Теперь я и только я хозяйка своим мыслям, своим желаниям, своим чувствам, своим надеждам и своему телу.
Хотя, наверное, лгу немного. Все они, как и раньше, принадлежат не только мне одной… Но сейчас я точно знаю, что человек, которому я отдаю всю эту ночь и всю себя, никогда не распорядится этим даром во зло. И что, засыпая полностью обессиленная на мужском крепком плече, в чужом доме, как-то вдруг ставшем ставшим мне родным, я уверена как никогда, что теперь-то действительно все будет хорошо…
Поменять жизнь никогда не поздно, как бы это не казалось страшно, больно, дико и невыполнимо.
Главное, чтобы у тебя были те, ради кого эту жизнь стоит изменить на самом деле.
Иногда мне снятся сны.
Необычные. Красочные. Яркие.
В них нет никаких тесных рамок и строгих ограничений. Нет жестких правил и установленных законов. Нет, не общих законов для всех людей… А тех, что создавали лично для меня.
В этих снах не нужно было сдерживаться. Не нужно было вспоминать грехи прошлого. Не нужно было всё терпеть и следовать чужой воле. Не нужно было идти все время по единственной протоптанной тропинке, не имея даже малейшей возможности свернуть в манящую сторону, сделав наконец-то свой собственный выбор…
В этих снах я могла быть собой.
Но я и не думала никогда, что один из таких снов, достаточно редкий и почти недостижимый, однажды окажется явью…
Я никогда еще не просыпалась так поздно. Более того, я еще ни разу не чувствовала себя столь уставшей и выспавшейся одновременно. Довольно странное ощущение, как непонятное чувство в груди, вызванное внезапной, слегка панической мыслью: где я?
Осознание пришло сразу, стоило только поднять голову от подушки. Просторная комната в серых и черных тонах, такая типично… мальчишеская, показалась мне незнакомой. А вот человек, крепко обнимающий меня даже во сне — очень даже.
На моих губах против воли появилась улыбка, и я снова легла, стараясь сделать это как можно тише и спокойнее, чтобы не разбудить. Когда я еще раз увижу его… таким? Спокойным, умиротворенным, да и просто спящим, причем спящим со мной в одной кровати? Такой красивый, такой любимый и так близко, что в это даже не верилось.
А потом до меня вдруг дошла почему-то подзабытая, но очевидная истина, от которой я тихо, но по-настоящему рассмеялась, уткнувшись лицом в подушку, едва уловимо пахнущую мужским шампунем.
Всё!
Всё же закончилось еще вчера!
Не будет больше строгих рамок, ежовых рукавиц и безумных ограничений. Закончилась навсегда жизнь по указке, роскошное, но фальшивое насквозь богатое существование. Мне не придется теперь постоянно оглядываться назад, ища одобрение, а потом смотреть туда, куда приказали. Отныне только я отвечаю сама за себя, за свою жизнь и за свое будущее, и могу сама выбирать, где мне жить, где учиться и где работать.
Свобода… раньше такая эфемерная, недостижимая и далекая, в один день она оказалась моей!
— Если ты просто радуешься первому дню свободы, ничего не имею против, — внезапно раздался ровный и спокойный голос, чуть хрипловатый ото сна, едва не заставивший меня подпрыгнуть. Никита ведь при этом даже не пошевелился, а мимика его лица не изменилась ни на йоту! — Но если смеешься над моим помятым лицом…
И его ладонь, лежащая на моей пояснице, медленно и угрожающе сдвинулась влево и вверх, потихоньку подбираясь к ребрам…
Взвизгнув, я расхохоталась, мгновенно переворачиваясь на спину. Терпеть не могу щекотку!
— Ну, Никита-а-а, — когда сил на смех больше не оставалось, взмолилась я, напрасно пытаясь все это время отбиться, катаясь туда-сюда по кровати. Но этот изверг не обращал внимания, продолжая адскую для меня пытку с самым преспокойным выражением лица. И когда я думала, что всё, конец мой настал, надо мной все-таки сжалились и отпустили. Ну, как отпустили?
Щекотать перестали, но нависли сверху, опираясь на локти, чуть придавив к матрацу тяжестью своего тела. Мне нравилось это ощущение. Ощущение настоящей мужской силы, надеждой, но не давящей, дающей защиту. Но не мешающей дышать.
Силы, что способна причинить вред остальным, но только мне — никогда.
И не было никакого смущения, когда его лицо оказалось так близко от моего, а темно-карие глаза, кажущиеся в полумраке почти черными, смотрели так пристально. Они больше не пугали, ведь теперь, неожиданно для себя самой, в них я начала различать все те эмоции, что не замечала ранее.
Улыбку. Нежность. Заботу и… то самое, на что я надеялась, но так отчаянно боялась спросить.
Да и не хотела спрашивать, если честно.
Но ладошку выставила, не давая его губам коснуться моих, совсем не из-за этих соображений!
— Сначала я в ванную! — и пока парень переваривал то заявление, выскользнула из-под него, почти в прыжке соскочив с кровати. О чем тут же пожалела — низ живота слегка заныл, отчетливо напоминая о вчерашней бурно проведенной ночи.
— Крис? — естественно, не могло быть ничего такого, чего бы ни смог не заметить Аверин.
