумие, Грейс. Еще вчера вечером ты просила меня стать твоим мужем.
– И ты отказался. Ты высказался предельно ясно. – Она слегка пожала плечами. – Чарльз согласился.
– Чарльз обручен с Ариадной Бриджсток.
– Уже нет. Сегодня утром Чарльз сообщил об этом Инквизитору Бриджстоку. Ариадна никогда не любила Чарльза; ей все равно, женится он на ней или нет.
– Правда? Ты ее спрашивала об этом? – воскликнул Джеймс, которого внезапно охватила ярость. Грейс вздрогнула. – Это безумие, бессмыслица, Грейс. Ты приехала в Лондон меньше недели назад…
Глаза ее сверкнули.
– Я могу достичь многого меньше чем за неделю.
– Вижу, что так. Например, причинить вред Ариадне Бриджсток, которая не сделала тебе ничего плохого. Чарльз – холодное существо. У него холодное сердце. Но от тебя я вовсе не ожидал такого гадкого поступка.
Грейс покраснела.
– Ты думаешь, что Ариадна будет в отчаянии, что ее жизнь рухнула? Она молода, богата и красива, а Чарльз готов объявить, что это она разорвала помолвку с ним.
– Пока лежала в лазарете без сознания?
– Естественно, он скажет, что это произошло еще до болезни, – резко произнесла Грейс.
– А если она умрет, это будет очень удобно для вас обоих, – проговорил Джеймс. Боль была невыносимой; зрение застилала ослепительная белая пелена.
– Я же сказала тебе, что ты меня возненавидишь, – хрипло прошептала Грейс, и в глазах ее промелькнуло злобное выражение. – Я тебе повторяю, Чарльз ей не нужен, а если она умрет, то да, он будет нужен ей еще меньше, чем сейчас! – Она смолкла, чтобы отдышаться. – Но ты не можешь меня понять. Я нахожусь в отчаянном положении. Ариадна – счастливица в сравнении со мной.
– Я не могу понять, потому что ты мне ничего не рассказываешь, – тихо произнес Джеймс. – Если тебе кажется, что ты находишься в отчаянном положении, позволь мне помочь тебе…
– Я уже предлагала тебе возможность помочь мне, – бросила она. – Я попросила тебя взять меня в жены, но ты не захотел. Твой благополучный мирок, твои родные и друзья – по-твоему, все это дороже меня.
– Ты ошибаешься…
Грейс горько рассмеялась.
– Если ты любишь меня, Джеймс, ты должен любить меня превыше всего остального и ради меня без сожалений отказаться от прежней жизни. Допустим, мы поженимся; после этого нам постоянно будет грозить опасность со стороны моей матери – нам, а потом и нашим детям. Неужели ты согласишься променять свою счастливую, мирную жизнь на подобное существование? Я знаю, что это невозможно. Когда вчера вечером я попросила тебя жениться на мне, это было всего лишь испытание. Я хотела узнать, любишь ли ты меня достаточно сильно. Достаточно сильно для того, чтобы защитить меня любой ценой. И я получила ответ: нет.