огла — припомнила, как в детстве ноту «до» и «си» мешала (приврет, конечно) — Марлен и засмеялась супротив воли — «Ах, колдунья!..» — через пять минут подружками мчались по базарам тегеранским на виллисе (шофер — кадык курячий — от красавиц, как от виски, запьянел!)
Так появились двойные фотопортреты в архиве Марлен. У лавочки с кувшинами — две золотокудрых веселушки — Дитрих и Шан-Гирей — в колониальных нарядах: пробковый шлем, бриджи гёрл-скаута, сияют гольфы и колен какао...
Еще фото в американском посольском садике: щека к щеке, тянут зелье из кальяна — просто дурачатся... «Я одна буду звать тебя сладкогубая...» — прохрипела Марлен (а взгляд с наволокой!). Лёля, впрочем, благоразумно отмолчалась на двусмысленный комплимент.
Фото за бильярдом: лучший ракурс, чтобы прихвастнуть фигурой — Марлен держит кий полунагими руками, а Лёля — Господи! Фокусница — шар бильярдный прокатила по руке — с плеча в ладонь! Грохнули аплодисменты. И обе богини милостиво согласились сфотографироваться с офицерами. Знаменитый снимок. Сразу улетел на разворот журнальный — цвета табачных листьев фотография — и видно, как Марлен ерошит кудри безымянному счастливцу, а Лёля — нет, не фамильярничает Принцесса Крымская — лишь два офицерика незаметно клонятся к ее ножкам — не увидят таких, уж простите, никогда...
Но, спрашивается, отчего пожелала нащелкать двойных портретов с Лёлей гордячка Марлен? Не из-за артистических же талантов неведомой русской? Тем более Лёля убедила: фокстрот с цилиндром стибрить не намерена... Да и не певица Лёля: лишь переводчица... Была для женской дружбы причина иная. Амур... А как у женщин по-другому?
Благодаря Лёле, благодаря гипнозу или полю магнитному — как хочешь назови! — но Марлен получила туда, в Тегеран, телеграмму от Хемингуэя — которую ждала семь месяцев и которая пробилась в Персию, несмотря на режим секретности, принятый в дни совещания «Большой тройки».
А вышло просто — «Ну, — спросила Лёля, взяв Марлен за запястье, — расскажи, что мучает твое serdechko?» — «Этот дьявол...» — «Ха-х, — улыбнулась Лёля, прикрывая веки, — этот дьявол сейчас — там ведь сейчас (посмотрела на часики) полдень? — глупо лежит в гамаке — между прочим, вокруг чудесный сад с пальмами, — а мисс Марта — так ведь ее зовут? — смотрит на него из окна гостиной и трещит как балаболка по телефону...» — «Да-а! — закричала каннибальски Марлен. — Но как ты знаешь?!» — Лёля махнула рукой. — «Лиоля, ты разыгрываешь меня! Он должен быть в Лондоне! Он мечтал убить бандита Хитлера! А сад похож на его сад во Флориде... Посмотри, пожалуйста, в гостиной, там, где чешет языком эта шалавка, нет ли статуи негритенка, который — ну прости меня, это милый юмор Эрнестика, — придерживает хвостик, то есть крантик, то есть мужское свое, прости меня, достоинство... Метровый, нет, полутораметровый негритенок, в углу...» — «За столиком с сигарами?» — «Уес!» — «Да, вижу. Уютная гостиная». — «А-а, — выдохнула Марлен, — эта гостиная во флоридском доме, где он первый раз меня поцеловал. (Всхлипнула.) А потом шептал, что встретил (всхлипнула) свою Музу...» — «Хм (Лёля потерла виски), госпожа Марта воркует по телефону с некой (Лёля наклонила голову — тише!), с некой Сабриной, которая... которая... плохо слышно... у них