ласия мужа. Налоговик дотошный и настырный попался. Откупиться они от него хотели, денег предлагали, умоляли, он ни в какую — передал дело в суд. Тогда Светлана с Володей решили: кто из них понесёт наказание? И она, добрая душа, согласилась, выгородила Володьку, взяла вину на себя. Подумала, может, учтут, что женщина, двое ребят, в первый раз попались, присудят штраф, да и все. А ей три года дали за укрывательство от налогов, с отбыванием наказания в тюрьме, заметь, не условно, а именно в тюрьме. Представляешь, какая жестокость? Могли бы на первый раз дать условно. Ты разве не помнишь? Я же все это тебе рассказывала.
— Помню, но смутно, — ответил Рогожин, доедая борщ.
— Второе будешь?
— А что?
— Плов.
— Давай.
Поставив перед мужем еду, Надюша продолжала:
— И что ты думаешь? Как поступил ее благоверный? Через месяц после того, как ее посадили, привел в дом бабенку и стал с ней жить припеваючи. И совесть его не мучила, он не вспоминал о Светлане. А она всё время думала о нем: как ему трудно одному, на него свалились заботы о доме, детях и работа. Отсидела два года в тюрьме, попала под амнистию, обрадовалась, домой торопилась. Он в дом не впустил, вышел на площадку и сказал, что все, с ней больше жить не будет, подает на развод. Забудь, говорит, и меня, и детей, с преступницей жить не желаю. Она мне сегодня позвонила по телефону я потрясена ее горем. Не знаю, чем помочь. Каким же он подлецом оказался, просто ужас!
— Да, бизнес и деньги проверяют людей на порядочность и честность. А у нас в бизнесе предают друг друга на каждом шагу и даже убивают. Ей нужно было своей головой раньше думать. Ну, а если бы он попал в тюрьму, что, ей легче было бы? Все равно бы переживала, а, может быть, тоже не стала его ждать. Видишь, как жизнь всех проверяет? Налоги нужно платить и жить по честному.
—Платить, конечно, нужно, но сажать людей в тюрьму, коверкать им жизнь — это очень негуманно и жестоко. Особенно в данной ситуации. Куда судьи глядели? Ведь видят, что женщина, семья, дети остаются. Для первого раза можно было бы помягче наказать, хотя бы штраф назначить, а то, как специально, все для того, чтобы разрушить семью.
—Не нужно скрывать налоги, — упрямо повторил Рогожин. — Люди ищут легкие деньги, вот и происходят такие неприятности.
—Это горе, а не неприятности. Чем ей помочь, ума не приложу, как поддержать? Я ее к себе звала, она ни в какую, гордая. Говорит: — сама от такого удара оклемаюсь, наберусь сил, приду в себя и с ним за все рассчитаюсь. Я посоветовала: иди по специальности работай, ты ведь педагог. А она отвечает: — Кто меня с судимостью учить детей возьмет? Скажи мне, почему у нас такие законы, все против людей? — Надюша всхлипнула, вытирая слезы.
— Это вопрос не ко мне, а к депутатам. Себя нужно защищать самому. Не ловчить и не хитрить. Сейчас время сложное, соблазнов много, демократия, очень легко можно оступиться.
— Да, ты прав. — Надюша стала убирать со стола посуду.
— А где наши дети?
— Костя с собакой на улице гуляет, он любит играть с Джеком, просто удивительно! Все свободное время с ним проводит. Иришка пошла на английский. Тебе, случайно, зарплату не собираются прибавить?
— С чего ты взяла? — удивился Рогожин.
— Ты так много работаешь, а с деньгами у нас постоянно напряжёнка. Не хватает их, как ни старайся экономить. А детки быстро растут! Им много нужно: и поесть, и одеться, а цены растут ещё быстрее! Наш семейный бюджет просто не выдерживает такого темпа. Он моментально опустошается, бесследно исчезает. Мне кажется, тебе за работу нужно платить вдвое больше.
— Ого! — усмехнулся Рогожин. — Аппетит у тебя хороший. Ты детям строго — настрого скажи, чтобы они на улице или в ларьках никогда и ничего не покупали: ни пирожки, ни беляши, ни чебуреки, ни шашлыки.
— Да что с тобой? Они итак ничего не покупают, все дома едят, у них денег нет. У нас в нашем районе одни южане торгуют, неизвестно, что за начинка в пирожках и беляшах. У соседки из восемнадцатой квартиры муж шашлыков где—то наелся, с ним плохо было, на «скорой» в больницу отвезли, говорят, что еле спасли. Я своим запретила покупать на улице еду. Ты лучше скажи, на какие шиши ребятишкам покупать зимнюю одежду? Зима на носу.
Рогожин взял в охапку свежие газеты и вышел из кухни, оставив вопрос жены без ответа. Он блаженно растянулся на диване и стал просматривать прессу, но мысли его снова возвращались к делу Кольцова. «Завтра же с утра пойду еще раз в ювелирный магазин, поговорю с секретаршей, потом нужно будет с шашлыками разобраться». После сытного ужина он задремал, газета выпала из рук, и через несколько минут он крепко спал. Вошла Надюша, хотела что—то спросить, но, увидев мужа спящим, подобрала газету, накрыла пледом и выключила в комнате свет.
