Я уже готовилась врубить минигравы и спасаться самостоятельно, но внезапно меня накрыло и смело с драконьей спины. Непонятной и чудовищной силой. И невероятной болью.
Казалось, взорвалась каждая клеточка моего тела. В голове вспыхнула ослепительная звезда, и последней мыслью было: «Прощай, Габриэль. Драконы все-таки напали и выжгли мне мозг».
Очнулась я от ощущения небывалой, сосущей пустоты и чувства безвозвратной потери чего-то настолько важного, что не хотелось жить.
Наверное, еще немного, и я потеряла бы саму себя, потому организм спешно позвал сознание обратно в тело. Бред какой.
Следующей мысль была уже вполне разумной: «Раз я рефлексирую, значит, мозг уцелел!».
А еще через миг я сообразила, что дышу настоящим воздухом. Свежим, одуряюще пахнущим горячей смолой, раскаленным камнем и железом воздухом. А значит, шлема на мне нет, а с ним и обеззараживающих фильтров.
Не все ли равно, если вместо сердца у меня внутри зияющая пустота и равнодушие. И тоска. Такой всеобъемлющей тоски я не испытывала даже в момент, когда поняла, что нахожусь за тридевять солнц от Земли и потеряла и родину, и семью, и… Габриэля.
Только сейчас даже мысль о синеглазом и чешуйчатом не заполнила пустоту.
Что же со мной случилось?
Что ж, я жива. Теперь остается только найти, для чего. И понять, что я потеряла, если мне сейчас так плохо не из-за слегка помятых ребер (видимо, я все-таки рухнула на скалы вместе с драконом), а из-за какой-то утраты, которую я пока не могу осознать.
Может быть, что-то произошло с семьей, а я как-то смогла почувствовать?
Я осторожно открыла глаза. Небо было такого фиолетового оттенка, какого не увидишь на Земле, и оно темнело с каждым мгновением. В горах темнеет рано и резко, а базальтовая (или похожая на этот минерал) стена в нескольких метрах не оставляла сомнений, что дракон упал в скалы.
Кстати, где он?
Дракон вздымался с другой стороны, между мной и обрывом. Его невероятные черные когти ушли в камень наполовину, удерживая, как якори, мощное фиолетовое тело на горном склоне. Он был потрясающе огромен и красив. Его чешуя отливала металлом, а полупрозрачная трехрогая корона и такой же хрустальный хребет слегка светились, отражая последние лучи заходящего солнца.
Но он не дышал. Его слегка приоткрытые веки не двигались, ноздри не шевелились. Лишь ветер трепал лохмотья порванных, сломанных и неестественно вывернутых крыльев.
Других зверей поблизости не наблюдалось, и это обрадовало. Дикие бросили своего мертвого собрата и улетели. Может быть, закусывать Аррадором.
Вот еще странность. Вспомнив золотоглазого, я не ощутила ни привычного приступа восторга, ни наступавшей следом, стирающей мое внушенное восхищение вспышки благоприобретенной злости, переходящей в ненависть. Ничего. Хотя, пожалуй, какое-то легкое сожаление. Я уже привыкла к шквалу эмоций при виде аль-тара или воспоминании о нем, и теперь мне не хватало этого будоражащего коктейля. Что же случилось, что я перестала кидаться на этот раздражитель? Слишком сильно ударилась головой?
Я села, отстегнула толстые перчатки с массой встроенных в них приспособлений. Даже рация была, но я не собиралась ею пользоваться, как и аварийным сигналом. Ощупала голову, заплела растрепавшуюся косу, с трудом разодрав волосы пятерней. Потерла шею и пластины ожерелья. Показалось, они стали горячими, но жжения я пока не чувствовала.
Шлема я поблизости не увидела, но в остальном скафандр был цел, и, наверное, я могла бы воспользоваться минигравами, чтобы спуститься с горы в долину. Но мертвый дракон, защищавший меня от падения в пропасть даже после смерти… и его изодранные крылья… Я не могла его вот так бросить.
Да и какой смысл лететь в долину, где могут водиться неизвестные хищники и змеи, на ночь глядя?
Прихрамывая на правую ногу, я подошла к голове поверженного дракона. Какой же он все-таки огромный! Я дотянулась до носа и поднесла ладонь к ноздре. Может, он все-таки дышит? Минута… Вторая… Я перестала считать на десятой и сдалась.
В скафандр встроена аптечка первой помощи, пригодная для людей. И, наверное, драконидов. Но вряд ли для драконов.
Я обняла его голову, насколько смогла, и прижалась щекой к холодной чешуе. Великая Мать, когда-то я ненавидела чешуйчатых. Но сколько раз они меня спасали? Во мне было слишком много ненависти для ведуньи. Прости меня. Прости, дракон.
В планетарном скафандре еще есть компактный набор выживания, и там есть многофункциональный нож (все-таки я не совсем безоружна), фонарик и тонкий, но невероятно прочный трос или подобие лески.
Появившиеся в темнеющем небе чужие звезды удивленно моргали и перемигивались, глядя на сумасшедшую инопланетянку, зашивающую крылья мертвого дракона. Зачем? Не могла сказать. Но упрямо складывала, насколько хватало сил, переломанные трубчатые кости, скрепляла и зашивала гладкую и твердую, как железо, кожу, прокалывая ее короткими лазерными импульсами ножа.
