– Как задушена? – оторопела Кокорина, а потом взвизгнула и прикрыла себе рот.
– Кто может подтвердить, что вы и Верещак все это время находились на даче и не покидали ее?
– Охрана может, – растерянно проговорила Елена и тут же всполошилась: – Вы что же, подозреваете нас?!
– Мы всех подозреваем.
– Но это же глупо! А, да, еще охрана поселка может подтвердить, что мы никуда не выезжали.
– Проверим.
– Но кто, кто задушил Женьку? – закричала, внезапно осознав случившееся, Кокорина.
– Мы тоже хотели бы это узнать.
– А теперь нам нужно поговорить с Адамом.
– Но он…
– Неважно!
Хозяйка дома, уяснив, что спорить бесполезно, направилась в сторону лестницы, ведущей на второй этаж.
Адам Верещак лежал на спине в одежде и попеременно стонал и пыхтел.
– Зуфар Раисович, – обратился Наполеонов к медэксперту Илинханову, – ты можешь что-нибудь сделать с этим паровозиком из Ромашкова?
Илинханов тяжело вздохнул, посмотрел внимательнее на Верещака и проговорил с ноткой сожаления:
– Он жив…
– Конечно, жив! – воскликнул следователь. – Но мне надо, чтобы он мог говорить.
– Ладно, – сказал медэксперт, – выйдите все, кроме… – Он указал на дюжего оперативника. – Вы останетесь, помогать мне будете.
– Ну, чего застыли, как в заключительной сцене «Ревизора»! – замахал руками на присутствующих следователь. – Сказал же Зуфар Раисович: «Выметайтесь!»
– И вы, гражданка, тоже, – обратился он к Кокориной.
Василиса расхохоталась, подхватила Мирославу под руку, а когда они оказались в коридоре, шепнула:
– Любит наш Шура поруководить.
– Есть такое, – с улыбкой согласилась Мирослава.
– Правда, что вы дружите с ним с самого детства?
– А что, Шура не рассказывал вам, как мы в детском саду сидели на одном горшке? – тихо засмеялась Мирослава.
– Нет…
– Расскажет еще. Хотя ни я, ни он в детский сад не ходили.
– А как же?
– Просто таким образом Шура хочет подчеркнуть глубину исторических корней нашей дружбы. Если бы это было возможно, он бы стал уверять, что дружить мы с ним начали еще в античные времена. А в свидетели призвал бы Светония.
Василиса тоже рассмеялась.
– Но вообще-то мы с Шуркой действительно дружим с раннего детства. И я благодарна судьбе, что у меня есть такой друг, – добавила она серьезно.
Василиса понимающе кивнула.
– О чем шепчемся? – подлетел к ним следователь.
– Так, о своем, о девичьем, – отмахнулись они от него и одновременно прыснули со смеха – до того следователь в этот момент походил на сердито напыжившегося воробья.
– Ну, ну, веселитесь, веселитесь, – пробормотал он и быстро отошел.
Казалось, что время тянется очень долго.
Кокорина предложила пройти в гостиную и там подождать.
Но все упорно оставались стоять в коридоре.
Сама Елена прислонилась спиной к стене и обводила полицейских угрюмым взглядом. Их присутствие раздражало ее, но она понимала, что они не уйдут, пока не выяснят то, зачем пришли.
И она не знала, что для нее лучше – чтобы Адама не удалось привести в чувство или чтобы он протрезвел настолько, чтобы смог выложить им правду.
Наконец дверь приоткрылась, и медэксперт жестом пригласил их войти.
Но Наполеонов взял с собой только Кокорину, Мирославу и Василису, остальным велел дожидаться в коридоре.
Верещак теперь сидел на стуле. Его плечи были опущены, веки набрякли, а глаза поражали отсутствием в них даже проблеска мысли.
– Вот, сделал все, что мог, – развел руками медэксперт.
– Говорить он может? – спросил Наполеонов.
– Может.
– А соображать?
Илинханов пожал плечами.
– Как вы оказались здесь? – спросил следователь Верещака.
Ответом ему было молчание, Верещак даже головы не повернул.
– Как давно вы здесь находитесь?
Результат – тот же.
– Почему вы проигнорировали похороны Евгении Бельтюковой? – спросила Мирослава.
Голова Верещака повернулась в ее сторону.
– Какие похороны? – спросил он недоуменно и потер лоб тыльной стороной руки.
– Вашей любимой девушки.
– Девушки? Любимой? – переспросил он.
– Ну, мы не знаем. Может быть, вы разлюбили Евгению настолько, что убили ее.
– Как убил?! – стало заметно, что мысли в голове Верещака зашевелились.
– Задушили черным чулком. Вы, вы, гражданин Верещак! – не выдержал следователь.
– Я – Женю?! Да вы с ума сошли! – Адам вскочил со стула. Но был тут же водворен дюжим оперативником на прежнее место. – Вы лжете! – закричал Верещак, пытаясь вырваться из удерживающих его рук.
Но силы были неравные, накачанный оперативник без видимых усилий удерживал циркового артиста, организм которого был изнурен чрезмерным злоупотреблением алкоголя.
– Да не вертитесь вы, как уж на сковородке! – прикрикнул на него следователь. – Отвечайте, за что вы убили Евгению Бельтюкову?
– Я никого не убивал!
И обращаясь к оперативнику:
– Да отпустите же меня, наконец!
