располагал бы волшебными спичками…
– О, боже мой, какая глупость! – обрывал он сам себя. – Я, кажется, впадаю в детство.
Он заказал роскошный букет и снова поехал к ней, к Жене. Он теперь делал это часто и сидел на могиле часами, глядя на ее портрет.
Дядя был в больнице, никто из других родственников не мог указывать ему, поэтому через два дня после похорон Мирон расторг помолвку со своей невестой.
Теперь у него была только Евгения…
Он вспоминал все часы и минуты, проведенные с ней, начиная с детства.
И тот их незабываемый вечер, первый волшебный вечер их любви.
Закат разбрызгивал розовые блики предзакатных лучей…
Он нашел ее в укромном уголке дядиного сада. Женя сидела прямо на траве под кустом шиповника, она была в белом, удивительно легком и воздушном платье, на коленях у нее лежала раскрытая книга. И повсюду были опавшие с куста розовые лепестки – на страницах книги, на платье девушки и ее волосах.
Увидев ее, Мирон замер, точно зачарованный, ему даже дышать было трудно, а потом сердце его подскочило к самому горлу и забилось так громко, что, казалось, его стук был слышен за километр.
Но девушка была так увлечена чтением, что не услышала ни шагов Мирона, ни биения его сердца.
А он все смотрел и смотрел на нее… И чем дольше он любовался ею, тем сильнее его охватывал жар. Через несколько минут он уже ощущал себя мучеником на костре. Не выдержав, он быстро приблизился к ней, опустился рядом на колени и неумело прижался к ее губам. Он помнил, как удивленно распахнулись ее голубые глаза, пепельные волосы накрыли его душистыми струями, и он совсем потерял голову.
Мирон бормотал что-то бессвязное и покрывал поцелуями сначала все ее лицо, а потом, повалив девушку на траву, и все ее тело.
Она тихо стонала, а когда он подмял ее под себя, тихо вскрикнула.
Когда спустя несколько минут он заглянул в ее лицо и хотел попросить прощения, слова застыли у него на губах. Женя улыбалась торжествующе и насмешливо.
– Ты любишь меня? – спросил он.
– А ты?
– Я тебя очень! – торопливо проговорил он.
– А я тебя нет, – сказала она спокойно.
Поднялась, поправила платье и пошла по тропинке, ведущей к дому.
Она ни разу не оглянулась. А он стоял и смотрел ей вслед, пока шорохи ее шагов не затихли.
Потом наклонился и поднял оставленную Евгенией книгу.
Это был роман Жорж Санд «Консуэло».
Мирон и предположить не мог, что его двоюродная сестра читает такие книги.
Минуту или две он смотрел на обложку, а потом бросил книгу в траву.
Неожиданно он вспомнил, что она не любит его…
По крайней мере, она так сказала.
«Но ведь девушки часто лгут просто так, например, из-за кокетства», – пронеслась успокоительная мысль в его голове.
А потом его словно ледяной водой окатило: «Ведь она может обо всем рассказать дяде!»
Что же он наделал? Почему не сдержался? Дядя никогда его не простит! Лишит всякого покровительства и просто вышвырнет из дома!
Мирон схватился за голову и забегал по маленькой полянке, поминутно натыкаясь на кусты и спотыкаясь на травяных буграх.
«У меня есть отчим! – ухватился он за спасительную мысль и тотчас выдохнул разочарованно. – У отчима нет денег, зато есть любимая жена, и он почти полностью зависит от дяди. Если дядя лишит Василия работы и крова, то он тоже окажется на улице… Конечно, не совсем на улице, – поправил себя Мирон, – но факт – что у разбитого корыта. В его возрасте начинать строить карьеру заново в другой компании весьма рискованно. Нет, отчим не станет рисковать своим комфортом ради нашкодившего пасынка…»
В дом Мирон пробрался только ночью, крадучись и вздрагивая от любого шороха, как воришка.
Но Евгения никому не рассказала о том, что произошло между ними в тот вечер в саду.
Несколько дней после этого она просто не замечала его, игнорировала, смотрела так, словно он – часть обстановки.
– Вы что, поссорились с Мироном? – спросил Валентин Гаврилович.
– С чего ты это взял, папа?
– Ты вроде бы его избегаешь.
– Тебе показалось.
– Может, и показалось, – насмешливо согласился он, ничего не заподозрив.
Потом жизнь вошла в привычную колею. И Мирон тосковал, не имея возможности поговорить с Женей, дотронуться до нее.
В начале декабря того года ему исполнилось восемнадцать, Евгения на празднике не появилась, и он сильно напился от отчаяния.
Была уже почти полночь, когда кто-то постучал в его дверь. Он распахнул ее и никого не увидел, только на полу белел небольшой конверт. На нем было написано: «От Жени».
Сгорая от нетерпения, непослушными пальцами он разорвал конверт и обнаружил короткую записку: «Приходи в двенадцать часов к кусту шиповника».
Он не мог поверить своим глазам. Что это могло значить? Ночью, в холод идти к кусту шиповника?! Да она смеется над ним!
Мирон сердито отшвырнул конверт, лег в постель. Но через секунду вскочил, оделся и выбежал из дома.