Утром Рогожин, как и планировал, пришел в ювелирный магазин. Секретарша очень сожалела, что Петра Аркадьевича убили, она всплакнула, вспоминая о нем. Говорила все то же, что он слышал от сотрудников: хороший, добрый, безупречный человек. За время совместной работы, а это ни много ни мало, более двадцати лет, он ни одного раза не повысил голос или в некорректной форме не высказал недовольство. Только однажды не сдержался и отругал, но она не обижается, так как считает себя виноватой. В отсутствие директора разрешила пройти в кабинет его родному сыну и подождать отца. Если бы она знала, что он так рассердится, то ни за что бы не сделала этого.
— Вы знали, что он собирал ювелирную коллекцию? — задал секретарше вопрос Дмитрий Сергеевич.
— Я догадывалась, что он скупал золотые и серебряные вещи у населения. В магазин постоянно приходили люди, до перестройки и во время перестройки, но особенно во время кризиса и дефолта, приносили ювелирные украшения, он скупал за бесценок. Некоторые из них потом продавались на прилавке за более солидную сумму. Люди приходят, обращаются к кому сначала? К секретарю. Некоторые охотно расскажут, зачем пришли, и даже покажут, что принесли с собой. Мое дело направить к директору. Уходя от него, они мне спасибо говорили, а я их вещи позже на прилавках магазина видела. Помню, одна молодая женщина пришла, хотела продать материнские золотые украшения. Как сейчас вижу: великолепный экземпляр — дорогое жемчужное ожерелье и два браслета из жемчуга. Очень благородные, изящные украшения. Она со слезами расставалась с ними. Говорила, что мать тяжело заболела, а денег дома нет, операция, лекарства, уход за больной, все дорого стоит, они с матерью вынуждены отнести драгоценности в скупку. Женщина вышла из кабинета директора расстроенная, и говорит мне, что он заплатил мало денег, она рассчитывала получить больше, но что делать, другого выхода нет. Я успокоила ее, сказала, что всё наладится, времена станут легче, она купит другие украшения, лишь бы ее мама поправилась. Да не одна она была такая. Очень много приходило людей, несли, что у кого было, лишь бы получить деньги. Причины у всех разные: у кого нет денег на лекарства, кто—то с долгами рассчитаться хотел, у кого не на что ребенка в школу снарядить. Суть одна — люди остро нуждались в деньгах. Но я видела, что были среди приходящих и подозрительные посетители, я не могу сказать, что это воры или грабители, но вели они себя как—то неуверенно, неловко, словно, чего—то боялись. Они мялись в приемной, потом осторожно спрашивали, можно ли к директору пройти, чтобы предложить товар. Подростки приходили, уж эти явно не свои вещи несли, может, с кого—нибудь где—то сняли или квартиру обчистили, но он не вникал, покупал и у них. Конечно, вполне возможно, что у него была ювелирная коллекция, но я ее своими глазами не видела. Некоторые вещи он перепродавал, естественно, по более высокой цене, а другие, наверное, коллекционировал. Он был состоятельным, аккуратным и расчётливым человеком, деньгами не сорил. Одно время ходили разговоры, что хотел купить магазин, да потом что—то все затихло. К нему много людей приходило. Очень много, — повторила она.
Дмитрий Сергеевич спросил:
— Сколько человек за последнее время уволилось с работы?
— У нас стабильный коллектив. Уволился один человек, я в отпуске в это время была. Он недолго работал водителем. Рассчитался в один день, говорят, что у него кто—то из родственников заболел и он вынужден был уехать. В общем, по семейным обстоятельствам.
— Покажите мне, пожалуйста, личное дело этого сотрудника, — попросил Рогожин.
Секретарша отошла к шкафу, достала с полки папку и протянула ему.
Дмитрий Сергеевич открыл ее и удивился: с листка анкеты на него смотрел не кто иной, как Махонин. Тот самый Махонин, который проходил подозреваемым по уголовному делу: убийство сорокапятилетней Климовой Раисы Ивановны. Его освободили благодаря Князеву, который вынес резолюцию: «Дело прекращено из—за отсутствия улик».
«Вот так находка! — пронеслось в голове Рогожина. Он пристально рассматривал фотографию бывшего подследственного, а мысли роем кружились в голове. — Махонин и Князев, как они могут быть связаны друг с другом? Неужели, Князев освободил Махонина из—за каких—то своих, корыстных соображений? Он отогнал от себя такую нелепую мысль. Такого в принципе не должно быть. Его мысли остановились на Махонине. Случайно или нет, что он работает в ювелирном магазине? Его поспешное увольнение после убийства Кольцова очень настораживает Стоп, стоп, стоп. Не нужно так быстро думать. Есть сын Кольцова, который хотел, чтобы папа поделился с ним золотыми украшениями. И тот и другой — с уголовным прошлым, могли пойти на любые преступления. Надо всё хорошенько проверить. Найти Махонина и сына Кольцова».
Поблагодарив секретаршу и попрощавшись, не откладывая дела на потом, Дмитрий Сергеевич поехал на другой конец города к матери Петра Аркадьевича Кольцова.
В маленькой, тесной квартирке на пятом этаже его встретила старенькая, седая женщина. Узнав, что пришли из милиции поговорить о сыне, сразу же заплакала и, вытирая глаза платком, приговаривала:
— За что убили моего сыночка, один он у меня был, у кого рука поднялась?