Раны на драконьей шее от оружия Аррадора я не могла зашить — они были нанесены чем-то тонким как шпага, вонзившимся между плотных и сверхтвердых чешуек. На них я распылила клей из аптечки. Ушли все три тюбика. Теперь мне лучше не обзаводиться ранами и ссадинами.
Обломок оружия торчал в одной из ран, и чешуя вокруг нее почернела и обуглилась. Наверное, сталь отравлена. Подлое оружие, как и сами дракониды, все до единого. Надев перчатки, я вырезала обугленную плоть вместе с обломком и выбросила в пропасть.
Зачем я, подсвечивая себе фонариком, приводила мертвое тело в порядок? По древней русской традиции. Чтобы душа дракона могла легко улететь к своим чешуйчатым богам, если они есть.
Я уснула под утро, забравшись под крыло, сложенное и подвязанное, чтобы не парусило, и ветер не скинул в пропасть ни дракона, ни меня вслед за ним.
Уже засыпая, я вспомнила, что Аррадор обещал меня инициировать, но, как всегда, соврал. И почему-то у меня это вызвало не прилив гнева, а лишь презрительно-насмешливое фырканье. А потом я осознала… Связи аль-дэй и аль-тара больше нет! И меня накрыло невероятное ощущение полной свободы. И плевать, что я одна на чужой незнакомой планете, полной диких огнедышащих и крылатых ящеров и прочей незнакомой нечисти. Я свободна, и это счастье!
29
Мне снилась семья. Все, кто прибыл в наш лес на праздник моей инициации: прабабка, мама, отец, дядья и тетки. Они так же стояли на Заветной поляне у каменного круга и держались за руки. Все, кроме Ярослава. Брат почему-то стоял поодаль, прислонившись могучим плечом к высокой сосне. На ее коре поблескивали яркие капельки застывшей смолы. «Вот ведь, и не боится испачкать свой новый красивый костюм!» — подумала я. А потом поняла, что где-то я уже видела подобный бело-золотой комбез. И эмблемы золотой ветви на груди и рукавах, так красиво сочетавшиеся с оттенком его волос, были до отвращения знакомы.
На него никто не обращал внимания. Родичи сосредоточенно шептали ритуальные слова, и те проскальзывали невесомо, как сияющие пылинки на солнечном ветру, и я никак не могла их поймать и понять. На нас никто не обращал внимания.
— Яр? — выдохнула я. — Что это значит?
Он услышал, вскинул голову и улыбнулся:
— Привет, Лисенок. Они крутые, да? — он кивнул на прабабушку Даромилу, воздевшую в этот момент руки к голубым небесам Земли. — Сумели позвать нас и соединить в одном сне.
Жаль, что это только сон.
Я заметила капельки пота на лбу мамы, серебряная капелька текла и по виску Даромилы. Надо торопиться.
— Надо торопиться, — эхом моим мыслям откликнулся Яр. — Держись там, я уже близко, Лисенок. Наш звездолет носит имя Тень, и мы с Гэбом его направляем.
— С Гэбом? — прошептала я, а кольцо на пальце потеплело и горячо запульсировало. Здесь, во сне, я видела, что оно стало совсем черным, лишь кончики чешуек были слегка припорошены золотой пылью. — Он с тобой?
— Гм… — брат почему-то смутился. — Не весь… Долго объяснять. Где ты сейчас находишься в реале? Желательно точные координаты по карте драконидов.
— Понятия не имею, какие координаты у планеты Эрий по карте драконидов.
— Эрий? — зеленые, как у меня, глаза Яра вспыхнули радостью. — Ее еще называют Детинец? Так мы совсем близко, сестричка! Вот это повезло! Слышишь, Гэб? Она рядом!
— Слышу, — прошелестело ветром в березовой листве, но как я ни вглядывалась, синеглазого репти не увидела.
Тут мама упала на колени, ударившись о край каменного круга.
— Где, Василёк? Где именно? — торопливо воскликнул Яр.
— В скалах. Там на склоне лежит мертвый дракон. Большой, фиолетовый. И на нем — золотое ожерелье!
Последние слова я уже кричала, потому что следом за мамой упали мои тетки, потом отец и дядья. И медленно, очень медленно на круг опустилась прабабка Даромила, и уз уголка губ у нее стекала капля крови.
Их тела тут же пошли рябью, словно они были отражением на воде. Подернулся туманной дымкой лес, рассыпалось клочками и таяло небо, как сахарная вата в крепком чае. И как я ни напрягала свои силы, не могла удержать рвущийся и ускользающий сон.
— Мы найдем тебя, Лисенок! Найдем обязательно! — донесся до меня голос брата прежде, чем его силуэт окончательно растаял.
Я проснулась с мокрыми от слез щеками и хлюпающим носом. Тоже мне, ведьма. Даже сил не хватило удержать видение. И связь с родными душами.
Сквозь заштопанное драконье крыло проникал слабый свет, и я поняла, что уже утро.
Я выползла из укрытия и огляделась. Действительно, всходившее солнце как раз освещало склон горы и уже добралось до выступа, на который упал дракон. Его метровые когти за ночь, казалось, вросли в камни еще глубже, а шкура показалась более черной, чем вчера.
Цепляясь за шипы и роговые отростки я забралась на его загривок. Так и есть. Чернота распространялась от раны, из которой я вырезала кусок отравленной шпаги. Мертвое тело разрушалось. «Ненавижу тебя, Аррадор», — подумала я, но уже без зубовного скрежета. Просто констатировала факт.