тые виртуозно владели иллюзиями, то мы, Пасные, – искусством отвода глаз.
Чем я и воспользовалась.
В туалете я надолго застряла у зеркала. Делала вид, что занята макияжем, а сама наблюдала за входящими дамами. Почему-то была уверенность: если Гэб направил сопровождающего, то наверняка женщину. А то и двух. Смогу ли вычислить, если дамы сновали туда-сюда непрерывно?
Смогла. Ее выдал ищущий взгляд, сразу успокоившийся, когда она увидела меня у зеркала. Серенькая незаметная мышка с зализанными волосами, забранными в куцый хвостик, – отведешь взгляд и сразу забудешь невзрачное лицо. Она пробыла в кабинке пять минут, пока я, «случайно» заехав кисточкой себе в глаз, чертыхалась и смывала макияж.
Жертвой я выбрала следующую даму, колоритную южанку в красном брючном костюме. Под ее ноги упала моя сумочка с документами и громко звякнувшей мелочью.
– Ох, простите, – дама наклонилась поднять. Мы столкнулись лбами и… отдала она мне свою сумку.
– Нет-нет, мадам, вы перепутали. Моя сумка похожа, но это ваша, – улыбнулась я.
– Разве? – женщина растерянно перевела взгляд на вторую «ручную кладь». – О Мадонна, да они же одинаковые!
– Взгляните внутрь. Надеюсь, документы у нас разные.
– О да, да, разумеется.
Мы проверили документы друг у друга, обменялись сумочками… В моих руках осталось удостоверение на имя Анны-Луизы ди Бонье. Тут главное – не имя, а вшитая биометрика и подлинные печати.
Клерк на стойке регистрации выдал мне билет на имя Мари Аннель Бои. Обман зрения и плохие линзы. На это несуществующее имя был куплен билет до Вены. Когда Анна-Луиза заявит о пропаже документов, будет поздно, их почти невозможно отследить. И «провожающие-встречающие» люди Горухов безнадежно опоздают.
Из Вены, провернув тот же трюк с наложенным мороком, я скоростным автокаром перебралась в Константинополь. Отсутствие багажа никого не беспокоило – я предъявляла талон, оставшийся у меня с первого перелета. А уж какие надписи и номера увидели глаза стюардов и таможенников, даже я не могла бы сказать. Отвод глаз, как и морок, работает индивидуально, с учетом психических особенностей замороченных. Великий Вольф Мессинг, использовавший наши технологии, смог проехать в поезде, предъявив проводнику обрывок газеты. Так и я путешествовала. Главное, чтобы в руках было что-то материальное.
Возможно, иллюзии репти так же работают. Хотя… я вспоминала красивый профиль Габриэля Горуха, полоску чешуи на скуле, и понимала, что не совсем так. Но у меня уже дико болела голова от усталости, и я отбросила эти мысли.
Дома разберемся.
Из Константинополя я взяла билет на чартерный рейс до Москвы. Этот крюк я сделала специально, путая след.
Почти у цели. Осталась ночь в поезде, а там – гравикаром до места. Глухой деревни, затерянной в вековом лесу, не пострадавшем даже во время последней войны.
В поезде я уснула. А проснулась утром с черно-золотым кольцом на безымянном пальце левой руки.
– Невозможно! – прошептала я, рассматривая чешуйчатый рисунок на полоске прохладного металла. – Как?
Неужели все мои ухищрения напрасны, и Горух таким издевательским способом показал, что слежка за мной никуда не делась, и у репти руки такие же длинные, как змеиный хвост Йормунганда*?
Я рывком открыла окно и, размахнувшись, выбросила кольцо на полном ходу состава, мчавшегося сквозь сибирский лес. Хотелось бы под колеса бросить или расплавить, но уж что имеем.
Из поезда я выскочила на нужной мне остановке в последнюю секунду, когда состав, едва притормозив на полустанке «Рассветный», уже набирал скорость. Без документов, в одной майке, джинсах и кроссах. Ничего, не пропаду. Где угодно, только не в родных русских лесах.
На перроне я оказалась одна-одинешенька, если не считать серо-полосатого бродячего кота с прокушенным ухом, лениво свесившего хвост с оккупированной скамьи.
И птиц, оглушительно щебетавших в почтительном отдалении, где-то в глубине хвойного леса, окружавшего полустанок.
Вдохнув полной грудью густой лесной дух с ноткой машинной смазки и креозота, я двинулась к коту.
– Привет, не меня встречаешь? – остановилась, на всякий случай, в трех шагах от скамьи. – Я Василиса. А тебя как звать? Помню, три года назад в доме моей прабабки появился серый котенок по имени Вась Васич. Не ты ли?
Котяра муркнул, словно понимал человеческую речь, потянулся, оттопырив массивный зад с пушистым хвостом, прищурил на меня зеленые глаза и, спрыгнув с лежака, потрусил к заветной тропинке, невидимой в густых кустах подлеска. Она словно проступала под его мягкими лапами, и наверняка потеряется, стоит нам пройти. Отвод глаз тут исправно работал уже много лет, сколько себя помню.
Точно меня встречал. И как родичи узнали? Я же специально на связь не выходила, чтобы не отследил никто. Наверняка бабка на бобах нагадала, вот и выслала провожатого. Боится, что забыла я за три года наши родовые тайны, тропинку не найду.
