Золотая туфелька — страница 1 из 21

Понеже многие полагают, что Бог сотворил женщину как существо второстепенное, ибо материалом для женщины послужило ребро мужчины, которого не хватает, если внимательно пересчитать ребра мужского скелета с левой стороны, то, в противоположность этому мнению, справедливо вспомнить тех, которые утверждают, что женщина и есть истинный венец творения — сияющий бриллиант в золотой короне мира — поскольку мужчина был только приуготовлением к созданию женщины, как чертеж, но не как здание, как набросок, но не как картина, как сырая глина, но не как закаленная в огне обжига амфора с танцующим хороводом певцов...

Мосох Седьмигорский





ЧАСТЬ ПЕРВАЯ



1.

Теперь ее именем не удивишь. Кто не знает историю ягодной броши для Жаклин Кеннеди? Кто, после порции скандалов в британской прессе 1990-х, не знает, что в феврале 1945-го было предсказано Черчиллю поражение на выборах (сбылось 26 июля 45-го)? Да это мелочь, ведь тогда же, в феврале 45-го, в Ялте, бессонной, но счастливой ноченькой, — плывущему от жирка Уинни наша пророчица шепнула в утешение: «Премия Нобелевская» (прикусив ему ухо). И тоже — сбылось. Черчилль получил премию в 1953-м.

А ее укоризны — и даже, говорят, щипки за бока — Любови Орловой? После них звезда кинематографа але-оп! — в Швейцарию, и не ради Чарли Чаплина (с которым, конечно, увиделась), а ради ножа хирурга — убрать сало с боков, убрать возраст сорокалетний. Хотя могла обойтись огуречным соком, талой водой, диэтой с мясцом перепелиным плюс ерунда бабья в придачу — чулочки в ажуре или порхнуть пальчиками по окаменевшим губам молодого смазливца с Мосфильма.

Такие, во всяком случае, рекомендации дала ей пророчица. Вы уже прокричали ее золотое имя? Ну конечно! Лёля Шан-Гирей! Из-за нее Лаврентий Берия похудел на двенадцать кило, — только зря: разве могла достаться такому?..

2.

Понятно, к ее биографии приклеились журналисты. Шан-Гирей по числу публикаций обскакала болгарскую бабку Вангу. К тому же Шан-Гирей не только угадывала будущее, она еще сделала куда более земное дело — продиктовала «Золотые правила неотразимой женщины». Наверняка вы слышали о них. Нет? Ну тогда, согласитесь, стоит прочитать эту книгу. (Стоп! Не пролистывайте в конец — прятать там «Золотые правила» глупо.)

Журналисты были увлечены поиском «Золотых правил» больше, чем поимкой Снежного Человека. Шедевром объявил «Золотые правила» Артемий Блаженков, а Марк Дотошник кричал в прямом эфире, что «Золотые правила» — никакие не золотые, а деревянные. Вслед за «Золотыми правилами» само имя Золотой туфельки стало нарицательным. Если капризную называют Принцессой на горошине, то обворожительную — Золотой туфелькой.

Телевизионные бла-бла-бла забиты теперь не анекдотами про Вольфа Мессинга, а Лёлей Шан-Гирей. В шутку или всерьез, но поговаривают, что с фотографий несусветной давности (ну, например, 1930 года) она пьянит современных мужчин, что продюсер Олег Карст захирел (от чувств, разумеется), когда случайно ее фотографию увидел. Здесь я вынужден пожалеть, что данное издание биографии Шан-Гирей публикуется без иллюстраций.

А ведь месяца не проходит, чтобы глянцевая обложка не вспыхнула улыбкой Шан-Гирей, которую надоело сравнивать с улыбкой Джоконды. Шан-Гирей миллион раз объявляли первой красавицей ХХ века. Ну и пусть, что не кинозвезда. Мэрилин Монро покажется рядом с Шан-Гирей кривлякой. Я не говорю о фигуре. Мэрилин — почти булочка. Шан-Гирей — быстрый ветер. Мэрилин любит (пардон, любила) ломать фигуру в талии (чуть вперед, играя удивление, еще и уперев пальчики в розовые коленки, или, наоборот, в сторону, заваливаясь в фальшивый обморок). Но с какой, простите, целью? Да чтобы скрыть то, от чего плачет каждая дурнушка: фигуру-гитару!

