.
Проснувшись, Джеймс обнаружил, что, во-первых, наступило утро, а во-вторых, он лежит в собственной постели. Он был полностью одет, хотя кто-то снял с него пиджак и ботинки и положил их на стул. Рядом, в уютном кресле, обитом бархатом, дремал Мэтью, подперев голову рукой.
Во сне Мэтью всегда выглядел несколько иначе, чем днем, во время бодрствования. Постоянная мимика, которая отвлекала, когда он разговаривал и смеялся, сейчас исчезла, и он стал похож на одно из тех полотен, которые так любил. Может быть, кисти Фредерика Лейтона[33]. Лейтон был известен в том числе своими детскими портретами, и когда Мэтью спал, вид у него был совершенно безмятежный, словно тень печали никогда не касалась его.
Внезапно Мэтью, казалось, понял, что за ним наблюдают, пошевелился, открыл глаза и выпрямился, глядя на Джеймса.
– Ты проснулся. – Губы его тронула улыбка. – Как голова? Трещит?
Джеймс медленно сел в постели. Ему множество раз приходилось слышать утренние жалобы друга на головную боль, тошноту, дрянное самочувствие и необходимость проглотить несколько сырых яиц с перцем, чтобы справиться с похмельем. Но сейчас Джеймс ничего такого не ощущал. Ничего не болело, дышать было легко, никакой тяжести в груди.
– Нет, но… а как я выгляжу?
– Отвратительно, – радостно сообщил Мэтью. – Как будто ты увидел призрак Старой Мол, и волосы у тебя после этого так и остались стоять дыбом.
Джеймс уставился на свои руки, осмотрел их со всех сторон. Запястье без браслета по-прежнему выглядело непривычно и странно, белая полоса походила на зияющую рану. Но он не чувствовал боли, ни душевной, ни физической.
– С другой стороны, – продолжал Мэтью, и в глазах его зажглись дьявольские огоньки, – не могу сказать, что твои родители были очень довольны, когда я приволок тебя домой вчера вечером…
Джеймс спрыгнул с кровати. Одежда его имела такой вид, словно он спал под мостом.
– Приволок меня? И мои родители это видели?
– Да, они как раз вернулись после собрания в доме моего братца, – хихикнул Мэтью, – которое, судя по всему, оказалось очень скучным. А ведь я предупреждал.
– МЭТЬЮ, – внушительно произнес Джеймс.
Мэтью поднял руки в примирительном жесте.
– Я им ничего не сказал, но Чарльз сам, видимо, сообщил всем о помолвке с Грейс, и твои сделали вывод, что ты решил утопить горе в вине. Я сказал, что ты выпил всего один глоточек джина, и они объявили тебя слабаком.
– Боже милостивый.
Джеймс неверными шагами направился в умывальную комнату. К счастью, кто-то уже успел принести кувшин с теплой водой, рядом лежал кусок мыла с ароматом сандалового дерева. Он быстро вымылся, полил водой волосы. Чувствуя себя уже получше, он пошел в гардеробную, нашел свежую одежду, переоделся и вернулся в спальню, где обнаружил Мэтью, устроившегося в ногах его кровати. Мэтью молча протянул другу чашку чая – именно такого, какой любил Джеймс, крепкого, с сахаром, без молока.
– Где ты это взял? – вслух поинтересовался Джеймс, отпив глоток.
Мэтью вскочил на ноги.
– Пошли, – воскликнул он. – В утренней столовой уже накрыли стол к завтраку. Отведаем восхитительных яиц всмятку, кулинарное творение Бриджет, и я тебе все объясню.
Джеймс подозрительно уставился на своего парабатая. Все знали, что Бриджет совершенно не умеет варить яйца всмятку.
– Что объяснишь?
Мэтью сделал успокоительный жест. Джеймс в раздражении поднял глаза к потолку, затем надел ботинки и последовал за Мэтью по бесконечным коридорам в утреннюю столовую, где, действительно, был накрыт стол: серебряный кофейник с остывшим кофе, тарелки с телячьими отбивными и самое ненавистное Джеймсу блюдо, кеджери[34]. Он взял себе немного грибов и тосты и уселся за стол. Голова была на удивление ясной, словно сегодня утром, проснувшись, он выбрался из клубов странного магического тумана, застилавшего его сознание. Даже тосты с грибами имели какой-то новый вкус.
Джеймс нахмурился.
– Что-то случилось, – пробормотал он, сообразив, что в доме стоит непривычная тишина. Во всем Институте не было слышно ни единого звука, кроме тиканья часов. В коридорах, по которым они только что шли, было пусто. Он поднялся из-за стола и подошел к окну, выходившему во двор. Во дворе не было ни одной кареты. Джеймс вцепился в подоконник.
– Мэтью, неужели кто-то еще…
– Нет, – быстро проговорил Мэтью. – Нет, Джейми, никто больше не умер. Анклав решил отправить раненых в Безмолвный город. Они слишком плохо себя чувствуют, чтобы перемещаться при помощи Порталов, поэтому твои родители и родители Кристофера сейчас помогают перевозить их. Даже Чарльз отдал свою карету.
– А Грейс? – спросил Джеймс. Произнося это имя, он ощутил какое-то странное чувство, как будто оно прозвучало иначе, чем прежде. Он вспомнил страшную, невыносимую боль, которую испытал вчера, боль, утягивающую его куда-то вниз, в черную бездонную пропасть. Чувство, будто ему вскрыли грудную клетку, вырвали сердце. Сейчас он не ощущал ничего подобного. Он помнил эту боль, но она совершенно определенно ушла. Она наверняка вернется, подумал он. И сейчас, во время небольшой передышки, ему необходимо собраться с силами.
