Сняв с шеи ожерелье, я отковыряла от него одну чешуйку на память о Стреле, а остальное примотала на костяной шип так, чтобы сверху его не было видно. Кто знает, может, драконы тут так любят золото, что стащат и с мертвого собрата. Или, может, здесь водятся местные вороны. Или дракониды…
О последних думать не хотелось, но логика подсказывала, что вряд ли Аррадор выбрал бы для моей инициации совсем безлюдную планету. Наверняка тут есть база драконидов, если Эрий входит в их империю, а там наблюдатели, геологоразведчики, медики и прочая.
А значит, меня могут найти. Или мое ожерелье. А найти его должен только Яр.
Я порадовалась своей интуиции, подсказавшей решение с меткой ожерельем: я же говорила брату о фиолетовом драконе, а он стремительно чернеет! Но золото можно обнаружить сканером, если его настроить. Правда, есть риск, что, если Аррадор уцелел, дракониды найдут меня раньше тем же способом. Потому я с сожалением вытащила последнюю чешуйку (размером, между прочим, с ладонь), и положила ее в обугленную рану на драконьей шкуре. Прощай, Чароит.
Теперь можно и местность разведать.
Хорошо бы найти воду. В скафандре есть генератор, но энергию батарей надо экономить. Есть еще определитель химсостава и обеззараживатель. И мне повезло, что состав воздуха Детинца близок земному, и я могу тут дышать. И Аррадор мог, вспомнила я расколотый шлем аль-тара. Ничего удивительного, дракониды, точнее, иррийцы настолько похожи на людей, что можно запросто перепутать, пока не познакомишься ближе. Люди все-таки более… человечны.
С такими мыслями я осторожно прошла вправо по карнизу, тянущемуся от скального выступа и замерла: с этой точки открылся склон, изрытый черными провалами пещер, и у многих из них перед устьем были широкие площадки. Гнездовье! Нетрудно догадаться, куда стремился умирающий дракон, и куда делись его сородичи. Я насчитала полсотни пещер!
Плохо. Если сюда сунется брат, его сожрет эта дикая стая.
Пока меня никто не заметил, я ретировалась и решила разведать местность с другой стороны. Там и карниз был шире.
Странно, что выступ, выбранный Чароитом в качестве последнего пристанища, не был соединен с пещерой. А может, потому и место такое глухое выбрано, что дракон знал о своей близкой смерти?
Мне снова стало его невыносимо жаль. Проходя мимо, я погладила удивительно твердую, гладкую и холодную кожу драконьего носа. И заметила, что тусклые мертвые глаза, полоска которых была видна через приоткрытые веки, тоже почернели. Надо бы опустить ему веки по нашему славянскому обычаю, но сил моих на это не хватило, словно дракон закаменел.
Я отправилась налево от выступа. Карниз под ногами вскоре резко расширился и перешел в язык скального выступа, отполированного как зеркало. Он висел над бездонной пропастью. А в скале над ним виднелась огромная, сужавшаяся кверху трещина, куда вошел бы целый собор вместе со шпилями. И на этой стороне горы, гладкой как каток, других пещер не было видно.
Я вытащила лазерный нож, пожалела, что шлем с встроенным фонариком где-то потерян, а у моего карманного за ночь работы села батарея, и медленно, оглядываясь, вошла в невероятной величины расщелину.
Не рискуя выйти на середину огромной пещеры, я держалась близко к правой стене. Идти было трудно: под ногами громоздились мелкие и крупные каменные обломки, показалось даже, что и чьи-то кости белеют, но останавливаться и рассматривать не стала. Чем дальше вглубь горы, тем более гладкими становились стены, словно оплавленными, и тем сильнее они светились.
В конце гигантского зала стало вполне светло, словно пасмурным днем, и я заметила на стенах линии — грубые, как будто их прочертили непослушными драконьими когтями. Они складывались в причудливые фигуры, и при богатом воображении можно было увидеть в них и парящих драконов, и сидящих, и даже дерущихся. Но что самое странное: в ломаных линиях просматривались и человеческие фигуры, определенно женские, в платьях, с длинными развевающимися волосами. Всадницы? Добыча? Жертвы? Или игра воспаленного воображения?
Никаких боковых отнорков я не заметила, пещера слегка сужалась, в конце оканчивалась полукруглым тупиком, и там обнаружилась еще одна странность — круглый плоский камень метра три диаметром и высотой мне до середины бедра. На темно-серой гранитной поверхности тоже виднелись насечки рисунка и глубокие желобки. Жертвенник? У неразумных диких ящеров?
Я обошла вокруг камня. Больше в пещере ничего интересного не было. Никаких драконьих сокровищ.
Какой-то посторонний звук нарушил безмолвие. Я остановилась, напрягая слух. Не показалось: откуда-то доносилось журчание ручья. И мне сразу невыносимо захотелось пить. Да и желудок давно уже требовал его наполнить хоть чем-то.
Ручей оказался подземным: я его слышала, но не видела, и это довело меня до бешенства. Я даже попыталась ковырять скалу ножом, но, разумеется, ничего не добилась. Жажда стала невыносимой. Я облизала пересохшие губы. Надо было возвращаться. Вдруг меня уже нашел Ярослав?