Педанты заскрипят: ну так с Шан-Гирей не все просто. Тихая преподавательница французского? — по официальным данным. И любовница всех боссов за железным занавесом! — по неофициальной молве. Да и с внешней стороны занавеса — вспомните хоть Уинни. Следила за талией... Секреты ощипки бровей знала до того, как салоны красоты проросли в любой подворотне... Не зря шуры-муры с архитектором Мельниковым — на крыше дома-термоса которого был единственный в Москве 1930-х солярий... А вы не можете объяснить сумасшедшую бронзу ее скул? Лезете со старомодной Ялтой?..

Преподавательница французского? Шуточка про то, что любить умела по-французски, избита. Но вот караимский приворот — не пробовали? Шан-Гиреи как-никак владели Крымом. Кто-то вспомнит совсем детский фокус: Лёля околдовала молоденького посланника Люксембурга Антуана Роланжа на рождественском приеме в московском посольстве в декабре 1936-го просто потому, что они пили шампанское из одного бокала — губы макали по очереди. И Антуан путешествовал губами по стеклу, чтобы съесть поскорее помаду улыбчивой Лёли, для него, впрочем, princesse Helene* . Если еще прибавить, что в тот вечер на ней был белый тюрбан с пером, синее платье а-ля либр** с голой спиной — в Москве 1930-х! — а также бабушкина горжетка и хрипотца наигранной простуды, можно понять, отчего запьянел посланник...

А мания Миши Айвазова из-за Лёленьки Шан-Гирей? Чего не обещал он своей королеве! — лишь бы сопровождать к морю... Отдельный пляж в Сочи (с просеянным вручную нежным песочком), тихую дачу чуть выше пляжа в мандариновой роще и на веранде шэз-лонг, жаркое из фазана, а паюсную икорку, Лёленька, будете не есть, а накладывать на щечки — для нежности! — Пац! — она влепила пощечину — Что-что? разве мне требуется косметика, жалкий армянчик?!

Разумеется, он стал заикаться, употевать — а вам приятна перспектива остаться наедине с Лолой Вазгеновной (супруга) и жамканым портфелем канцелярской крысы? — сказку живую навсегда упустить... (А с Лёлей, эх, он сразу таял — достаточно было сказать «вы самый (пауза обязательна), самый обходительный мужчина из тех, кого я встречала» — пункт шестой из «Золотых правил».)

И тогда Михаил Бабкенович сделал такой кульбит, что в лондонской «Таймс» и парижской «Матэн» пропечатали: на Тверской открыл ресторан с сорока видами коктейлей, десертов, мороженого и даже маседуана!

Он, в Москве, где иностранщину травили как клопов, пропихнул название с американским акцентом — «Коктейль-холл»! Упомянем в скобках, что Михаил Бабкенович был правой рукой колбасного министра Анастаса Микояна, и если над Мишей сгущались тучи — к примеру, подозревали во вредительстве в том же 1938-м — а отчего в яслях-садах сплошная рыжая разлилась диспепсия? — он не терялся, он посапывал и выкручивался просто — вы с колбаской испробуйте, а уж чай я вам с секретом заварю — полчашки коньячишки для настроения...

Но при чем здесь Шан-Гирей и неразделенные чувства к ней Миши Айвазова? Да при том что он по-собачьи выведывал про ее детство, и она сболтнула, как здорово в Ницце в 1912-м было лопать мороженое с фруктовыми финтифлюшками на веранде с пальмами и шепотом моря... А маседуан — это дюжина слоев живых ягод между слоями желе — лучшее средство, когда губы горят от поцелуев...

