– Интересно, – вдруг сказал Микола, когда автомобиль остановился у гостиницы.
– Что именно?
– Михась уже добрался до станицы? Все ли подарки доставил?
– Ну, брат, об этом ты в ближайшее время никак не узнаешь. Лучше ни о чем не думай, ложись-ка спать. Утро вечера мудренее. Завтра в ночь выходим.
– Тогда до завтра, односум, – протягивая свою крепкую ладонь, сказал казак.
– Встречаемся в порту. Автомобиль я дома оставлю. Добираться придется на извозчике.
– С Богом, Ваня!
– И тебе ангела на сон, Микола.
Билый проводил взглядом удаляющийся автомобиль с другом и перекрестил его.
Портье в холле гостиницы заискивающе улыбнулся, предлагая чай в номер.
Микола отказался. Поднявшись к себе, он прочитал Вечернее молитвенное правило и, наскоро умывшись, лег в постель. Мысли о Михасе упрямо лезли в голову. Но Билый, стараясь ни о чем не думать, закрыл глаза и незаметно для себя провалился в глубокий, здоровый сон.
Глава 11
Прохор невнятно бубнил, в подробностях рассказывал, сколько малинового варенья в имении наварили в том году, они и соседи, и делал прогнозы – удастся ли в этот год снова всех одолеть. Да получить золотую медальку – на радость маменьке. Прогнозы были неутешительные! Соседи агронома из Воронежа пригласили и строили каверзные планы. Зато яблони на Спас должны уродить! Небывалый урожай ожидается! Уж сидра-то они попьют от души. Пальцы старика любовно гладили револьверные коробки, складывая их в саквояж, к доброму старому смит-вессону.
Иван, практически не слушая слугу, кивал невпопад, мычал и чистил стволы своей любимой охотничьей двустволки «Зауер» двенадцатого калибра. В мыслях он был далеко. Его не тревожил ни ночной отход судна, ни предстоящая экспедиция и невзгоды, с ней связанные. И даже Кавказ казался каким-то зыбким и нереальным будущим. В голове проносились образы красивых женщин: улыбающейся Лизоньки, загадочной турчанки Малики.
– Стало быть, на охоту отбываете? – многозначительно сказал Прохор, явно подсказывая какую-то важную мысль. – Так маменьке и сказать? А то давайте сами?
Суздалев отвлекся от ружья.
– И слушать опять про бал и женитьбу? Нет уж, уволь, старик.
– Нельзя без благословения. – Слуга посмотрел с укором.
– Так не на войну же, – озлобился сразу граф. – Добуду медведя, и вернусь.
– А как задержитесь, ваше сиятельство? Мне же ответ держать!
– Не в первый раз, – Суздалев пожал плечом и любовно погладил любимое гладкоствольное оружие.
Курковая двустволка «Зауер» двенадцатого калибра была оснащена самым прогрессивным в то время ударным механизмом – подкладными замками на боковых пластинах с боевыми пружинами перед курками. Характерная особенность – торец крепежной пружины на переднем мысу замочной пластины. Запирание блока стволов в колодке типовое для многих двустволок «Зауер» – нижняя двойная рамка системы Purdey и верхний поперечный болт системы Greener. Ружье украшала очень красивая серебряная гравировка с растительным орнаментом. Производила такие гладкостволы старейшая в Германии фирма J.P Sauer & Sohn, созданная в городе Зуле в одна тысяча семьсот пятьдесят первом году. «Зауер» являлась отличным конкурентом всем бельгийским ружьям. Но больше была куплена из-за орнамента, за который Ваня, по доброте душевной, переплатил на пятьдесят рублей дороже.
И ружьишко обошлось почти в состояние, в целых двести рублей.
Прохор тяжело вздохнул, зная истину, но решил промолчать, и, кажется, правильно:
– Не вздыхай, старче, – нравоучительно сказал граф, захлопывая ружье. Барин весело смотрел на старика. Было в коллекции и бельгийское оружие, однако в поход захотелось взять именно «Зауер». Николай должен был непременно оценить орнамент.
– Коньяка три бутылки. Лучшего! – ворчал слуга. – Ну кто на охоту со своим коньяком собирается? А папирос зачем там много? До Спасу-то хоть вернетесь? – жалобно протянул старик.
– Непременно! Еще раньше вернусь, так маменьке и скажи.
– Да скажу, скажу, – отмахнулся старик. – Вы, Иван Матвеевич, когда медведя валить станете, непременно еще два патрона во рту держите. Чтоб не рисковали там понапрасну! Знаю я вас! Собаки-то хоть исправные?
– Лучшие! – закивал Иван.
– Не двигайтесь сразу после выстрела, пущай на собаку кинется. Тогда и добивайте.
– Старик! Я на охоту еду, а не ты. За конюшней присматривай.
– Совет лишним не бывает! – Прохор был категоричен, когда захлопывал саквояж. – В часовню домашнюю бы надо сходить, помолиться на дорогу.
– Ну, Прохор. Помолился я уже.
– Чую. Еще надо.
Что поделать. Не отстанет старый. Благо часовенка на первом этаже находилась. Молились на старую икону святого Николая – покровителя всех путешественников и моряков. Любимая младшего брата. Кстати пришлась. Чудотворец смотрел испытующе, держа в руке Евангелие. За плечами у святого – Иисус Христос и Божья матерь. Считалось, что оба Николы – и Зимний и Вешний, устанавливают погоду. В народе говорили: придет Никола, и тепло будет. Ну, а если на праздник пойдет дождь, то это станет почитаться как Великая Божья милость. Вспомнился Билый. «Что сейчас делает? Что тревожит казака? Чем занимается? Пора!»
