но тут она услышала недовольное восклицание кучера и подняла глаза.
Экипаж ехал вдоль какого-то большого запущенного парка, в глубине которого виднелся серый дом.
– Что там, Никита? – спросила Амалия.
– Да крестьянин какой-то, сударыня, со своей повозкой, – отозвался кучер. – Местные совсем не умеют ездить, чуть не сшиблись.
– Я не об этом, – ответила Амалия, глядя на парк. – Что это за место?
– А, так это при французах здесь устроили, – объяснил словоохотливый кучер. – У них в Париже был сад Тиволи, так вот они и тут сделали Тиволи. Маршал Мармон, который герцог Рагузский, приказал разбить парк… Это еще, стало быть, при Наполеоне было.
– А что за особняк?
– Не знаю, сударыня. Там никто не живет. А впрочем, можно узнать у графа Верчелли. Это ведь его собственность.
– Езжай к воротам, – распорядилась Амалия. – Я хочу осмотреть дом и сад.
Дряхлый привратник, который отворил немилосердно скрипящие ворота, сообщил, что эта земля действительно принадлежит графу, но сам Верчелли здесь не живет и в доме давно не был.
– Его милость хотел продать эту землю под застройку, а здание снести, да только кто этим будет заниматься… Невыгодно это никому. Вот замок и стоит без дела, а графу приходится платить налоги…
– Что, дом настолько старый? – спросила Амалия.
– Считайте сами, сударыня… Построен в семнадцатом веке, в прошлом веке был резиденцией нашего епископа. Потом пришли французы… эти, ясное дело, устроили тут все по-своему. После них парк и замок отошли семье Верчелли.
– Я могу осмотреть замок?
С точки зрения Амалии, это был всего лишь трехэтажный особняк, но в Любляне, похоже, любое здание выше одного этажа считалось замком.
– Разумеется, сударыня… Сейчас я позову ключницу, она вас везде проведет и все покажет.
Он удалился искать ключницу, а Амалия решила тем временем осмотреть парк.
Случалось ли вам в незнакомой, чужой стране вдруг попадать в место, которое кажется вам милым и близким, словно родной дом, в котором вы не были очень давно? Именно это ощущение возникло у Амалии, едва она сделала несколько шагов по парку. Конечно, все здесь было запущено, дорожки заросли сорняками, статуи, судя по всему, привезенные еще при французах, потемнели и смотрели настороженно, а от клумб остались только контуры, но все же – до чего здесь было хорошо! Над головой пели птицы, на кусте сверкала крошечными каплями дождя паутинка, солнце пронизывало лучами кроны деревьев, и на землю ложилась ажурная колышущаяся тень…
«Восстановить клумбы… Заново сделать дорожки и посыпать их гравием… Обновить статуи… Расставить кое-где беседки… ну, положим, можно обойтись и без беседок… или нельзя? Что еще? Совсем забыла! Обязательно надо будет устроить площадку для лаун-тенниса…»
– Прошу, сударыня, – сказала ключница, кланяясь. И Амалия последовала за ней к дому.
Дворец Тиволи был расположен на небольшом возвышении, к нему вела каменная лестница, находившаяся не в самом лучшем состоянии. «Ступени тоже надо будет отремонтировать», – мысленно сделал заметку Амалия. В комнатах царил полумрак и прохлада, окна были плотно зашторены.
– Вы бы не могли открыть занавески? Благодарю вас…
Она переходила из комнаты в комнату, ведомая жилистой, крепкой ключницей, которая открывала окна, показывала, рассказывала… Чужое, незнакомое, хмурое пространство оживало на глазах, на люстрах заблестели хрустальные подвески, у дам на портретах появились улыбки, стал виден рисунок на деревянной части старинной арфы, забытой в углу, и только один не смирился – бюст императора Наполеона, каким-то образом переживший в этой гостиной своих победителей и их союзников, смотрел надменно и строго, поджав губы. Мебель была французская, разномастная, словно ее тащили из всех эпох – там стулья в прихотливом стиле рококо, тут столешница, инкрустированная перламутром, а вот красное ампирное кресло с белыми фигурными подлокотниками в виде лебедей. Кресло Амалии ужасно понравилось, и она, сев в него, стала осматривать свое будущее царство.
Полно, да царство ли?
– Вы ищете для себя дом, сударыня? – почтительно спросила ключница.
– Да, – ответила моя героиня, – мне нужен особняк с парком, и чтобы конюшни были в порядке, потому что я собираюсь много ездить верхом.
Ключница приободрилась: судя по всему, у дамы водились деньги. Те, кто раньше приходили осматривать замок, так и уходили ни с чем.
– У нас хорошие конюшни, сударыня, просторные. Если хотите, я вас провожу.
Амалия вздохнула.
– Перед замком я заметила фонтан, он что, не работает?
– Нет, сударыня.
Стало быть, фонтан тоже придется чинить. Амалия спросила адрес графа Верчелли, уточнила, какое жалованье получают привратник, ключница и остальные слуги, и задумалась. По всему выходило, что ее авантюра влетит Российской империи в копеечку. А что, если ее план провалится?
– А по соседству кто живет? – спросила она наконец.