Вот и сотворил Михаил Бабкенович все так, как она рассказала. Научить варганить какао-шуа с щекочущим шлейфом корицы или кларет-коблер, который делает смеющимися самых сердитых дам, или даже черри-бренди-флипп (а черт знает что это!) — оказалось самым простым из всех препятствий. Зато любого иностранного сукиного сына можно теперь после Красной площади, после Большого театра затолкать в «Коктейль-холл» — пусть глотает маседуан из багровой клубники с виноградинами...

Но первой туда вошла Лёля Шан-Гирей — и смеялась, и хлопала в ладоши — «Всё, как я хотела?» (от поцелуя в измученную лысину Михаила Бабкеновича воздержится).

Еще бы не всё! Столики на двоих, окна — льдины пятиметровые, пританцовывающие от ветерка вентиляции люстры... Где-то — невидимый оркестрик, с десертами — официант (тоже армянской наружности — хихикнула Лёля), лестница забегает на второй этаж, там — словно каюты лайнера в океане с лампочками-свечами, словно палуба над мурлыкающей волной... Как не поблагодарить? — Лёля сама — зря, что ли, Михаил Бабкенович для нее расшибался? — покормит его с ложечки — за маму... за папу... за Лолу Вазгеновну (кха! чуть не удавится виноградиной)... за Мишеньку... за Лёленьку... — порх! — на сырой от ночного дождичка тротуар — и улетит! Разве трудно поймать на Тверской таксомотор?..



3.

Ну хорошо: пророчества... Глаза — тлеющие уголья... (Кстати, пункт второй «Золотых правил»). А вспомните еще, что Лёля танцевала — кто еще так кружил вальс в Нескучном саду? — даже знаменитая Галочка Фридман искусывала губы от злости. И шептала, булькая слезами: «Ды данцуешь... данцуешь... Леленька... как майский ведерок...» А Лёля, приобняв Фридман, пела ей: «Ну птичка Галочка, быстрая скакалочка! Не знаешь, что меня учил танцевать Павел Матвеевич Буже? Он кричал: «Держи вашу спинка€! Держи спинка€!». Я вальсирую и будто слышу, как он кричит «спинка€». Поэтому взгляд у меня отрешенный и мой партнер думает, что я мечтаю с ним (она посмотрела на Антуана — люксембургский посланник всюду бегал за ней) оказаться на необитаемом острове. Но фокс ты стучишь лучше, Галочка, лучше меня... Сколько туфелек тебе приходится сменить за лето? Четыре пары?..» — «А-а-а!..» — Галочка прощала подруге ее превосходство за лесть и падала на грудь с рыданием. «Вот мы вытрем слезки, и Антоша угостит тебя пломбиром...» — «Я не блачу... Я бросто брущу...» — «Ты хочешь пломбира два шарика или три?» — «Не бадо бломбира! Я здану коровой! Я и так жирна и сдабдываю четыре бары туфель, а ды не одной!..»

Но, между прочим, в ночных компаниях — когда стучать фокстрот или даже легко летать в вальсе никак не получится из-за психоневрологического сна соседей, — Лёля негромко пела, прося чуть подбренчать на гитаре или на верхней октаве простуженной пианинки. Черт с ними, с соседями! Мы просто сидим за столом... Я не обижусь, если вы жуете салат с крабами...

Разумеется, «Черные очи» и «Голубые глаза», разумеется, «Марфушу» и «Мою Марусечку», а «Татьяна, помнишь сны золотые» пела так, что присутствующие мужчины начинали тихо гореть... Потом, под утро, после застолья, они совсем не тихо отталкивали друг друга от вешалки, чтобы подать Лёле манто и, Бог даст, получить благосклонность сопроводить ее до ступенек подъезда по просыпающимся арбатским переулкам. Она жила в боковой комнатенке коммунальной квартиры-кишки в Нащокинском. Но даже счастливцы, ставшие оруженосцами Лёли на одно утро, не могли расхвастаться, чт