– А мой-то пес из упряжки будет лучше вашего, – оскалился капитан Малиновский, находившийся тут же у клеток. Билый с сомнением посмотрел на собак болезненного вида. Малахай лоснится, искрится, прыгает без устали, а эти как заморыши: шерсть свалялась, повизгивают, хвосты поджимают, в глазах тоска. Еще на лед не спустили, сани не потащили, а кажется, всё, закончились собачки, умерли. Кто таких выбирал? Куда смотрел? Ведь намучаются. Если по государственной квоте выдали, так таких подрядчиков-хитрецов вешать надо за прямой саботаж.
Неужели такие мысли только ему пришли?
Меж тем шляхтич продолжал:
– Да любой самый слабый мой пес порвет вашу белоснежку в два счета!
Надо отдать должное – граф не повелся.
– Пускай, – усмехнулся Ванятка. Видно, односум сегодня непрошибаем был. Билый одобрил – не хватало еще собак по дурости терять. Пустые слова – капитан еще тот задира. Видно, что скучно ему. Стравить собак хочет, поединок устроить. Развлечься. И как в воду глядел. Шляхтич тут же всполошился, видя, что его затея проваливается:
– Что? И биться не будем? Может, развлечемся, господа? Устроим собачьи поединки? Разгоним тоску? – живо предложил капитан Малиновский.
– Нет. – не согласился Суздалев. – Не для того куплены. Пустая затея.
Казак хекнул в кулак, скрывая одобрение и усмешку.
– Что за нерешительность, ваше сиятельство, – с сарказмом сказал старший команды добровольцев. – Право слово, не такое я слышал о вас.
– То всё байки, – рассмеялся Суздалев и снова стал трепать пса за ушами, потеряв интерес к собеседнику. Капитан Малиновский недобро покривился, всего лишь мимолетно и кратко, но Билому хватило подметить и этого. Небрежно отдав честь, старший команды добровольцев покинул самодельный вольер для собак. Его свита потащилась за ним. Сейчас засядут пить до глубокой ночи.
– Вань, ты ничего не замечаешь?
– Ты о чем? О погоде? – граф встрепенулся. – Холоднее стало. По утрам вставать не хочется. Так бы и лежал под одеялом. Читал бы роман и грыз бы твои бублики. Жаль, круассанов нет. Тебе, кстати, дать почитать роман? Презанятная вещь про индейцев. Написана, правда, по-английски. Рвануть бы на Аляску! Эх, однусум, вот там жизнь.
– Спасибо. Я библию читаю. На русском. А на Аляску рванем когда-нибудь.
– Да, мечты, – отмахнулся Суздалев. – Куда я от пушки, а ты от коня.
– Время покажет. Я не о том. От темы ушли, – покривился казак. – Малиновский как пригретая гадюка. Все жду, когда цапнет. Вот чую подлюгу!
Суздалев коротко хохотнул. Пес лизался.
– Ты как маленькое дитё, Николай Иванович. Истины не знаешь? Рыжие и гвардейцы, да если еще и фамилия польская – это к дуэли! Всегда так! Вот испокон веков.
– Тебе лишь бы стреляться, – укоризненно сказал Билый. Граф пожал плечом и хмыкнул, не зная, какой еще довод привести, – вроде всё сказал. Чего непонятного? Руки стали коченеть от холода, и он, потрепав напоследок Малахая, поднялся и принялся надевать перчатки. Такими темпами скоро надо будет одеваться в костюмы, купленные у поморов. На свежем воздухе проголодались, хотя обедать было рановато. До сумерек еще несколько часов. Надо с пользой провести.
– Чем займемся?
– Охотой.
– Охотой? – граф изумился. – Так всего впрок, ты даже сало белухи закупил, которое не коптит, у кунака своего. Зачем только? Я не против пострелять – с радостью. Да в кого?
– Впрок. Да и цена была ниже рыночной. Запас карман не тянет – пригодится. Сейчас нам мясо нужно. Тюленей бить будем.
– Тоже мне охота, – буркнул Суздалев. – Велика честь. Если только лишний раз потренироваться, чтоб рука не забыла, как на курок нажимать. К капитану тогда идем?
– Уж это-то не забудет! – усмехнулся казак. – Идем.
Глава 23
– Янек! – сладким шепотом произнесла Зофья и тут же попросила: – Перевернись.
И засвистела.
Поручик Пац всхрапнул, послушно перевернулся на бок, с секунду смотрел на потемневшие потолочные балки, вспоминая, где находится. Сон с каждой секундой вытекал из тела, делая рассудок ясным, а взгляд четким. Напротив, безмятежно раскинувшись, спал Денгоф. Внизу, за столом у бутылки, подложив под голову руки, спал Мосальский. «Счастливчики!» – подумал Пац, поняв, что больше не уснет. Свесился вниз, рукой схватился за гладкое горло бутылки. Жадно припал, желая найти забвение – ничего не получилось, вино пилось как вода. Кинул бутылку вниз, и она покатилась по полу, звонко стукаясь с другими.
Поручик, тяжело вздохнув, откинулся навзничь в несвежее постельное белье.
Конечно, не было никакой Зофьи. И быть не могло. Сейчас золотоволосая красавица наверняка превратилась в саратовскую мещанку, располнела, подурнела, воспитывает трех-пятерых сопливых оборванцев и выносит мозг своему мужу-инвалиду. Пац злорадно хмыкнул, трогая шрам, оставленный на дуэли русским гусаром, и представил, как сейчас тому нелегко. Зофья в своей любви границ не знает. «Что ж, это был твой выбор! Надо было только немного подождать!»