Ключница, немного подивившись вопросу, ответила, что можно сказать, никто, потому что парк, мягко говоря, не маленький. Впрочем, они часто видят князя Михаила, он тоже любит верховую езду и по утрам обыкновенно скачет мимо.
Когда Амалия встала с кресла, она уже решила про себя, что постарается во что бы то ни стало заполучить Тиволи. Оставался сущий пустяк – договориться с графом Верчелли.
Сенатор был в этот день совершенно свободен, потому что очередное заседание сената должно было состояться только через неделю, и старый брюзга не знал, куда себя деть. Единственным его развлечением оставались письма родственников, живших в Италии, но так как послания их содержали только просьбы о деньгах в той или иной форме, граф ждал прилива желчи (который он обыкновенно именовал вдохновением), чтобы ответить своим нежно любимым родичам в достойной форме, оставив их с носом.
Можно понять, как обрадовался Верчелли, когда слуга доложил, что его спрашивает баронесса Корф. По мысли графа, российская шпионка явилась, чтобы так или иначе перетянуть его на свою сторону, и Верчелли с интересом приготовился наблюдать за тем, как его попытаются, выражаясь языком короля Стефана, «взять на абордаж».
Однако оказалось, что Амалия явилась к нему совершенно по другому делу, потому что ей понравился дом в старой части Любляны, которым владел граф. Верчелли отлично помнил это здание, унылое и темное, которое раньше принадлежало какому-то монастырю и было примечательно разве что остатками старинной росписи на потолке и стенах. Тем не менее он напустил на себя важный вид и объявил, что дом либо продается, либо сдается внаем, но не на месяц, как хотела бы госпожа баронесса, а минимум на полгода, ибо у почтенного графа не гостиница и он не привык заниматься пустяками.
– Полгода? – изумилась Амалия. – Сударь, мне нужно приличное жилье на месяц… может быть, на два, но не более!
При мысли, что эта вертихвостка рассчитывает за столь короткий срок окрутить монарха и выбить из него то, что нужно пославшим ее русским, Верчелли почувствовал сердцебиение и решил, что просто так баронессе этого не спустит. Он был сердит хотя бы уже потому, что его явно не принимали всерьез – настолько, что даже не пытались завлечь.
– Так уж и быть, сударыня, – молвил он со вздохом, – исключительно из уважения к вам я готов поступиться своими принципами и сдать вам дом на четыре месяца… но не меньше!
– Четыре месяца – тоже многовато, – заметила Амалия. – Позвольте узнать, господин граф, во сколько вы оцениваете месяц пребывания в этом замечательном доме?
Господин граф помялся и озвучил цифру, на которую в Париже можно было преспокойно снять всю авеню Ош с Триумфальной аркой в придачу. Амалия (которая, впрочем, не ожидала ничего иного) сделала большие глаза.
– Если уж вы платите по триста золотых за вышивку, названная мной сумма и подавно будет вам по карману, – объявил жестокосердный граф.
– То была королевская вышивка, – рассудительно возразила Амалия, – а это всего лишь дом. Может быть, вы согласитесь снизить цену?
– Сударыня, я бы с радостью, но… как можно? Изумительный дворец, в котором жил сам Наполеон… даже как-то обидно, честное слово!
– Наполеон никогда не был в Любляне.
– Ну, если бы он здесь оказался, он бы остановился именно у меня!
Надо признать, что скаредность подсказывала старому графу самые неожиданные доводы; однако по лицу Амалии он видел, что они ничуть на нее не действуют.
– Сударь, я вижу, вы не расположены к серьезному разговору… Что ж, значит, мне не судьба любоваться на замечательные фрески в вашем особняке. Прощайте!
И, встав с кресла, она шагнула к двери.
Верчелли понял, что еще мгновение – и он останется один на один со своей желчью и с письмами родственников, и запаниковал.
– Это прекрасный старинный дворец! – простонал он. – Другого такого нет во всей Любляне! Сударыня…
Амалия уже взялась за ручку двери.
– Я готов обсудить цену! – прокричал Верчелли в отчаянии.
Его собеседница остановилась, о чем-то раздумывая, и повернулась к нему.
– Мне кажется, что этот дворец слишком темный, в нем мало солнца, – объявила она. – Может быть, у вас есть на примете что-нибудь еще?
Сенатор утер пот и предложил Амалии на выбор три особняка (которые он упорно именовал дворцами). Он призвал на помощь все свое красноречие и знание истории, расписывал, кто и когда побывал в этих замечательных домах и какие непревзойденные архитекторы над ними работали. Амалия улыбалась и кивала: днем она уже побывала во всех этих местах и знала, что дворцы, о которых повествует Верчелли, всего лишь никуда не годные развалюхи.
Наконец Верчелли вспомнил о замке Тиволи, который уже лет десять тщетно пытался хоть кому-нибудь всучить, и рассказал Амалии о райском месте, красивом, ухоженном, с множеством цветников, фонтанов и статуй… словом, втором Версале, только лучше.
– Там нет газа, – ответила бессердечная баронесса Корф, обмахиваясь веером.
– И без газа можно прекрасно жить, – быстро возразил Верчелли.