Не забыла.
И еще знаю, что по заветной тропинке никто больше не пройдет, кроме нас и обученных зверей. Дикие животные еще могут случайно ступить, но крупных бабкины заговоры отпугивают, как и людей, а мелкие, что меньше зайца, далеко не ходят, выкинет их с тропы через пару метров. Это по тропе будет пара метров. А на самом деле тот заяц успеет ускакать на пару километров.
Если по карте смотреть, то наша деревушка Слободка окажется в ста километрах от полустанка «Рассветный», в излучине речки Медвянки. А по заветной тропинке до нее – лишь полчаса ходу быстрым шагом.
Когда я была маленькой, мама объясняла этот эффект, взяв иглу и собранную складками в несколько слоев ткань. Наши заветные тропы, как те иглы, протыкают ткань мира. Папа предпочитает называть их «струнами».
Пушистый серый хвост Вась Васича мелькал впереди, показывая путь, словно передо мной катился сказочный шерстяной клубок, а я, успевая наслаждаться тишиной и запахами хвои, листвы и земляники, размышляла о еще одном доказательстве в пользу Габриэля Горуха, что мой древний род Пасных имеет какое-то отношение к драконидам. Возможно, они нас обучали в предыдущий визит на Землю или от них мы унаследовали какие-то способности.
Звездные гости тоже умеют пересекать огромные расстояния нереально быстро. Куда нам до них. Мы только по земле ходим древними тропами. А они – по небу.
От звезды Альфа Драконис до Земли примерно триста десять световых лет. А световой год – это девять триллионов, четыреста шестьдесят миллиардов и восемьсот миллионов километров, если лететь со скоростью света. Непредставимое число.
То есть, драконидским кораблям, даже двигайся они со световой скоростью, понадобилось бы больше трехсот лет, чтобы долететь сюда.
Троица драконидов не выглядит настолько древней.
Хотя нелюди долго живут. Гораздо дольше людей, что обидно.
Вот и еще один пункт сходства – возраст. Моей прабабке так много лет, что она помнит довоенное время. Возможно, и еще более раннее, потому что ее память причудливо путается, и никогда не поймешь, о какой именно войне и какого тысячелетия она говорит.
Тропа вынырнула из леса на пригорок, скатилась по склону и уперлась в плетеную изгородь, за которой беззвучно, как дым, исчез серый кот.
Живописное местечко. На вертикальных жердинах висели разнообразные черепа, в основном, лошадиные и коровьи. Но имелся и пластиковый человеческий, покрытый для натуральности желтоватой, местами облупившейся краской. Имидж ведьмы прабабка старательно поддерживала.
За изгородью, в густых, вымахавших за лето зарослях цветущей крапивы виднелась черная покосившаяся изба в одно окно. Точнее, банька, срубленная прямо на огромном пне, оставшемся от убитого молнией дуба. Ну просто иллюстрация к сказке о Бабе Яге.
Я взяла палку, привязанную бечевкой к изгороди, постучала по черепу.
– Ба! Я пришла! Отворяй!
Нижняя челюсть черепа щелкнула зубами, молвила зычным женским голосом:
– Занята я в огороде! Сама отвори, не гостья. И чайник поставь!
Я поморщилась: до жути не хотелось совать палец в зубы черепу. Не откусит, но синяк будет точно – допотопный модуль для считывания отпечатков пальцев, в котором заедала механика, давно требовал ремонта. Надо бы заменить на сенсорный оптический. Привезу в следующий раз, решено.
Через полчаса я, обмотав бинтом пострадавший палец, сидела за накрытым столом в просторной кухне прабабкиного дома, где все стены были увешаны пучками сухих трав с бирками, когда какая собрана, пила чай вприхлебку с земляничным вареньем и блинами и рассказывала о своих приключениях. Правда, о предложении Габриэля стать его женой и о кольце пока ничего не сказала – язык не повернулся. Убьет ведь. Проклянет. А я еще пожить хочу, хотя бы денек-другой, пока ей какие-нибудь предательские бобы всю правду не покажут.
Сама прабабка, Даромила Ярославовна, сидела напротив, подперев кулаком щеку, и не сводила с меня колдовских зеленых глаз, ничуть не утративших яркости. На вид ей можно было дать лет шестьдесят, не больше. Крепкая, статная. Сеточка морщин почти и не видна, разве что у лучистых глаз да у крыльев носа. Ее густые русые волосы, слегка разбавленные сединой, были убраны под вышитый платок, сцепленный под подбородком узорчатой серебряной брошью. На классическую Бабу Ягу Даромила походила разве что кривоватой клюкой – колени прабабки в последние годы побаливали к грозе.
– И что ты об этом скажешь, ба? – изложив вкратце события последних дней, я воззрилась на собеседницу.
– Скажу, что утро вечера мудренее, девочка моя. В баньку вот сходи, истопила я как раз. А мне подумать надо. Посоветоваться с предками.
– То есть, на бобах погадать? – ухмыльнулась я.
– А хоть бы и так. Видишь ли, Василисушка, все к тому идет, что тебе полная инициация надобна, а ты уж не обижайся, но по возрасту и уму рановато тебе еще. Можешь и не справиться. Посмотреть нам надо, прикинуть. А еще лучше – на драконидов этих глянуть.
– Как ты посмотришь, если они в Грентоне все.