Его ноги проваливались в снег, он несколько раз споткнулся, пока добрался до назначенного места.
В небе висела удивительно яркая луна, напоминающая фонарь, освещающий все вокруг – снег, кусты и… никакой Евгении.
Он чертыхнулся и собрался уже вернуться в дом, как вдруг кто-то набросился на него сзади. От неожиданности Мирон упал в снег.
– Ты? – выдохнул он, увидев оседлавшую его Евгению.
А дальше начался такой шабаш, что любая панночка нервно летала бы вокруг на метле.
Мирон потерял счет времени и перестал ориентироваться в пространстве.
Его распахнутая шуба уже давно была засыпана снегом, который таял под его телом, сам Мирон терял остатки сил и готов был молить о пощаде, а девушка все скакала на нем. Ее зрачки расширились и глаза стали черными, волосы метались, как живые.
Наконец, когда Мирону уже казалось, что сознание вот-вот покинет его, Евгения вскочила с него и умчалась.
Он облизал губы и почувствовал соленый привкус своей крови. С трудом поднялся на ноги и, не запахивая шубы, качаясь и то и дело падая на колени в снег, добрался до дома.
Поднялся к себе, держась за перила и моля судьбу лишь о том, чтобы никто его не увидел.
Но в доме уже все давно спали – и хозяева, и обслуга.
Мирон с трудом стащил с себя одежду. Это несложное действие лишило его последних сил, он как подкошенный упал на постель и проспал так, лежа поперек кровати, до самого утра.
Когда он встал, то почувствовал себя значительно лучше. Забравшись под душ, он стал намыливать тело душистым мылом и вдруг увидел синяки…
Он повернул голову и посмотрел на себя в затуманенное зеркало, быстро вытер его полотенцем и остолбенел: все его тело было покрыто следами жадных поцелуев и укусов.
«Хороший подарок сделала мне сестра», – мрачно усмехнулся Мирон.
Целый месяц ему пришлось носить водолазки и свитера, закрывающие руки и шею.
А Евгения вела себя с ним так, словно ничего не случилось. Была весела и доброжелательна.
Глядя на нее, Мирон и сам начинал сомневаться, а была ли на самом деле эта безумная ночь? И точно ли он, Мирон, лежал распростертым на снегу, а Евгения скакала на нем так безумно, словно видела в нем жеребца, которого намеревалась загнать насмерть.
Было ли это явью? Или только безумным сном?
А как же следы ее страсти на его теле?
Однажды, не выдержав сомнений, которые буквально сводили его с ума, Мирон перехватил сестру в коридоре и, придержав ее за руку, тихо проговорил:
– Женя, нам надо поговорить.
– О чем? – искренне удивилась она.
– Ну, – замялся он.
– Ах, о той снежной ночи? – рассмеялась она беззаботно.
– Да! – вырвалось у него.
– Выбрось из головы, Мироша. – Она высвободила свою руку и отрезала: – Я больше тебя не хочу!
– Но…
– Никаких «но»! Считай, что я вернула тебе должок! – выдохнула она с ненавистью и ушла, не оглядываясь.
– Дура! – закричал он ей вслед. – Я люблю тебя!
– Не ори, – все так же не оборачиваясь, проговорила она и спросила ехидно: – Хочешь, чтобы папа услышал?
Нет, этого Мирон не хотел.
И больше ничего между ними не было.
Евгения повзрослела, стала еще красивее и желаннее. У нее появились поклонники, потом любовники. Наконец, на горизонте нарисовался Адам Верещак, который Евгении казался легким райским облачком, а Мирону черной грозовой тучей.
Евгения влюбилась впервые в жизни. И это перечеркивало все надежды Мирона.
Но тут судьба улыбнулась ему. Его дядя Валентин Гаврилович Бельтюков мечтал не о таком зяте, как цирковой артист Адам Верещак.
Возлюбленному Жени было отказано от дома.
У Мирона вновь прорезались крылья. Он повеселел и ожил. И вдруг дядя нашел для дочери жениха, который подходил ей, по мнению миллиардера, по всем параметрам.
И гордая, казалось бы, неукротимая Евгения согласилась на помолвку с сыном банкира и обувщика.
Как же ненавидел тогда Мирон Порошенков Марка Коноплева!
Но на улице Марка недолго музыка играла, помолвка была расторгнута, и Евгения вновь стала свободной.
Однако оставался Адам, с которым Евгения и не думала прерывать отношения. Об этом Марк случайно узнал от Инны.
Вернувшись домой поздно вечером, Мирон узнал о том, что его дядя скончался в больнице, так и не придя в сознание.
Еще через несколько дней было оглашено завещание. По нему две трети состояния миллиардера отходили его дочери, треть – племяннику.
Шурину, его жене и брату разрешалось жить в доме Бельтюкова, или же его дочь должна была купить им жилье. Кроме того, всем было положено ежемесячное содержание. Брату и шурину также выделялись акции в бизнесе, которые они не имели права в течение 50 лет продавать на сторону, все сделки можно было совершать только в семье.
Весьма приличные деньги завещались обслуге.
Что делать теперь с основной частью завещания, никто не знал. Кто может наследовать Евгении, тем более если она сама скончалась раньше завещателя?