Не любил граф прощания. Слугу обнял, стоило тому в коляску саквояжи уложить. Мельком глянул на окна маменькиных комнат, перекрестился и живо запрыгнул в экипаж, так что рессоры, скрипнув, наклонились.
– Трогай, – коротко приказал извозчику.
Прохор рядом побежал. Посмотрел на него, в сердцах хлопая по коленке.
– Да чтоб тебя, старый! Околеешь же!
– Два патрона во рту держите! – советовал сразу запыхавшись старый дядька. Одной рукой он крестил барина, другой крепко держался за скобу в коляске. – Чтоб поперед собаки не лезли! Знаю я вас!
– Прохор! – рявкнул граф. Рука старика разжалась, и Иван обернулся. Слуга продолжал его часто крестить и шевелить губами. Махнул рукой, улыбаясь. Годков двадцать старику скинуть, и непременно бы с собой взял. А так пусть при маменьке остается.
Билый был в своем репертуаре. Даже не удивился, когда увидел. Нет чтоб просто руководить погрузкой ящиков с консервами, сам таскал в трюм тюки и улыбался, довольный. Наверное, место уже им получше нашел, самое сухое, да из каюты кого-то выселил, выбирая иллюминатор почище.
Суздалев невольно залюбовался казаком, сколько дружны, да что там дружны, побратимы, почитай, но вот чтобы так, со стороны наблюдать за этим проворным сыном гор и видеть, как под его короткими и четкими командами все спорится… Красота! Истинное удовольствие наблюдать за всем происходящим. Стоя на причале, рядом с саквояжами и ружьем в чехле, раскурил папироску, затянулся глубоко, медленно, с каким-то особенным наслаждением выпустил дым. Улыбнулся. Микола, покрикивая на грузчиков, принюхался к дыму, признавая знакомый запах, глянул за борт, хмыкнул:
– И чего встал, родимый?
– Сейчас поднимусь! – небрежно махнул рукой Иван. – Курю.
– Не торопись. За саквояжами твоими пришлю человека, а сам ступай к канатной бухте. Видишь? – Николай указал направление.
– Зачем еще? – удивился Суздалев.
– Да барышня тебя там дожидается. Говорят, уже часа четыре. До меня пришла. От чая с лимоном наотрез отказалась. А я такие бублики купил, Ваня. Три связки! Не удержался.
– Бублики – это хорошо, – сказал задумчиво граф и неторопливо зашагал вдоль судна к канатным бухтам. Барышня! Интересно.
Возле старой канатной бухты, от порывов ветра укрываясь зонтиком, стояла молодая женщина в строгом сером костюме до пят. Изящная ладонь терзала знакомый ридикюль. Девушка явно волновалась и отчаялась в своем ожидании.
– Госпожа Синичкина? – улыбаясь, окликнул акушерку граф. Девушка вздрогнула. Слегка покрылась румянцем. Глянула испуганно из-под зонтика, не смогла еще справиться с волнением, задышала.
– Что ж вы, сударыня, от бубликов отказываетесь? Николай Иванович, сослуживец мой, плохого не предложит.
– А я, Иван Матвеевич, к вам пришла!
– Вижу, – вздохнув, признал Иван. Синичкина не заметила. – Не стоило вам. Право слово, не достоин я.
– Вы, Иван Матвеевич, не наговаривайте на себя. Я вам все равно не поверю. Человек вы благородный – в помыслах и поступках своих чисты, – моей слабостью не воспользовались. А значит, тоже полюбили меня, как и я вас с первого взгляда. Я в людях хорошо разбираюсь! Вы мне подходите. Дождусь вас с похода, и поженимся.
– Сударыня, – растерянно протянул граф, не привыкший к такому женскому напору. Где потупленный взгляд, воздыхания, нерешительность?! Акушерка шла напролом, гонимая метлой прогресса.
– Сколько надо, столько и буду ждать! – решительно сказала Синичкина. – Да хоть два года!
– А если пять? – Суздалев взял в себя в руки, теперь ситуация его забавляла. С трудом скрывал улыбку. Акушерка задумалась. Потом медленно кивнула.
– Пять тоже смогу. Но в Париж уеду учиться. Туда за мной приедете. Найдете?
– Найду, – согласился Иван, кивая.
– Теперь обнимите меня крепко и немедленно поцелуйте.
– Так ведь, – нерешительно сказал граф, явно играя, – до свадьбы нельзя.
Синичкина ничего не замечала. Подалась вперед.
– Можно! Я настаиваю!
Именно этот момент и поймал казак Билый, случайно выглянувший из-за борта посмотреть, как там дела у друга. Потом стояли вместе, держась за борт, и смотрели, как Синичкина не переставая машет платком уходящему в плаванье судно. Долго с пирса не уходила.
– Для тебя, Ваня, черти отдельный котел готовят, – вздохнув, сказал Николай.
– Да нехай, – явно дурачась, отозвался Суздалев. Глупая улыбка графа заставила казака нахмуриться, еще это «нехай», ведь явно дразнится односум.
– Опять кого-то обманул? – Казак вздохнул. – И что они в тебе находят? Ты даже в седле толком сидеть не умеешь!
– Может, я медом намазан, – широко улыбаясь, предположил Суздалев.
– Сказал бы я, чем ты намазан! Да боюсь, стреляться захочешь. Пошли обживаться. Каюту покажу. С соседями познакомлю.