– А вы будете паинькой и станете сидеть смирно? – спросил тот голосом заботливой няньки.
– Буду!
– Обещаете?
– Обещаю!
– Отпусти его, – велел Шура, – но стой рядом.
Оперативник кивнул и разжал крепкие, но далеко не дружеские объятия.
Верещак встряхнулся всем телом, как бродячий пес, попавший под ливень.
Он изо всех сил пытался справиться с волнами накатывающей на него дурноты. Адам никак не мог уразуметь, что Женя убита. Вдруг его просто жестоко разыгрывают?
– Я вам не верю, – сказал он.
– В смысле? – удивился следователь.
– Женя жива и здорова.
– Так, – проговорил Наполеонов, – такое впечатление, что вы, гражданин Верещак, все это время пребывали не в загородном доме нувориша.
– Не имеете права! – неожиданно взвизгнула Кокорина.
– Не понял? – оглянулся следователь.
– Мой отец не нувориш! – Елена топнула ногой. – Он – честный предприниматель!
У Наполеонова уже вертелся на языке ядовитый вопрос: «А где твой папаша, так называемый честный предприниматель, деньги взял на открытие бизнеса?» Но ничего такого он не сказал, негоже следователю пререкаться со свидетелями.
– Ну, так вот, господин артист, – повернулся он снова к Верещаку, – у меня складывается такое впечатление, что все это время вы пребывали не в загородном доме товарища предпринимателя, – не смог он удержаться от иронии, – а в пещере каменного века.
– Почему это?! – взвилась Кокорина.
– Помолчите! – рявкнула Василиса и посмотрела на Елену таким тяжелым взглядом, что та невольно прикусила язык.
– Да потому, – ответил Наполеонов, – что о смерти Бельтюковой сообщали все газеты и местные телекомпании. А уж в Интернете, несомненно, об этом судачили все, кому не лень. И только вы, господин артист, и ваша новая возлюбленная ничего не знали.
– Она мне не возлюбленная, – хмуро проговорил Верещак, не глядя в сторону Кокориной.
– Ну, новая подружка, – легко согласился следователь.
– И не подружка! – рявкнул Верещак.
– Что же вы в таком случае здесь делаете? И зачем вообще сюда приехали?
– Я не помню, – уныло обронил Адам.
– Чего не помните?
– Как я здесь оказался и сколько времени тут нахожусь.
– Приехали! – всплеснул руками Наполеонов.
– А что вы помните? – осторожно спросила Мирослава.
– Последнее, что я помню – это ночной клуб. Я пил… А потом подошла она, – он кивнул на Кокорину.
– И стала с вами разговаривать?
– Нет, она больше молчала. Делала вид, что сочувствует, – хмыкнул Верещак.
– А вам нужно было сочувствовать?
– Я никого не просил!
– Адам, почему вы решили напиться?
– Это мое дело!
– Не совсем. Я разговаривала с вашими друзьями Колей Потаповым и Семеном Дулей, так они заверили меня, что вы не пьете.
– Вы видели Колю и Сеню? – встрепенулся он.
– Да, – подтвердила Мирослава, – и они очень беспокоятся о вас. И не только они, Иван Васильевич и Илья Савельевич тоже…
– Выходит, что я всех подвел, – опустил голову Верещак.
– Адам, мы очень хотим найти того, кто убил Евгению, помогите нам, пожалуйста, – Мирослава подошла поближе и присела перед ним на корточки.
– Значит, это правда, что Женю…
Мирослава кивнула.
– Поклянитесь! – потребовал он.
Она встала, вынула из кармана джинсов вырезанную из газеты статью и положила ему на колени.
Он читал ее молча, а потом вдруг зарыдал.
Верещак раскачивался из стороны в сторону, слезы градом текли по его лицу, а он их даже не вытирал.
Некоторые из присутствующих чувствовали себя неловко.
Непривычное зрелище: здоровый взрослый мужчина, плачущий навзрыд.
Мирослава оглянулась на Илинханова.
Он понял ее, порылся в своем чемоданчике, достал какую-то склянку, накапал из нее жидкости в стаканчик и добавил воды из стоящего возле кровати кувшина, после чего протянул питье Адаму. Тот покорно выпил, и вскоре рыдания прекратились.
– Адам Сергеевич, – снова подошла к нему поближе Мирослава, – скажите нам, пожалуйста, почему вы, человек в принципе непьющий, решили напиться? Поверьте, это очень важно! – Она сделала нажим на последнее предложение.
– Я не мог выносить боли! – Он поднял глаза на Мирославу и с силой ударил себя в грудь: – Не мог, понимаете?!
– Стараюсь понять, – ответила она, – отчего вам стало больно?
– От того, что я увидел на дискете. Понимаете, они там все! И Женька тоже! Что они там вытворяли! Боже мой! – Он закрыл ладонями лицо.
– Догадываюсь, – обронила она.
Он отнял руки от лица и, глядя на Мирославу, проговорил:
– Я даже представить себе не мог, что она способна на такое! Женька! Моя Женька!
Мирослава слушала его молча, понимая, что любое слово сейчас может оказаться не просто лишним, но губительным.
Все остальные тоже притихли, почувствовав, что Адам Верещак исповедуется сейчас только перед Мирославой Волгиной, и любая реплика другого человека спугнет его и заставит замолчать.