аппарат, что ли, сломан? которая обещает познакомить ее с Билликом, а он (Лёля потерла виски) — тьфу, какая гадость! — еще тот жеребчик!» — «Бедный Эрнест...» — зарыдала Марлен. «Бедный — не бедный, но поднимается (Лёля чуть ведет вверх руками) с гамака — а разве у него есть признаки ревматизма?» — «Да, он всегда жаловался и любил (Марлен смутилась), когда я массировала ему...». — «Да. (Лёля снова прикрывает глаза) Он идет в дом, наливает содовой — уф! (Лёля дернула рукой) — чуть не разбил стакан...» — «Он всегда был неловкий, но... (в голосе слезы и сахар) милый...» — «Да (в голосе врачебная нотка) милый. Он пишет на листке. Он зовет Джонни. Это ваш дворецкий? Джонни садится на байсеклет (Лёля изгибает волной ладонь), заворачивает за угол, проезжает два дома, вот почта (глаза Марлен как мятежное море) — ха-ха-ха-ха — у вас очень смешной почтмейстер — тип-тап-тип-тап-тап — выстукивает телеграф, хо-хо-хо (Лёля осклабилась, нарочито показав зубы, даже поскрежетала) — я уважаю американскую инженерную мысль — только что кашалот — представляешь? — хо-хо-хо — пытался перегрызть на дне океана кабель — кстати, Эрнест сейчас налил себе большущий стакан виски...» — «Я всегда ругала его за тягу к спиртному... С его (матерински) слабым здоровьем...» — «Да, его не украшает багровый нос... И синие прожилки на щеках...» — Взгляд Марлен исполнен ветхозаветного гнева. «Но мне нравится (улыбнулась Лёля) его жизнеутверждающий нрав. Вери мэн». — «Это от ростбифа с кровью. Я готовила ему. Два раза».
Бзы-ынь! Бза-ань! В дверях — перс-почтальон — «Тейлегамм».
«Дарлинг Марлен вскл Ты всегда знала тире я сумасшедший я стукнутый я маньяк тчк Но иногда это благо тчк Пока Марта разводила трепотню телефону (40 долларс прошлой неделе тире гонораров не хватит даже хемингуэевских вскл) зпт я понял тире не могу тебя тчк Когда ты приедешь Лондон зпт я поцелую тебя смело зпт развратно зпт но долей нежности тире в твои лепестки-губы зпт от которых вспоминаешь самое лучшее мире двоеточ рычание океана зпт бег гепарда саванне зпт молитву снега Килиманджаро многоточ Кстати зпт дурацкую Флориду я мотанул за любимым ружьем моим оленебоем тчк Я сделаю прикладе вензель МД тчк Лучше МД форевер вскл вскл вскл А я теперь великолепно стряпаю луковый суп вскл».
13.
Присушила Эрнестика для Марлен? Ну да. Хотя знала Лёля: Эрнестик между дивой с копной золотых волос и, допустим, рыбалкой — всегда рыбалку выберет. Загорелую спину пляжной подружки променяет на друга — спиннинг. Как иначе добыть тунца? А красться с ружьем по лесу? Никогда, — кричал Хемингуэй, — никогда взвизги девчонки не заменят мне взвизгов дикого вепря! И разве мужской пот охотничьей куртки — пот крепкий и искренний! — не святотатственно сравнивать со стерильным бельишком гигиенической горожанки?! Застежки патронташа — с застежками (тьфу на вас!) бюстгальтера! Ладные копытца серны с изделиями под прославленным названием «женские ноги»! А шею журавля с шейками глупоголовых машинисток, которые крутят ими вслед за кареткой пишущей машинки! Я не говорю о глазах. Глаза лошади в тысячу раз выразительнее, чем глаза Джоконды.
Фух... А Лёля его — на счет уан-ту-фри... Как не сделать доброе для Марлен? Пальчиками пчик! — кавалер потрусит за хозяйкой. Ав-ав...
