Однако в то утро все проснулись от громких рыданий, казалось, сотрясающих весь дом.
– Боже! Что еще случилось?! – вопрошал каждый, сбегая с лестницы.
В гостиной они и обнаружили плачущую навзрыд Серафиму Оскаровну.
– Ради бога, что случилось? – спросила подбежавшая к ней первой Вера.
Нерадько мотала головой и ничего не отвечала.
– Что произошло? Отвечайте немедленно! – рявкнул своим генеральским голосом Филипп Яковлевич.
– Экспертиза ДНК показала, что Валя – не отец Инны, – с трудом выдавила из себя Нерадько.
– Нашли о чем убиваться, – всплеснул руками Филипп Яковлевич и, вспомнив суть вопроса, проговорил: – Ах да.
Василий Афанасьевич облегченно вздохнул.
А Вера бросилась утешать домоправительницу:
– Вам, Серафима Оскаровна, радоваться нужно. Выходит, Инна – законная дочь вашего мужа.
– Но у нас с Артуром семь лет не было детей, – тяжело вздохнула Нерадько.
– Значит, произошло чудо!
– Но я все эти годы была уверена, что Инна – дочь Валентина, – снова заплакала женщина, но на этот раз тихо, без рыданий. – Что же мне теперь делать? – спросила она.
– Жить, – ответила Вера и спросила: – Разве вам здесь плохо?
– Неплохо, просто…
Нерадько утерла слезы и неожиданно улыбнулась:
– А Инна никогда не верила, что Валя – ее отец.
– Почему? – вырвалось у Веры.
– Наверное, сердцем чуяла. Она у меня такая чувствительная и ранимая.
С этого дня жизнь в доме Бельтюковых вошла в более или менее привычную колею.
Позднее Мирослава узнала, что все состояние миллиардера перешло к единственному оставшемуся у него наследнику – двоюродному брату Филиппу Яковлевичу Бельтюкову.
Тот поступил весьма справедливо и мудро – управлять бизнесом он оставил Василия Артамонова.
Вся обслуга осталась на своих местах. У садовника и водителя появились жены. При этом обеим парам была выделена значительная сумма на обзаведение хозяйством.
Чуть позже выяснилось, что Вера – беременна. Филипп Яковлевич настолько обрадовался этому известию, точно на свет должен был появиться его собственный внук. Василию и Вере он заявил, что будет крестным отцом ребенку и отказа не примет ни в коем случае.
Те отказываться и не помышляли.
У Инны после всего произошедшего случился нервный срыв. И участие в ее судьбе принял Наполеонов. Оказывается, у следователя имелся знакомый директор неврологической частной клиники, который был обязан Шуре не только раскрытием громкого преступления, в котором он был замешан помимо своей воли, но и спасением своего честного имени. Доктор с удовольствием принял Инну и заверил следователя, что поставит девушку на ноги.
Филипп Яковлевич был готов оплатить курс лечения, но доктор категорически отказался от денег.
Наполеонов несколько раз ездил навещать Инну в клинике и остался доволен наметившимся улучшением.
Девушка искренне радовалась приездам следователя, и они долго гуляли в зимнем саду.
Однажды она тронула его за рукав и сказала радостно:
– Смотрите, Александр Романович. – Инна указала перчаткой на дерево.
Наполеонов повернул голову в указанном направлении и увидел на рябине стайку снегирей. Они сидели на ветках и тихо переругивались между собой.
– Птицы выясняют отношения, – рассмеялась Инна.
– А что они, не люди, что ли, – улыбнулся Наполеонов.
Он так рад был смеху девушки, что забыл и о снегирях, и обо всех поджидающих его по возвращении новых делах.
Самым важным в эти минуты для него было то, что девушка наконец-то оттаяла и снова научилась смеяться.
Так что жизнь складывалась совсем неплохо.
Бельтюков, в свою очередь, пообещал Нерадько продолжать поддерживать их семью, как это делал его брат.
Владимир Константинович Драпецкий напросился в гости к Мирославе.
Окрыленный лестными отзывами о ней Шумской, он краснел от удовольствия и преисполнялся отеческой гордости, точно Мирослава Волгина была ему не просто знакомой, а родной дочерью.
На улице было холодно, мела метель.
– Как рано нынче пришла зима, – вздохнул Драпецкий, прихлебывая душистый чай с лесными травами из большой серебристо-розовой чашки.
– Может, еще все растает, – сказала Мирослава.
Владимир Константинович покачал головой:
– Поверьте стариковским костям, не растает.
– Тоже мне, старик, – усмехнулась Мирослава и спросила: – Как бизнес?
– Нормально, но не бизнес, а дело.
– Ах да, извините, я забыла.
С недавних пор Драпецкий величал себя не иначе как предпринимателем. Чуждое слово «бизнесмен» он изгнал из своего лексикона и запретил называть себя так всем родным и знакомым.
– Я теперь и отдыхать решил на родине.
– Хорошее решение, у нас много интересных мест.
– На Камчатку хочу съездить. Не хотите со мной?
Мирослава улыбнулась и покачала головой.
Драпецкий тяжело вздохнул:
– Многие мои дружки смылись. – Владимир Константинович покачал головой и принялся перечислять: – Лева Садиков уехал в Израиль, Семен Костюшков – в США, Геннадий Штубель – в Германию, Тимоша Лапшин – в Лондон, – усмехнулся Владимир, – как недавно в какой-то передаче по ТВ сказали – в резервацию российских миллионеров.
– А вы?
– А я и вы, Мирославочка, в России.
Она кивнула.
– Хотя стоит только вам захотеть, и сильно запавший на вас парень, – он сделал многозначительный кивок, – умчит вас отсюда прочь.
– В Литву? – улыбнулась она.
– Необязательно, насколько мне известно, у вашего мальчика есть и другие возможности.
– Есть, – согласилась она.
– Здесь его держит, предполагаю, только привязанность к вам.
– Не знаю, – честно призналась она.
Они помолчали.
– Но я никуда не уеду ни за какие коврижки! – констатировал Драпецкий. – Кто только придумал, что рыба ищет где глубже, а человек – где лучше?!
– Не знаю. Моя бабушка говорила – хорошо там, где нас нет.
– Вот, вот, мудрая у вас была бабушка.
– А еще мне кажется, – сказала Мирослава, – что цивилизацию спасают не те, кто бежит из страны, а те, кто делает жизнь лучше там, где живет он сам.
Владимир Драпецкий согласно кивнул и улыбнулся.