– Полноте, господин профессор, – слегка смутившись, сказал граф. – Оставим условности. Мы здесь ради ваших знаний. Ваш опыт мог бы нам пригодится.
– Хорошо, – согласился Сергей Матвеевич, явно польщенный вниманием к своей персоне. – Давайте без условностей. Так о чем же вы хотели спросить?
– Будьте любезны, – начал Суздалев. – Мне и моему товарищу интересно знать, есть ли возможность увидеть эту самую Арктику, пощупать, так сказать, руками? Насколько она материальна? Почему все стремятся к этой неизвестной земле? И многие не доходят. Терпят крушения. Вот, например, если газеты не врут, не так давно в тех краях произошла трагедия с одной из русских экспедиций!
– А вы неплохо осведомлены, граф, – голос профессора звучал строго и отчетливо. – Поверьте мне, Арктика не миф, и она материальна. Все стремятся освоить Северный полюс. Идет настоящая гонка. Поэтому жертвы неизбежны.
Суздалев хитро улыбнулся. Не так он был прост и, прежде чем явиться на лекцию, основательно подготовился. Но куда как проще иногда прикинуться простачком, этаким офицером из далекого оренбургского гарнизона.
– А как вы относитесь к идее шведов?
– К шведам я никак не отношусь, – забрюзжал профессор, поджимая губы. Было видно, что ему неприятно упоминание этого северного народа. – В гонке по освоению Северного полюса они заметно отстают от других стран. Что за идея, кстати?
– Да как же. Читал тут английский вестник. Шведы хотят полететь в Арктику на воздушном шаре. Саломон Андре разрабатывает теорию и ищет верных помощников.
– Шведы?! – губы профессора Ледовского презрительно искривились. – На воздушном шаре?! Это же бред! Андре никогда не найдет соратников!
– Я бы полетел! – воскликнул граф Суздалев, счастливо улыбаясь. Билый покачал головой: вот нравилось односуму злить человека. Для чего, спрашивается?
– Да вы, батенька, авантюрист!
– Если только легка.
– Не советую! Категорически не советую. Такой полет потенциально опасен и несет угрозу человеческим жизням. Это же очевидно! Как они собираются контролировать полет воздушного шара?! И насколько крепкими должны быть там канаты?!
– Не знаю, – признался Суздалев, блаженно улыбаясь. – Зато какая романтика.
– Нет никакой романтики разбиться во льдах! Шведы! И это северная страна! Как до такого можно было додуматься?! Уверен, эта глупая затея не будет иметь развития и так и зачахнет в планах.
– Говорят, шелк для воздушного шара будут шить в Париже. Тройной слой. Это спасет от протечки водорода.
Билый искоса посмотрел на товарища, потом перевел взгляд на побагровевшего профессора и тихонько кашлянул, толкая незаметно друга коленом. Тот, ничего не поняв, галантно отодвинулся, давая односуму больше пространства, и открыл было рот, и казаку ничего не оставалось делать, как поспешно спросить, перебивая Суздалева:
– Так что там про крушение нашей русской экспедиции?
Ванятка закрыл рот и примолк.
– Если вас интересует более подробная информация, то задержитесь после лекции и мы поговорим.
Суздалев кивнул в ответ и, слегка толкнув Билого в плечо, подмигнул ему. «Видал, как я его уделал вопросами?!» Микола покачал головой.
– Ну-с, господа, – сказал профессор, когда последний слушатель покинул зал. – Что конкретно вас интересует? Только тему шведов давайте оставим в покое.
– Ладно, – примиряюще поднял руку Суздалев. – На самом деле нас интересует более конкретный вопрос, а не детали крушения.
– Вот и договорились! Что за вопрос?
– Не знаю, извините, как вас по батюшке, – Суздалев старался вести разговор дипломатично.
– Сергей Матвеевич, – профессор слегка наклонил голову.
– Сергей Матвеевич, – граф слегка улыбнулся. – Не буду ходить вдоль да около. Нам известно, что в Арктику снаряжается спасательная экспедиция. Каким образом можно принять в ней участие двум офицерам, знающим военную науку не только в теории?
При этих словах граф расправил плечи, Микола последовал его действиям.
Профессор внимательно посмотрел на обоих, обдумывая то, как лучше ответить, но, не найдя определенного решения, произнес:
– Знаете, господа, а приходите-ка послезавтра в порт. Найдете шхуну, где капитаном Вьюгин Евгений Александрович, там и поговорите с ним. А я, дай Бог, постараюсь замолвить за вас словечко, чтобы капитан примерно знал, что к чему.
– Будем весьма признательны, – почти в один голос отозвались односумы.
– На том и порешим, господа. Будьте здравы! – давая понять, что разговор окончен, сказал Сергей Матвеевич.
– С Богом! – произнес Микола, открывая дверь и выходя из зала.
– И вам не хворать! – заключил Суздалев и степенно вышел вслед за Билым. Казак хмыкнул. Граф сиял, как новенький рубль.
– И что ты про это думаешь?
– Я думаю, – задумчиво начал Билый, стараясь не улыбаться и быть серьезным, – что если я из похода привезу шкуру белого медведя, то батя ее непременно на стену повесит. Только как бы избу не пришлось перестраивать. Но ради такого дела атаману новую избу могут построить. Хотя нет, – Билый хлопнул себя по лбу.