— Все в порядке, — торопливо одергивая руку от живота и отворачиваясь, пытаясь скрыть вспыхнувшие щеки, одергивая свой необычный наряд. И, скорее по давней, годами выработанной привычке, чем осознанно, подошла к зеркальному шкафу, стоящему напротив кровати, вглядываясь в собственное отражение.
Странно, но…
Растрепанная, со спутавшимися за ночь волосами, в великоватой мне мужской футболке, едва доходящей мне до середины бедра, с ярким румянцем и блестящими глазами, я выглядела счастливой как никогда.
Даже как-то не верилось.
Усмехнувшись и покачав головой, Никита тоже поднялся. И подойдя ко мне, обнял сзади, коснувшись моей шеи губами, негромко и серьезно спросив:
— Не жалеешь?
Жалеть? О чем? О лучшей ночи в моей жизни? О том, что я наконец-то почувствовала себя нужной, желанной, любимой? О том, что узнала, какого это, принадлежать мужчине, который не позволит себе причинить мне боль или как-то еще меня обидеть? Или о том, что я наконец-то ощутила себя настоящим, живым человеком, а не красивой куклой в чужих руках?
Глупый…
— Дурак, — пришлось пихнуть его локтем в живот, от чего он не стал даже уворачиваться. Да и смысл? Его в меру рельефный пресс не пробить моими скромными силами, а чтобы обвить его шею руками, повернувшись, и взглянуть в глаза, мне пришлось и вовсе встать на цыпочки. Но меня это и не смутило, как и обычные трусы-боксеры — единственная вещь, сейчас на нем надетая. — Конечно не жалею, Никит. И думать об этом не смей, понял?
— Понял, — так привычно усмехнулся Ник…
И, в общем, мне пришлось еще до похода в душ и чистки зубов узнать, что же такое утренний поцелуй от любимого.
Мне понравилось, да. И не только мне. Наверное, он обязательно бы перетек во что-то большее, но едва я попробовала утянуть парня в сторону кровати, как меня быстро и непреклонно отправили… на кухню. На кухню, завтракать, нагло заявив, что я, конечно, аппетитное блюдо, но в качестве аперитива он съел бы что-нибудь посущественней!
И может, я и обиделась бы на такое обращение, если б вовремя не поняла, на чем основывается его поведение. На заботе. Всего лишь на беспокойстве и заботе о моем «женском» здоровье…
Осознав это, хотелось снова покраснеть, честно. Но едва меня мягко, но непреклонно вывели из спальни, как на смену смущению пришло удивление — я, конечно, всякое видала и слышала, но чтобы квартиру превращали в спортивный зал, такое лицезреть удалось впервые!
Поневоле стали закрадываться кое-какие мысли на счет профессиональной деятельности моего мужчины. Нет, они и раньше были, но слишком уж смутные и до конца не оформившиеся. Теперь же, глядя на огромное помещение с тренажерами, татами, боксерской грушей (и не одной), они стали обретать четкость и некие границы.
Мышцы у Никиты явно были разработаны не для красоты, и что если…
Нет.
Проходя в кухню уже по знакомому маршруту — планировка квартиры почти не отличалась от Аниной — я торопливо замотала головой, приводя мозги в порядок.
Не сейчас. Всё, что мне нужно, я могу узнать и потом, как и определиться, что делать и как быть дальше. Сейчас же мне просто хотелось наслаждаться происходящим, уворовывая у судьбы хоть немного спокойного времени для себя и только для себя. Для нас. И не для кого больше!
Но как говорят, хочешь рассмешить Бога, расскажи о своих планах на завтра.
Никита заговорил первым, включая небольшую, достаточно громкую кофемашину, пока я, примостившись за мягким уголком темно-коричневого цвета, с любопытством осматривала небольшую, ухоженную и по-современному обставленную кухню.
— Ты же понимаешь, что на некоторое время тебе лучше уехать из города?
— Мне? — вздрогнув, удивленно посмотрела на парня, неторопливо и спокойно готовящего кофе.
Точнее, на его крепкую спину с широкими плечами и татуировкой на лопатке, которую теперь, наконец-то, сумела рассмотреть без помех. Правильный круг с четким разделением на сектора, с необычными, странными рисунками в каждом. Смутно знакомые, они все равно не поддавались расшифровке, зато четкий узор по внешней границе круга, кажется, кельтский, я узнала сразу.
Красиво… Интересно, а что эта татуировка означает?
— Нам, — поставив передо мной небольшую чашку с горячим и очень ароматным напитком, улыбнувшись, исправился Никита, в следующий момент убивая своей серьезностью. — И чем дальше, тем лучше.
— Не думаю, что это возможно, — тихо вздохнула я, кончиками пальцев разворачивая чашечку к себе. — Я все время держала в кармане джинсов только карточку с деньгами, надеясь, что в любой момент смогу сбежать. Бабушка… в общем, она гордая была, и оформила опеку официально, со всеми вытекающими. Мне выделялось пособие от государства, ей тоже, как опекуну и на мое содержание. Но она не тратила ни копейки и всегда хвалилась, что содержит меня сама, без чьей-либо помощи. За всю мою жизнь там накопилась приличная сумма, на первое время мне хватит и на квартиру и на