– Нет.
«Интересно, – подумал Наполеонов, – вполне возможно, что Земского не выставили за дверь потому, что он успел слишком многое узнать о тайнах бельтюковского двора… И кто даст гарантию, что обиженный парень не заговорит?..»
– Насколько я понимаю, сами вы, Глеб Матвеевич, своей работой были вполне довольны и увольняться по собственному желанию не собирались?
Земской утвердительно кивнул.
Следователь вздохнул:
– Мы ищем убийцу Евгении Бельтюковой, и нам нужна любая полезная информация.
– Спрашивайте, – пожал широкими плечами Глеб.
«Красивый парень, – подумал Наполеонов. – Один рост чего стоит, и чуб волной».
– Расскажите мне, какой была Евгения Бельтюкова.
– Красивой, – ответил Глеб.
– Это понятно.
– Я хотел сказать, что ее красота привлекала многих и не всегда достойных.
– Вы имеете в виду Адама Верещака?
– Нет, Адама я не имею в виду. Он был увлечен Евгенией всерьез.
– Где же он теперь? Почему не рыдает над трупом возлюбленной?
Земской пожал плечами:
– Я представления не имею, где Адам. Может быть, он ничего не знает о случившемся.
– Может, и не знает… Но на клумбе обнаружены следы обуви, которая не могла принадлежать никому из проживающих в этом доме.
– И вы уверены, что она принадлежит Адаму? – усмехнулся Глеб.
– Нет, пока не уверены, это всего лишь предположение.
– Тогда о чем говорить…
– Например, о том, что Адам – артист цирка.
– И что?
– Такому ловкому парню не составляло труда проникать в спальню возлюбленной, поднимаясь по плетям плюща.
– Да, Адам – большой романтик, – снова улыбнулся шофер.
– А вы могли бы забраться в окно таким же способом?
– Мог, – ответил Земской, не отводя глаз.
– Понятно…
– И любой другой молодой мужчина мог бы проделать то же самое, – добавил Глеб спокойно.
– Мог, – согласился следователь, – правда, далеко не любой.
Земской тем временем принялся демонстративно рассматривать ногти на правой руке.
– Вам ножницы или щипчики? – небрежно спросил Наполеонов.
– Что?!
– Так, ничего. Насколько я понимаю, Адам Верещак был вам симпатичен?
– Он не девушка, чтобы я думал о том, симпатичен он мне или нет, – огрызнулся водитель.
– Так… И вам известно о том, что у Адама был мотив убить Бельтюкову?
– Мотив? Какой мотив?! – уставился Глеб на следователя в недоумении.
– Ну, как же, ревность! Как это у Шекспира в «Отелло»: «Чудовище с зелеными глазами…»
– Почему с зелеными? – спросил Земской.
– Понятия не имею.
– Но у Адама не было причин ревновать Евгению, – неуверенно проговорил Глеб.
– Вообще-то для ревности не нужны причины. Но у Верещака они были…
– Вы имеете в виду ее помолвку с Репьевым? Но Евгения тут ни при чем…
– Нет, я имел в виду не помолвку, а веселую вечеринку в кругу друзей по поводу ее расторжения. – Следователь посмотрел прямо на Глеба, и тот, не выдержав, отвел глаза.
Через минуту, справившись с растерянностью, водитель ответил:
– На той вечеринке не было ничего, что могло бы вызвать ревность Адама.
– А как же приглашенные юноши?
Земской вспыхнул:
– Во‐первых, Верещак не мог узнать, кто был на вечеринке, во‐вторых, я уверен, что никто там не выходил за рамки приличий.
Следователь рассмеялся, и Глеб наградил его взбешенным взглядом.
– Хорошо, перейдем к другим подозреваемым, – как ни в чем не бывало проговорил Наполеонов.
Водитель заметно напрягся:
– Что вы имеете в виду?
– Хочу понять, у кого еще были причины расправиться с Евгенией. Мирон Порошенков, например, после ее смерти остается практически единственным наследником состояния своего дяди.
– Обвинить Мирона у вас не получится, – ухмыльнулся Земской.
– Это еще почему? – делано удивился следователь.
– В то время, как убивали Евгению, он был на виду у всего своего семейства.
– Откуда вы знаете?
– Клара сказала, – нехотя признался Земской.
– А что еще вам сказала Клара?
– Ничего больше не сказала, – отвел глаза Глеб.
– А кто-то из работающих в доме мог иметь зуб на Евгению?
– Кто?
– Например, вы.
– Я?!
– Почему бы и нет…
– Да с какой стати мне иметь зуб на дочь хозяина?! – Глеб вскочил.
– Вы сидите, сидите, Глеб Матвеевич. Например, вы могли шантажировать Евгению Бельтюкову. Ведь вам было так много известно о ней…
– Шантажисты не убивают шантажируемых!
– Тоже верно.
– И я бы никогда не стал этого делать!
– Может быть, она вас шантажировала?
– Шутите? – усмехнулся Глеб.
Но его усмешка показалась следователю не вполне искренней.
– Говорят, что Евгения Бельтюкова любила проводить время в зимнем саду?
– Понятия не имею…
– Разве Захар Борисов не рассказывал вам об этом?
– Представьте себе, нет.
– Мне кажется, что Инна Нерадько недолюбливала Евгению.
– Вам это только кажется.