– Ты чего, друже?! – обеспокоился граф.
– Про деда Трохима чуть не забыл.
– А что дед Трохим? – не понимал Иван. Он не мог угнаться за мыслью Миколы. Тот развел руками: как граф не понимал очевидного?
– Это же первый человек в станице. Знаешь какой герой? У него оружия несколько сундуков. С каждой войны и стычки привозил. Ему шкура нужна! Ему стану добывать!
– То есть ты ради старика станешь рисковать и охотиться на белого медведя, чтобы добыть шкуру на стену простому казаку? Не отцу? Старику?!
Билый нахмурился.
– Ничего ты не понимаешь, граф Суздалев. Ни капельки не разумеешь! Вот нет в тебе понятия никакого. Учить и учить придется.
– Учи, – беззаботно отмахнулся от друга Иван. – Слушай! Ну раз ты такой добродетель, пошей всей станице папахи. Белые! Мохнатые! Красота! А что ты вылупился? Выделяться станете. Самыми модными на сто верст. А медведей – настреляем.
Билый закрестился.
– Иван Матвеевич, ты чего? Папахи по традиции всегда шьются только из овечьих шкур.
– Да будет тебе! Загорелся шкурой белого медведя! Ты лучше скажи, как тебе Арктика?! – улыбаясь, по-мальчишески задорно спросил Суздалев, когда они с Билым вышли на улицу.
– Да шо тут думать?! – отозвался Микола. – Як балакае наш дид Трохим, наливай да пей!
Иван смачно рассмеялся. Задорно потрепав своего односума по голове, слегка оттолкнул его по-дружески и с радостной ноткой в голосе, коверкая балачку, добавил:
– Дык тэж нэ помэшаэ!
Микола в ответ громко рассмеялся – так, как смеются беззлобно дети.
– Эх, Ваня, Ваня! Забалакал наконец-то! Может, тебя с собой в станицу взять? Оженим на красавице-казачке. Вмиг забалакаешь как нужно!
– Нельзя мне жениться. Проклят я. И женщины, что рядом со мной, прокляты.
– К знахарке надо! – со знанием дела сказал Билый. – Вмиг порчу снимет!
– Я серьезно, Микола, – будто не слыша речи друга, отозвался Иван. – Пошли в «Старопалкин», отведаем под рюмашку-другую котлет «по-палкински» да пудингом фруктовым гляссе а-ля Палкин побалуемся!
Микола задумался на минутку и, ловя задорный взгляд односума, согласился:
– Ну, если ваше сиятельство не соизволит после рюмки-другой балакать на тарабарском, то с превеликим удовольствием!
– Не соизволит! – отзываясь на шутку друга, ответил Суздалев. – Пошли уже. А то водка нагреется и кулебяка остынет!
– Пошли! Кстати, насчет шкуры я не шутил. Знатная мысль.
Глава 3
Петербург славился своими трактирами и питейными заведениями. От обычных «забегаловок», где завсегдатаями были в основном люди невысокого общественного положения: дворники, извозчики, рабочие фабрик и заводов, любившие после окончания трудового дня опрокинуть рюмочку-другую «с устатку». До заведений весьма достойных и приличных, где собирался цвет столичного бомонда.
К концу девятнадцатого века в столице империи Российской получили широкую популярность пришедшие на смену трактирам заведения более высокого класса – так называемые ресторасьоны, или по-простому, как их называли поначалу в народе, – «растеряции». Называли эти заведения так по той причине, что пребывание в них предполагало трату определенной денежной суммы. А если учесть, что в ресторациях, кроме того чтобы отведать изысканных блюд под живую музыку или в крайнем случае провести деловую встречу, можно было поиграть и в азартные игры, то величина потери облигаций порой достигала стоимости небольшого особняка где-нибудь в центре Петербурга.
Ресторан «Палкинъ» принадлежал роду потомственных рестораторов Палкиных. В 1785 году купец первой гильдии Анисим Палкин, родом из Ярославля, воодушевленный ростом собственных капиталов, открыл в Петербурге трактир. Но уже в 1830 году правнук Анисима Павел Палкин на углу Невского проспекта и Большой Садовой улицы построил ресторан. Спустя ровно двадцать лет его сын, Константин, на пересечении Невского и Литейного проспектов открыл свое заведение. С того времени ресторацию отца стали называть «Старопалкин», а заведение сына – «Новопалкин». Во второй половине девятнадцатого века ресторан переехал в дом напротив, на Невский проспект, 47. Он поражал роскошью: двадцать пять залов, изящная мебель, зимний сад с экзотическими растениями, фонтан, бильярдные. Подавали известные котлеты «по-палкински», суп-пюре Сант-Гюрбер, палкинскую форель, пломбир Меттерних, пудинг из фруктов гляссе а-ля Палкин. Цены были соответствующие. В этой связи и было названо сие заведение «растеряцией». Но несмотря на это, ресторан довольно быстро получил популярность среди столичной аристократии. Особенно в вечернее время залы ресторана были заполнены до отказа.
Граф Суздалев также был завсегдатаем сего известного заведения. Довольно часто ужин в кругу представителей таких же известных столичных фамилий плавно переходил в карточную игру, в которой счастье получить весь выигрыш выпадало графу пятьдесят на пятьдесят. В одной из последних ставок Суздалев роскошно взял банк, главной ставкой в котором был арабский жеребец.