Прекраснейшим, которых Небеса
Утратили, и с виду сотворен
Для высшей славы и достойных дел.
– Веревка пока не натягивается, – нервно произнес Мэтью.
Корделии казалось, что с момента исчезновения Джеймса прошла целая вечность. Мэтью так сильно побледнел и изменился в лице, что ей было страшно за него. Может быть, расставание с другом, ушедшим в серое царство Принца Ада, действительно высасывало из него жизненную энергию?
Корделия подошла к демоническому порталу и напрягла зрение в надежде разглядеть где-нибудь за «стеклом» Джеймса, но увидела лишь бесплодную землю и мертвые черные деревья. Над горизонтом поднималась алая луна.
– А вдруг с ним что-то случилось? – продолжал Мэтью.
– Ты же сам велел Джеймсу в случае опасности трижды дернуть за канат, – успокаивала его Корделия. – Он знает, что делать.
Едва различимые следы, оставленные Джеймсом на кладбищенской траве, резко обрывались у черного «порога». Девушка протянула руку, попробовала просунуть ее в пространство под аркой. В голове промелькнула смутная мысль: а вдруг в прозрачной непроницаемой стене имеется слабое место?
Но нет, никакого слабого места не нашлось. Магическая стена была прочной, как гранит, хотя сквозь «стекло» Корделия могла разглядеть пейзаж иного мира до мельчайших подробностей. Она с досадой смотрела на песчинки, которые ветер гонял туда-сюда. До серой пустыни было рукой подать…
Раздался хлопок, веревка натянулась, и Мэтью хрипло вскрикнул. Корделия вздрогнула от неожиданности. Канат дернулся так резко, что Мэтью потерял равновесие, растянулся на траве во весь рост, и сейчас его тащило к арке.
Мэтью пытался хвататься за землю, за траву, одежда его цеплялась за корни, торчавшие из земли, однако все было бесполезно. Он с силой врезался в «стеклянную» стену, но, к счастью, в следующий момент веревка обвисла, и он со стоном отполз в сторону. Корделия подбежала, держа наготове Кортану.
Волосы Мэтью слиплись от крови – он разбил голову о стену. Корделия упала на колени рядом с ним, взялась за веревку, подняла меч…
– Нет, – задыхаясь, пробормотал Мэтью. – А как же Джеймс…
Он не хотел обрубать веревку, связывающую их с Джеймсом. С другой стороны, Корделия понимала: если Мэтью еще пару раз ударится о прозрачный барьер между мирами, то может получить смертельную рану. Пусть самому Мэтью это было безразлично, зато не было безразлично ей.
Она решительно поднесла лезвие меча к веревке, которой Мэтью обвязал себя, и перерезала ее. Он перевернулся на спину, с трудом сел, а в это время Корделия схватилась за конец веревки, обмотала ее вокруг запястья, вцепилась в нее изо всех сил.
– Корделия… – Мэтью потянулся к ней.
Веревка снова натянулась, Корделию со страшной силой дернуло в сторону, и она едва не напоролась на собственный меч. Она вскрикнула, чувствуя, что ее тянут в сторону арки, туда, внутрь. Невидимый барьер приближался, и воздух в проеме начал мерцать. Она уперлась в землю ногами и ухитрилась в последний момент поднять Кортану.
Корделия вспомнила, как меч легко вошел в гранитный парапет Тауэрского моста. В ушах ее прозвучал голос Элиаса: «Лезвие Кортаны может разрубить любой материал, все, что угодно». На сей раз воспоминание об отце причинило ей боль.
Она крепче стиснула меч в руке и, не обращая внимания на отчаянный вопль Мэтью, сделала выпад, словно собиралась разрезать бумажный экран.
Раздался звон, как будто разбилось что-то хрупкое, и Кортана пронзила барьер, отделявший реальный мир от серого царства. Корделия ахнула от неожиданности. Навстречу ей летели крупные острые осколки, похожие на куски зеркала, и в каждом из этих зеркал отражалась какая-нибудь сцена. Она увидела морской берег и черные волны, освещенные желтой луной, подземную пещеру, крепость на холме, демона, протянувшего когтистые лапы к сторожевой башне.
Осколки пронеслись мимо и исчезли. За веревку больше никто не тянул, но кисть и запястье Корделии пронзила острая, жгучая боль. Она постаралась отдышаться и огляделась.
Оказалось, что Корделия все-таки попала в царство теней. По чужому небу плыли низкие серые облака, плотные, тяжелые, как гранитные глыбы. Во все стороны, сколько видел глаз, тянулись вереницы дюн из странного серого вещества, похожего на пепел. Из склонов пепельных холмов торчали побелевшие скелеты неизвестных животных.
– Маргаритка? – услышала она знакомый голос.
Корделия выронила веревку и с трудом приподнялась. Рядом с ней на песке сидел Джеймс. На его белом лице сверкали огромные глаза, обведенные багрово-синими тенями; на щеках виднелись какие-то пятна, не то грязь, не то кровь.
– Как ты сюда попала? – прошептал он. – Это невозможно!
– Это Кортана. Меч… он прорубил стену под аркой…
– Маргаритка, – едва слышно произнес Джеймс, обнял ее, привлек к себе.
Она от неожиданности выронила Кортану – и очень хорошо, потому что иначе меч проткнул бы ее, его или их обоих. Щека его прижалась к ее щеке, и она почувствовала, как гулко, часто бьется его сердце.