– Вроде бы Евгения, Мирон и Инна воспитывались вместе?
– Не знаю. Меня в то время здесь не было.
– Представляю, как это тяжело: сначала получать все наравне с хозяйскими детьми, а потом оказаться выброшенной из этого оазиса благополучия.
– Такова жизнь, – пожал плечами шофер.
– Значит, вы не замечали со стороны Инны неприязни по отношению к Евгении?
– Не замечал.
– А какие отношения складывались с Евгенией у Веры Артамоновой?
– По-моему, Вера набивалась к ней в подруги.
– А Евгения?
– Что Евгения? Она не гнала от себя Артамонову, позволяла ей крутиться рядом.
– Вы говорите о Вере Максимовне так, словно она приблудная собачонка.
Земской хмыкнул:
– Наверное, я не совсем точно выразился.
– На той вечеринке Артамонова тоже присутствовала?
– Она на многих вечеринках присутствовала, – неопределенно ответил Земской.
– Они когда-нибудь ссорились?
– Не замечал…
– Вы пока свободны, Глеб Матвеевич, идите.
– Что значит пока? – спросил Земской.
– То и значит – пока. А потом к вам могут появиться новые вопросы.
– Благодарствую, – склонил голову в дурашливом поклоне Земской.
– Вы забыли добавить «отец родной», – не остался в долгу Наполеонов.
– В отцы вы мне не годитесь, – буркнул Глеб и поспешил убраться с глаз следователя.
Наполеонов, глядя ему вслед, улыбнулся.
После этого Шура отыскал Инну Нерадько.
Девушка стояла у окна террасы и смотрела в сад.
Подойдя к ней сзади, Наполеонов тихо кашлянул и проговорил:
– Разрешите нарушить ваше уединение, Инна Артуровна.
Она резко повернулась и ответила неприязненно:
– Можно подумать, если я не разрешу, вы от меня отстанете.
– Не отстану, – подтвердил ее опасения следователь. – Давайте сядем. – Он сделал жест в сторону стоящих на террасе кожаных кресел и дивана кофейного цвета.
– Разве мы не можем поговорить стоя? – усмехнулась девушка, глядя на него сверху вниз.
– Поговорить стоя мы, конечно, можем, – не моргнув глазом, ответил Шура, – но только мне придется забраться на подоконник, что не совсем соответствует приличиям.
Она снова усмехнулась, но все-таки пошла в сторону кресел и опустилась на одно из них.
– Вот так-то лучше, – одобрил ее благоразумие следователь.
– О чем вы хотите меня спросить? – проговорила она нетерпеливо. – И сразу хочу вас предупредить, что я здесь не живу, только иногда приезжаю к маме и поэтому не знаю, чем они здесь занимаются.
– Кто они?
– Ну, все те, кто здесь постоянно живет. – Инна кивнула в сторону двери, ведущей в дом.
– Мы расследуем убийство дочери хозяина, которое произошло во время вашего присутствия в доме.
– Но привели к убийству те события, что происходили в доме раньше. Вернее, цепь событий.
– Вот как? Значит, вы не верите, что убийцей мог оказаться случайный грабитель?
– Не верю, – твердо заявила Инна.
В это время в кармане следователя зазвонил телефон.
Наполеонов нажал кнопку и проговорил:
– Абонент занят, подиньдинькайте позже.
– Какой вы смешной! – фыркнула девушка.
– Да, я забавный малый, – согласился следователь с самым серьезным видом и вернулся к главному: – Вы подозреваете кого-нибудь?
– Кого я могу подозревать, – пожала она плечами, – любой из них мог ее убить.
– Так уж и любой? – усомнился следователь.
– Ну, исключая, конечно, мою маму, Осипа, Филиппа Яковлевича и Василия Афанасьевича. Клара и Роберто тоже, думаю, не могли.
– А все остальные могли?
Она кивнула.
– Зачем, к примеру, убивать Бельтюкову садовнику или шоферу?
– Оба они собирались жениться, – многозначительно проговорила Инна.
– Ну и что с того? – не понял следователь.
– Вот вам и повод! Вы что, не понимаете?
– Честно говоря, нет, – признался Наполеонов, – вы хотите сказать, что хозяйская дочь могла запретить им жениться? Но, простите, сейчас двадцать первый век, и крепостное право давно отменено.
– Не запретить, – сказала Инна, – а помешать.
– Как?
– Например, кое-что рассказать их невестам.
– Что именно?
– Откуда же мне знать? – Она откровенно смеялась, глядя ему в глаза.
– То есть вы намеренно препятствуете проведению следствия? – спросил он строго.
– Ни в коем случае. – Инна выставила перед собой руки, точно защищалась от его обвинения.
– Тогда как понимать ваши слова?
Она уже собиралась сказать: «Как хотите, так и понимайте», но вовремя заметила выражение его сузившихся желто-коричневых глаз. «Ишь, смотрит, как лис, принявший стойку на охоте…»
Стать мышью в лисьих зубах девушке вовсе не хотелось, и она ответила как можно мягче:
– Просто они тут все переплелись в клубок.
– Как змеи, – угадал Наполеонов то, что не было сказано вслух.
– Они все что-то знают друг о друге.
– В этом нет ничего криминального, – устало проговорил следователь, – люди, живущие под одной крышей, всегда что-то знают друг о друге.