По спине у Билого прошелся легкий озноб. Он отчетливо слышал, как скрипнула входная дверь, как дыхнуло крепким морозным воздухом, и уловил краем глаза движение друга, как тот делает шаг назад, перешагивает через высокий порог и растворяется в пурге. Но он-то односума знал хорошо. Граф мог быть кем угодно, только не трусом. Чужое обвинение вызвало омерзительное чувство, заставляя передернуться.
Капитан Малиновский злорадно оскалился, восприняв все по-своему. Понятно: есть причины струхнуть у казака. Что ж, и не таких приходилось ломать. По ряду офицеров пошло движение. Всем понравилась ситуация.
– Мышка в мышеловке, – процедил тихо Пац.
Раздался нервный хохот поручика Мосальского. Шляхтич не удержался. Задергался в сильном припадке. Его и без того бледное, с отпечатком кокаина лицо приобрело, казалось, цвет синюшно-белый. Руки не знали покоя. Расшатанная наркотиком нервная система была напряжена в сложившейся ситуации до предела. Он то чесал свои волосы под шапкой, то мял пальцы до хруста в них, то гоготал, что тот гусак на базу.
Казак осуждающе покачал головой.
Денгоф снова придержал товарища, пытаясь сбить порыв. Зашептал о порядочности и что так не могут себя вести себя гордые поляки.
Впрочем, фамилия уже была опорочена, понимая это, капитан Малиновский обжег взглядом подчиненного и продолжил с едкой улыбкой, вновь обращаясь к Билому:
– А вы нас имели наглость, скорее всего от недостатка ума, дурного воспитания, назвать крысами. Подумать только… И кто?! От кого я это услышал?! Да ведь вы оба и есть самые что ни на есть крысы! Поганые тюремные крысы!!! Отребья! Ненавижу!
– Тюремные крысы, – вспылил Микола. Сумел все-таки капитан задеть за живое. Казак не думал, что придется еще разговаривать, готовый к решительным действиям. – Ты что, капитан, белены объелся?!
– Ну а кто же вы? Или память у вас, как у барышни, короткая? – капитан намеренно испытывал терпение казака. Он прекрасно понимал, что преимущество полностью на их стороне. Даже если бы этот второй, граф, не сбежал. А у одного против шестерых, каким бы стоящий перед ним пластун ни был воином, шансы равны нулю, или по крайней мере к нулю стремятся. – Неужто казак запамятовал, как он и его дружок, – капитан надменно усмехнулся, ему вторили ехидные смешки его починенных, только ротмистр Замойский сидел с серьезным лицом, крестясь по-католически, – были лишены чинов. Как чуть не сгнили в застенках форта, если бы не одна случайность… – Малиновский набрал воздуха, желая продолжить. Щеки его покраснели.
– Что?! – перебил капитана Микола. Голос его прозвучал, словно рык раненого зверя. Глаза налились злостью. Пыл поляков поутих, и даже сам капитан, видя состояние казака, осекся, улыбка исчезла с его губ. – А не тот ли ты капитан, что вертелся возле полковника Янковского?!
– Вертелся?! Я имел честь быть адъютантом у полковника Янковского! – надменно отчеканил капитан Малиновский.
– Гнида! – выдохнул Билый. Ноздри его от гнева расширились. – Значит, и не без твоей помощи мы оказались в немилости государя?! Ты же мою честь опорочил!
Билый был похож на снежного барса, готового сделать последний отчаянный прыжок, чтобы вонзить в свою жертву клыки и острые когти. Глаза с азиатским разрезом от прищура стали похожи на две щелки. Ноги, согнутые слегка в коленях, застыли в напряжении. Правая рука мягкими движениями нащупывала характерную твердость ножа за голенищем мехового сапога. Еще мгновение, и острое лезвие может вонзиться в горло стоящему перед ним врагу. Но казак ждал, осознавая, что силы явно не равны, хотя в рукопашной схватке он мог дать двум-трем соперникам несколько очков вперед. Поляки хотя и были вооружены тоже лишь ножами, но численный перевес был явно на их стороне. Билый, будто волк, окруженный собаками, озирался по-звериному, переводя взгляд с одного поляка на другого. Мысли бешено проносились в голове, укладываясь в цепочку тактики: «Даже если сбросить со щитов добряка Замойского, одному против пяти шансов весьма немного. Одного-двух уложу, труда особого не составит. Вон Денгоф стоит отрешенно, да и Огинский, судя по всему, никакого опыта в подобных ситуациях не имеет. А остальные? К тому же, несмотря на то что Замойский и добрый по натуре, но где гарантии, что он не встанет на сторону своих, когда начнется свара? Ваня, ты-то где, друг мой любезный? Не припомню, чтобы ты труса жаловал! Или план какой в голове спонтанно родился?»
Поручик Мосальский захрипел, не в силах больше смеяться. Откинулся назад, вытирая выступившую слезу. Пац уже откровенно скалился, забавляясь ситуацией. Руки его уже подрагивали, предвкушая, как будут резать чужое горло.
– Что, казак, попал в сети? – хмыкнул капитан. – «Гнида!» Поди ж ты! – Поляк покачал головой, обращаясь к своим и ища поддержку. – Откуда столько бравады? Ведь загнали тюремную крысу в угол! Осталось зубы выдрать и когти, чтобы не кусалась и не царапалась, – вновь ехидно высказался Малиновский.