Но откровенность за откровенность... Медовая Марлен, облизываясь телеграммой Эрнестика, принялась за душевное неглиже подруги. «А у тебя, Liolia, что таит serdechko?» Щуриться гипнотически Марлен умела не хуже Лёли. «Не поверю, — продолжала развеселившаяся Марлен, — что хрюша Уинни тебя всерьез интересует. Если искать мужчину, то ваш горилла — дядя Джози — гораздо привлекательней. Хотя лично я не выношу рыжую шерсть на груди. А он правда грузин? Ha-ha-ha! Скажу по секрету: я ни разу... с грузином... Был пуэрториканец... (Глаза мечтательные) Аргентинец... (Глаза лирические) Бразилец (Глаза плотоядные) Кубинец был... Ha-ha-ha... Сплошные песни. Утомлял... Мексиканец. Ha-ha-ha! Не снимал сомбреро даже в постели. Мы (вздохнула) расстались. Еще был кучерявенький... м-м-м... Помесь... Плантатор на Тринидад-Тобаго. Он свою Марлен (скромно улыбнулась) называл «колибри». Хотя вообще-то... Ha-ha-ha! Меня ниже на двадцать сантиметров. Маленькие — самые чувственные... А грузина (грустно) нет, не было. Был армянин — а! (Беспечно ручкой.) Миллионерчик из Сан-Франциско — Майкл Эйвансиан. Не слыхала? Мне нравилось — фры-ы! (фыркнула с удовольствием), — что у него усы пахли миндальным орехом. Нет! Ha-ha-ha! Он не торговал сластями. Же-ле-зо-бе-тон-ные кон-струк-ци-и! — вот чем занимался. По-моему, чушь, ты не находишь? Ha-ha-ha! У тебя тоже армянин?! Держала на сексуальной диэте? Ha-ha-ha! Завалил фруктами? Бедняжка. Ради тебя выстроил новый ресторан в Москве?! Скажите, пожалуйста! Погладила лысину? Liolia, я не могу поверить, как ты можешь быть жестока! Не кружишь головы? А как это назвать? Неужели твой (шепотом) белогвардейский офицерик стоит многолетней верности? Знаешь, что женился? На француженке, у которой сердце минусовой температуры?! У него так плохо с деньгами? Хочешь, я пошлю швейцарский чек? Есть деньги? Фэй! (вспорхнула руками и цопнула Лёлину алмазную брошь цвета лимона) Это — «флорентиец»?! Тот самый, который стянули в 1919-м?! Твой Boris выиграл на бильярде?! А-а-а (пропела Марлен и погладила Лёлю по щеке, вглядываясь по-фрейдистски), скажи мне, ты в самом деле любишь Boris’а? Ты не разыгрываешь меня? (Хихикнула.) Как ты сказала? Память о Юрочке Олсуфьеве тебе дороже? Был художник, да? Реставратор? Я не понимаю. Художник — кроме, конечно, моего приятеля Пабло Пикассо (хихикнула) — это голодранец. С ним ты не будешь счастлива. Он еще и самый смелый в мире? Любой вояка перед ним мозгляк?! Фэй, Liolia! Я тебе не верю. Если бы я увидела, то сошла с ума? Таких, как Юрочка, красавцев в мире больше нет? Ha-ha-ha! Он умер? Фей! Прости, не знала. Но надо жить. (Мудро улыбнется.) Признайся, serdechko, тебя кто внес в список делегации? Котяра Молотов? Ценит умение твое лечить мигрени? Скажите пожалуйста! Только я приметила, как он смотрит — хочет, милочка, полакомиться тобой! (Призадумалась.) Впрочем, после рюмочки ликера все мужики такими сволочами... Ты не находишь?.. Кобелищи... Дворняжка ножкой дрыгнет — бегут счастливые: вяу! Ум только у нас — у женщин... Мы правим миром... Папироску?..»
14.
Недооценивала Марлен рыцарей-мужчин. Они на подвиги способны. И писать стихи. А дела научные? Не будем за примерами ходить: Альберт Эйнштейн сфотографировался с языком иссунутым только для того, чтоб рассмешить королеву неприступную — русскую богиню (еще и с белосахарными плечами и лукавинкой в глазах) — Маргариту Коненкову. «Я, — говорит Альберт, — на репутацию ученого плюю, если вы останетесь лягушкой по отношению к сердцу моему!» А что с ним было бы, если хоть раз Лёлю Шан-Гирей увидел? И подумать страшно.