Пац знал, что светлое будущее наступит очень скоро. Буквально завтра, через неделю или в крайнем случае через пару тройку месяцев. «Надо только найти полковника Янковского!»
При упоминании фамилии обер-офицера у поручика перехватило дыхание. Ничего нельзя забыть! Господи, сколько они возлагали надежд на это восстание. Примкнув мальчишкой к отряду Леона Франковского, на тот момент самого молодого командира повстанцев, Пац упивался свободой. Леон сумел организовать сотню студентов. Бесшабашные и лихие, они громили русские усадьбы – выбивали стекла, пускали красного петуха, участвовали в кампаниях против развлечений в домах, где проводились балы. А какое было удовольствие ловить русских женщин и резать им дорогие платья! В городах и местечках срывались вывески на русском языке и заменялось все польским, родным! Дальше больше. Отряд без боя взял Казимеж-Дольны и разгромил русских при Курове. Тогда и приплыла богатая добыча в сорок тысяч. Потом им говорили, что стычка с русскими не имела военного значения. Но что значила эта маленькая победа для Янека Паца и остальных студентов! Жаль, что радость была недолгой. С трудом выйдя из окружения, они были разбиты отрядом подполковника Медникова. Студенческий отряд практически весь был уничтожен, сбежать удалось единицам, а самого Леона Франковского пленили и затем повесили.
– Вы ответите за это! – цедил поручик Пац, видя в полумраке радостные лица погибших товарищей. Словно снова сидели они в ночи у костра, пели песни и пускали бутыль по кругу.
Жаль, что их, «красных», радикально настроенных настоящих боевых шляхтичей, было так мало по сравнению с «белыми», состоявшими из землевладельцев, крупной и мелкой буржуазии. И хоть крестьянам и обещалось освобождение от крепостной зависимости, должной поддержки от них тоже не было.
Что уж говорить о Европе, на которую так надеялись! Конечно, в зону, охваченную восстанием, стали прибывать добровольцы из различных стран: итальянцы, шестьсот человек с истинным героем Рисорджименто Франческо Нулло; целая тысяча прибыла из Венгрии, триста из Франции! Но сами эти страны, их правительства, заняли позицию фактически антирусского нейтралитета, на словах выступили в поддержку польских повстанцев, не предоставив, однако, какой-либо реальной помощи. Да, сотня героических повстанческих отрядов, ведомые кадровыми офицерами, была силой. Но что они смогли сделать против регулярной русской армии? Не было никаких шансов Царству Польскому стать свободным. Восстание захлебнулось в крови бесстрашных шляхтичей. Жаль, что Пац не смог принять славную смерть, только об этом жалел долгие годы. Попав под рекрутский набор, в том же тысяча восемьсот шестьдесят третьем году, вместе еще с десятью тысячами такими же подозреваемыми, он был призван на службу.
И что теперь? Поручик русской армии! Это ли не ирония судьбы?! Не ее насмешка над знатным польским шляхтичем, ненавидящим все русское?! И эта ненависть двигала им на поле боя. Он бил врага, представляя в каждом из вражеских воинов русского солдата. Геройство, доходящее порой до безумства. Подвиги его не остались не замеченным. Но кто бы знал, что творилось у него на душе, когда получал из рук высокопоставленных военных чиновников эполеты и кресты. Как мерзко было видеть этого двуглавого орла, больше похожего на петуха, снесшего яйцо, на патенте очередного офицерского чина! Сколько стоило сил улыбаться всяким знатным русским, которых ненавидел и презирал. За всё! За полные кошельки, за потомственные титулы, за то, что такие дурехи, как Зофья, сначала клянутся в вечной любви, а потом выскакивают замуж при удачной партии.
Полковник Янковский, настоящий шляхтич, истинный поляк, сумевший в ставке занять место и стать заметным для императора, – вот кто последняя надежда для таких, как он, – несчастных изгоев. «Викентий Иванович соберет осколки в единый кулак. И как… – Пальцы сами сжались до боли в кулак. – …Сожмет шею русского орла, что хруст понесется по всей этой дремучей Тмутаракани! И, Мати Бозка, кто знает, к чему приведут новые великие дела! Еще возродится Царство Польское в истинных своих границах! Придет время, и Зофья еще пожалеет о своем выборе! Но только тогда уже будет все по-другому».
Кряхтя, Пац спустился вниз. Мосальский так и не проснулся. Возле обшлага его мундира притаился жирный таракан. Насекомое шевелило усами, нацелившись на сухую корку ржаного хлеба довольно грубого помола. Поручик, брезгливо морщась, стряхнул тварь на пол. Сам покосился на краюху. Черствый хлеб выгнулся на концах, о такой можно и зубы сломать. Тут же, на краю стола, в глубокой тарелке застыло гороховое пюре с кусками дурно пахнущего мяса. Что за мерзость эта тушенка! Когда пьешь все время, сознание притупляется, и на такие мелочи не обращаешь внимания. Но сейчас Паца душила бессильная злоба – они, добровольцы, находящиеся на государственном обеспечении, едят хуже матросов. Гнилое мясо, вздутые консервы, опарыши в муке. Пац громко отрыгнул, сдерживая рвотный рефлекс. Жалкое суденышко вместо приличного корабля, полудохлые собаки, худое обмундирование, что лезет по швам, – только полякам могли такое подсунуть! Списать! Съедят и не подавятся. Подарок от государя.