– Паунсби предложили ей пожить у себя, – сказал Мэтью. – Их дом находится в Хайгейте, неподалеку от врат Безмолвного города. Она сможет навещать мать. – Он помолчал некоторое время. – С ней все будет в порядке, Джеймс.
– Нисколько не сомневаюсь, – ответил Джеймс. – А где Люси? Она знает, что происходит?
Мэтью посмотрел на друга в изумлении.
– Да, но… ты слышал, что я сказал насчет Грейс?
Прежде чем Джеймс успел ответить, на пороге появилась Люси. Она была в костюме для тренировок – тунике, рейтузах и сапогах – и держала в руках несколько писем. Должно быть, недавно принесли почту. Она положила корреспонденцию на серебряный поднос, стоявший на конторке, и подошла к Джеймсу. Лицо у нее было озабоченное.
– Джейми! О, слава Богу. Матушка рассказала мне насчет Чарльза и Грейс, но я больше никому ни словом об этом не обмолвилась. Как ты? Твое сердце разбито?
– У Жестокого Принца Джеймса все в порядке, благодарю, – улыбнулся он. При этом он с некоторым удивлением заметил, что Мэтью попятился, осторожно обошел Люси так, чтобы она не видела, и принялся копаться в письмах. – Где ты была, Люс?
– Наверху, в зале, мы с Корделией тренировались, – объяснила сестра. – Алистер отправился вместе с Чарльзом перевозить больных, а она осталась со мной. Мы решили, что нужно подготовиться получше, ну, знаешь, на всякий случай. Вдруг у тебя назначено еще какое-нибудь тайное свидание, которое может закончиться битвой с демонами.
– Маловероятно, Люси, – улыбнулся Джеймс и заметил, что Мэтью снова как-то странно посмотрел на него.
– Джеймс, – строго произнесла Люси. – С нами тебе не нужно притворяться, будто ничего не произошло – как лорд Уингрейв, когда возлюбленная отказалась выйти за него замуж.
Джеймс принялся соображать, есть ли среди его знакомых человек с таким именем.
– А это еще кто такой?
– Это герой «Прекрасной Корделии», – с видом оскорбленного достоинства произнесла Люси. – Я четко помню, что на прошлое Рождество читала вслух отрывок, где он фигурирует. Папа был в восторге.
Мэтью резко развернулся, спрятав руки за спину.
– А, Люси, – заговорил он неестественно громким голосом. – Вижу, ты успела потренироваться. Ты подобна великой британской воительнице. Например, Боадицее, которая возглавила восстание против римского владычества. Садись же! Позволь, я сделаю тебе сэндвич с медом.
Люси неуверенно посмотрела на Мэтью, но затем пожала плечами.
– Сегодня утром с тобой явно что-то не то, Мэтью, – фыркнула она, – но я обожаю сэндвичи с медом.
Она уселась за стол и потянулась к чайнику.
– Насколько я понимаю, Чарльз и Грейс еще не объявили официально о своей помолвке, но ведь это было бы ужасно неприлично с их стороны сейчас, когда Ариадна лежит больная, без сознания. Удивляюсь, как это Инквизитор не попытался арестовать Чарльза под каким-нибудь предлогом.
Мэтью пересек комнату, направляясь к вазочке с медом, стоявшей на буфете, и по дороге незаметно вложил в руку Джеймса какую-то бумагу.
– Адресовано Люси, – прошептал он, – но на самом деле это письмо для Корделии. Передай ей.
Когда парабатай просил Сумеречного охотника о чем-то, задавать вопросы было не принято.
– Ой, по-моему, я забыл надеть носки, – объявил Джеймс, и Люси уставилась на него, как на чокнутого. Он поднялся и направился к выходу под прикрытием обеденного стола, стараясь, чтобы Люси не видела его ноги. – Я вернусь через минуту.
Джеймс вышел в коридор и помчался по лестнице в мансарду, перепрыгивая через две ступени. Он вдруг понял, что ему стало гораздо легче двигаться – как будто он сбросил с плеч тяжкое бремя, которое носил последние несколько месяцев, даже не подозревая о его существовании. Добравшись до площадки третьего этажа, он решил рассмотреть бумагу, подсунутую ему Мэтью: это было письмо, адресованное Люси Эрондейл, и адрес на конверте был написан рукой Консула. Джеймс сразу узнал почерк.
Дверь в тренировочный зал была отворена. Это было просторное помещение, и его сделали еще просторнее несколько лет назад, объединив с соседней частью мансарды. Отполированные доски пола были покрыты матами «татами», с потолочных балок свисали канаты с узлами для того, чтобы легче было карабкаться. Зал освещали колдовские огни, а сквозь окна, расположенные высоко под потолком, проникал тусклый дневной свет.
Корделия стояла в северной части комнаты перед высоким серебристым зеркалом, сжимая в руке Кортану, меч с золотым клинком. На девушке была одежда для тренировок, должно быть, принадлежавшая Люси; туника и рейтузы были ей малы и коротки, и над обувью были видны щиколотки.
Она развернулась, взмахнула мечом, словно в танце. Смуглая кожа девушки, покрытая потом, ее ключицы, шея блестели в свете колдовских факелов. Волосы выбились из прически и падали на спину, словно водопад из осенних листьев. Джеймс подумал, что девушка и Кортана похожи на поэму, написанную огнем и кровью.