Конечно, умом я понимала, что за час с небольшим, пока я осматривала пещеру и пыталась расшифровать рисунки, мой брат вряд ли добрался до планеты и разыскал меня, но на сердце стало очень неспокойно, и я заторопилась к выходу почти бегом.
Внезапно в пещере потемнело: огромная тень закрыла выход. Раздался скрежет когтей по камню. Драконы. Попалась. И спрятаться негде!
30
Я пятилась от угольно-черной громады, вползавшей в пещеру, и понимала, что шансов никаких. Вздернутая верхняя губа зверя, ощерившаяся пасть, жуткие, ослепительно белые на черном фоне клыки, величиной с мою руку. И кошмарные глаза, в которых клубилось рваное черно-оранжевое пламя. С пасти тоже срывались клубы удушающего дыма. Я закашлялась и второй раз пожалела о потерянном шлеме. Надо будет сказать Аррадору, если когда-нибудь увижу, что в конструкции скафандра явная лажа.
Дракон утробно зарычал.
Я уткнулась ногами в твердое препятствие. Камень-жертвенник. Сейчас он меня тут и сожрет на тарелочке. Может, драконы тут совсем не дикари, и добычу предпочитают кушать с тарелки, хорошо прожаренную.
Эх… а я даже инициацию еще не прошла, не узнала, каково это — чувствовать в своем сердце целый мир, и в то же время быть его дыханием, его пальцами, его глазами. Видеть его тайные струны, трогать их душой, и быть такой струной, вплетая свою мелодию в звучание Вселенной. Открывать тайные тропы, мгновенно пронзающие пространство. Или даже время…
О, тогда бы я не отвергла Габриэля. Тогда я сама поцеловала бы его, назвала своим дыханием, сердцем, душой. И пусть он чешуйчатый в истинном теле, разве это важно, если мы в человеческих телах совместимы? И разве не любовь ведьмы дает им крылья?
Я отползала от дракона, пока огромная лапа с грохотом не опустилась на жертвенник, взяв меня в клетку из черных когтей. Не раздавила. Но мое сердце так сильно билось, а ребра ходили ходуном, что я чувствовала грудью холодную и твердую как сталь кожу на лапе зверя.
Он склонил морду, принюхиваясь. Оранжевые отблески из глаз медленно исчезали, и на меня смотрела первозданная кромешная тьма.
Так пристально, словно хотела что-то сказать, так пронзительно, будто пыталась проникнуть в мою душу.
«Пожалуйста, не надо, не ешь меня! Я несъедобная! Ядовитая! Фу! Поди прочь!» — мысленно сказала я.
Зверь моргнул и, не выпуская меня из клетки когтей, грузно опустился рядом с жертвенным камнем и обвернул его собой и хвостом, уложив голову на вторую лапу и отвернув ее так, чтобы дымок из ноздрей сочился в сторону.
Я осторожно выдохнула. Значит, он не голоден. Решил приберечь пищу на обед. Да я тут сама скоро умру от жажды и голода! Попробую подождать, когда зверь уснет. У меня есть лазерный нож, и я отлично знаю уязвимые места у животных, похожих строением на земных. Нужно бить в глаза, чтобы выжечь мозг.
Дракон тяжко вздохнул и так отвернул голову, что мне стал виден загривок. На нем что-то блеснуло золотом. Ожерелье? Это чудовище обокрало мертвого Чароита?
И тут наполовину развернулось прижатое к телу крыло.
Нет, все-таки иногда я бываю непроходимо… заторможенной, — обругала я сама себя, заметив мной же наложенные швы на коже крыла и фиолетовые искры, мерцавшие на черной чешуе.
— Чароит, миленький! Живой! — прошептала я, едва не заплакав от облегчения.
Аррадор освоился с новым состоянием не слишком быстро: как оказалось, при отсутствии тела разум терял ориентацию не только в пространстве, но и во времени. И лишь побратимы по триумию не дали ему потеряться в самопогружении.
«Аль-ар, ты что, уснул? — забеспокоился Сариан. — Аррадор!».
«Тут я».
«Где именно тут? — вклинился в беседу Кайрен. — Тебе необходимо создать себе астральное тело, Ар. Иначе ты можешь и не заметить, как лишишься всяческого существования. Если ты не мыслишь, то и не существуешь. Чувства, или воспоминания о них, дадут тебе якорь».
Последними воспоминаниями была чудовищная боль от рвущихся связей и тоска по аль-дэй, но это не те чувства, которые Аррадор хотел бы испытать снова.
Впрочем, долго ему искать якорь не пришлось, потому как в ближайший час его основным якорем стало чувство небывалого изумления.
А все началось с того, что аль-тар решил рискнуть и отлепиться от сознания побратимов, застрявших вместе с телами в заблокированных кем-то (вероятно, взбесившимся или заболевшим иолром) помещениях. Только так можно было исследовать корабль и найти причину болезни. А там уже по обстоятельствам.
Дежурная команда оказалась заперта по отсекам. Такое ощущение, что замки заклинило разом по всему кораблю, словно где-то был пробой, и сработал механизм, обеспечивающий герметичность. Больше всего повезло Кайрену: он и почти вся дежурная команда, за исключением одного механика, оказались в кубрике, рядом с едой. Хуже пришлось капитану и его ди-дэй — в рубке, как и во всех изолированных помещениях, был небольшой аварийный запас сухарей и воды, но никто не мог сказать, сколько продлится заключение.