– Я думал, что никогда больше не увижу тебя, – пробормотал он. – Маргаритка, ангел мой…
Корделия обняла возлюбленного за шею, шепча его имя, зарылась лицом в его шелковистые волосы.
Скорее всего, они сжимали друг друга в объятиях всего лишь несколько мгновений, но ей показалось, что время остановилось. С другой стороны, этого было так мало… Внезапно где-то в отдалении прогремел гром. Джеймс резко отстранился и вскочил на ноги, увлекая за собой Корделию.
– Возвращайся обратно, Маргаритка, – произнес он, пристально глядя ей в глаза. – Ты должна найти способ вернуться. Уходи отсюда, немедленно.
Звук, подобный грому, раздался снова, уже ближе.
– Джеймс, нет. Я тебя не брошу.
Джеймс с досадой застонал, выпустил ее руку. Поднял с песка Кортану, вложил ей в ладонь, и ее пальцы механически сомкнулись вокруг эфеса.
– Теперь я знаю, что нужно Велиалу. Поверь, ты ничем не можешь мне помочь…
Корделия воинственно сжала рукоять меча.
– Я уйду только в том случае, если ты пойдешь со мной, – упрямо произнесла она. Странный звук повторился; теперь было понятно, что это не гроза, а, скорее, начинающееся землетрясение. Земля под ногами содрогнулась.
– Я не могу уйти, – ответил он. Над пустыней пронесся порыв ветра, и прядь вьющихся черных волос упала Джеймсу на лоб. – Я должен его уничтожить. Это единственный путь покончить с кошмаром и спасти жизни ни в чем не повинным людям. – Он смолк, осторожно прикоснулся к ее лицу. – Уходи, Маргаритка, дорогая моя. Передай Мэтью…
Тишину разрезал дикий рев, и земля у них под ногами снова задрожала. А в следующий миг дюны взорвались, тучи песка затмили звезды. Пустыня разверзлась, и из образовавшейся черной пропасти с оглушительным звериным воем выкарабкалось нечто.
Корделия подняла руку, чтобы защитить глаза от песка, набившегося под одежду, в волосы. Когда она выпрямилась, взгляду ее предстало жуткое зрелище. Там, где только что тянулась серая пустыня, стоял демон-мандихор. Однако на сей раз он был в три раза крупнее, чем тогда, на Тауэрском мосту; он возвышался над нею и Джеймсом, подобно горе, и фигура его заслоняла полнеба.
Особняк Консула на Гровнор-сквер был выстроен в георгианском стиле: оштукатуренные белые стены, фасад с пилястрами, вызывавший в памяти древнеримские портики. Это был большой дом: перед окнами четвертого этажа покачивались верхушки деревьев. Но для Томаса это был всего лишь дом, где он с раннего детства играл с друзьями; громадный особняк давно уже не пугал, не удивлял его, не производил на него особенного впечатления.
По крайней мере, так Томас считал раньше. Но в этот вечер, когда он, выйдя из кареты, поднимался по широким ступеням на парадное крыльцо, сердце его сжималось от беспокойства. Они с Люси нарушили едва ли не все запреты «Кодекса», после чего он приехал не куда-нибудь, а в дом Консула. Должно быть, он лишился рассудка.
Томас подумал о Джеймсе, Люси и Мэтью. О Корделии. Любой из них на его месте без малейших колебаний и страха вошел бы в этот дом, чтобы сделать то, что нужно было сделать для спасения друга. Он напомнил себе о том, что Кристофер сейчас умирает в Безмолвном городе. Умирает в мучениях, один, без родных и друзей, в унылой больничной палате. Смертельная болезнь, от которой нет лекарства, медленно убивает Кристофера, кузена Томаса, одного из самых дорогих его сердцу людей.
Томас взбежал по ступеням и взялся за дверной молоток.
– Чарльз! – крикнул он. – Чарльз, это Томас Лайтвуд, открой мне!
Дверь отворилась немедленно, как будто хозяин ждал в вестибюле.
На нем был новый, безукоризненно отглаженный черный костюм, рыжие волосы были тщательно причесаны. Томас испытал странную смесь тоски, печали и гнева, как это часто бывало с ним в последнее время в присутствии Чарльза. Когда-то этот человек был для него всего лишь занудным старшим братом Мэтью, Томас почти не обращал на него внимания. Но теперь, когда Томас видел, как смотрит на Чарльза Алистер, он испытывал неопределенное, но болезненное чувство.
– Если ты насчет Кристофера, мне известно не больше тебя, – досадливо поморщившись, заговорил Чарльз. – Он в Безмолвном городе. Насколько я понимаю, Мэтью уехал в Институт, к Джеймсу. Наверное, тебе следует сделать то же самое.
И он собрался закрыться изнутри. Томас, недолго думая, просунул могучее плечо в пространство между дверью и косяком.
– Я уже знаю, что с Кристофером, – сказал он. – Мне нужно в подвал, в лабораторию. Поскольку Кристофер болен, я должен продолжить его работу.
– Не говори глупости! – воскликнул Чарльз. – Люди гибнут, а у тебя на уме детские развлечения…
– Чарльз.
В вестибюле появился Алистер. Он был без пиджака, в брюках и рубашке с закатанными рукавами, открывавшими мускулистые руки. На лице его даже сейчас, когда на него никто не смотрел, застыла обычная надменная гримаса.