Превосходство окрыляло. Он чувствовал себя хозяином положения, где подвластны ему было не только люди, но и время, погода, мир.
Охватившее было волнение капитана Малиновского исчезло, и он снова обрел уверенность, давая знак стоящим рядом подчиненным. «Пора кончать!» – прошептали губы командира. Пац радостно крякнул, поднимаясь. За ним потянулись и остальные.
– Вперед! – коротко приказал старший команды.
– Куртку сильно не замарайте, – шмыгнул носом поручик Мосальский. – Моя будет.
Малиновский поджал губы. Подчиненные, держа в руках ножи, медленными шагами стали приближаться к казаку. Уверенность придавало количественное преимущество, но недооценивать этого дикаря, сына гор, способного в любую минуту накинуться на тебя и растерзать, как медведь, было нельзя.
Билый мысленно прочитал молитву, готовясь к смертельной схватке и оценивая, как можно подороже отдать свою жизнь. Внезапный скрип открывающейся двери отвлек внимание участников готовящейся схватки. В дверном проеме на фоне белого, чистого снега темнела фигура графа. Он был без шубы и шапки, держа в обеих руках по штуцеру.
– Заждались?! – бодро воскликнул Иван Матвеевич.
– A pies ci morde lizal! – не удержавшись, грязно выругался Пац, впрочем, замедляясь при виде грозно направленных на них черных стволов.
– Правильно, паны-пшеки, не так быстро! – голос Суздалева прозвучал будто сигнал о победе в бою. Словно выиграли уже схватку.
Билый слегка расслабился, мысленно ругая друга: «Где тебя носило, односум?!» В голове мелькнула мысль о тактической хитрости. Незаметно подмигнув односуму, Микола спросил:
– Бомбу успел заложить, как договаривались?!
Суздалев с секунду молчал, осознавая, о чем это друг, но, опомнившись, произнес, подыгрывая:
– Сделал все, как мы с тобой планировали.
Глаза капитана Малиновского округлились, в них читался немой вопрос. Он поднял руку. Поляки остановились. Вышло так, что Малиновский с Денгофом были ближе к Билому, а остальные, за исключением ротмистра Замойского, который до сих пор сохранял нейтралитет, молясь Матке Боске и крестясь по-своему, слева-направо, случайно оказались со стороны Суздалева. Граф уверенно держал поляков на мушке. Те никак не решались напасть, ведь из них троих в живых мог остаться только один. В военной среде ходили слухи о том, как умело и точно посылал граф пули в цель, причем с обеих рук. И слухи эти были не без основательными.
Билый перевел дыхание, заново оценивая тактическую обстановку. С появлением Суздалева появлялось некоторое преимущество, но все же силы были не равны, да и Замойский оставался темной лошадкой и мог в любую минуту последовать за своими земляками. Напряженность росла, но никто из присутствующих не решался напасть.
– Ваня, – нарочито громко произнес Билый, указывая кивком головы в сторону капитана. – А ты знаешь, что это за анчибел?!
Суздалев в ответ пожал плечами.
– Судя по тому, как он роет землю, вылезая из собственной шкуры в поисках полковника, как его… Еновского.
– Янковского! – выкрикнул капитан, лицо окрасилось багровой краской. – Полковника Янковского! И требую почитать его имя!
Суздалев оставил без внимания ответ Малиновского.
– Думаю, что состоит с ним в каком-то родстве или же является его верным служакой.
Акцент был сделан именно на последние два слова. Капитан побагровел еще больше, заскрежетав зубами.
– Почти угадал, Ваня, – холодным голосом сказал Билый, глядя налитым злостью взглядом на Малиновского. – Это та мразь, что помогла нам устроиться в гостинице под названием Александровский форт. Осознаешь всю пикантность сего момента?!
– Ты шутишь? – удивился граф. – Постой! Так это, выходит, не нелепая случайность…
– Ты совершенно прав, Ваня, они это спланировали заранее. Помнишь, когда я еще состоял на службе в конвое его императорского величества, рассказывал тебе о некоем капитане. Я тогда случайно стал свидетелем разговора известного нам полковника Янковского с тем капитаном. Оба нелицеприятно отзывались о государе и его семье. Так вот, позволь тебе представить: тот самый капитан, а по сути – пшек.
– Крысы! Ненавижу! – заорал не в себя Малиновский. – Да будьте вы прокляты!
– Кончать их, – поддержал капитана поручик Пац. – Затянулось!!!
Денгоф, как самый молодой и горячий, сделал два решительных шага вперед. Суздалев взвел спусковые крючки на обоих штуцерах и отступил на полшага назад, надежно прикрывая спину стеной. Ситуация выходила из-под контроля. Время замерло. В холодеющем воздухе хижины закрутилась снежинка, сорвавшаяся с балки потолка. Медленно, будто вальсируя, она опускалась вниз. Ротмистр Займовский пялился на нее продолжая креститься, будто видя крохотного ангела, витиевато танцующего между вставшими друг против.
– Апчхи, – раздалось громко вместе со звучным шмыганьем носа, и тут же неровно разразился сатанинский хохот: – Ха-ха.
Поручик Мосальский потянулся рукой к животу, остервенело почесывая его. Одновременно с его движением прогремел выстрел.