Долго еще прислушивались друзья к шорохам за стенами хижины, стараясь громко не разговаривать и передвигаться как можно тише. Малахай, понимая ситуацию не хуже людей, лежа у нар, часто нюхал воздух, временами негромко порыкивая.
– Професор Ледовский говорил, что белого медведя испугать невозможно. И если он ретировался, то вовсе не означает, что он не вернется, – размышлял Суздалев вслух.
– Скорее наоборот, – вторил ему Билый. – Вернется непременно. Еда вон и в замороженном виде и в живом. Так что, Ваня, готовиться нужно. Битву вроде как выиграли, а вот победу в войне праздновать ох как рано.
От костра шло приятное тепло. За разговорами друзья не заметили, как задремали. Билый всхрапнул и проснулся. Прислушался. Было непривычно тихо и темно. От задуваемого ветра через дыру в потолке мирно переливались красными огнями угли в очаге. Суздалев подозрительно молчал. Не раздавалось даже привычного посапывания. Не было и протяжных графских стонов и неясного бормотания.
– Ваня? – настороженно прошептал Микола. В голове пронеслись мысли: «Живой вообще?!» Казак боялся пошевелиться, ловя каждый звук.
– Ваня, – снова нетерпеливо позвал он, но уже громче.
– Тише, – зашипел граф. – Слышишь?
– Оглоблей бы тебя! – невнятно выругался казак и тут же зашептал озлобленно: – Я думал, ты помер!
– Да будет тебе… Слушай лучше, – Суздалев приложил палец к губам, призывая к молчанию, сам же выдыхая. – Кажись нечистая бродит… ворчит… дышит… прислушайся. Нашла нас костлявая.
Билый нетерпеливо поднял руку, обрывая односума. Сам же сел, распрямляясь, как пружина. В звериных глазах блеснули отблески красных углей. Казак медленно наклонял голову, прислушиваясь.
И вдруг совсем рядом услышал громкий скрип снег, а затем протяжное утробное ворчание. Тут же резко вскочил на ноги, подхватывая с пола багор. Посмотрел на собаку. У Малахая вздыбилась шерсть и пасть не закрывалась, оголяя огромные клыки. Смотря разноцветными глазами на казака, бывший вожак упряжки не издавал ни звука, повергнутый в дикий ужас.
– Тише, Ваня. То не костлявая, а зверь рядом ходит. Медведь вернулся, – прошептал Микола. – Малахай-то струхнул.
– Я и сам… не в себе. Русалки и черти твои в каждом шорохе слышатся. Что мне делать?
– Да лучше бы это были черти… Лежи смирно, – шептал Билый. – Может, обойдется. Смотри, даже Малахай звука не издает. Умный. Я один посмотрю.
Билый поднялся и, бесшумно ступая, подкрался к низенькой дверце. Заглянул в узкую щель. Долгое время ничего не видел. В темноте, мягко кружа, падали бесконечные белые хлопья. Неожиданно массивная белорозовая тень мелькнула и завозилась возле места, где прикопал неглубоко поляков. Протяжный рык оповестил бескрайнюю равнину, что хозяин белых холмов нашел добычу. Через секунду в небо пушинкой взметнулось большое тело ротмистра Замойского. Зверь принялся рвать чужое тело, с хрустом отрывая мороженые куски.
Билый отпрянул от двери. Столкнулся со взглядом графа, глаза которого были полны ужаса.
– Медведь, тот самый! Большой! – Казак на секунду задумался и быстро добавил: – Матерый.
Затем быстро подпер дверь третьей доской. Подтащил еще одну и еще. Вставил в загодя приготовленные углубления. Не то чтобы предвидел такой случай, просто подготовил заранее, готовясь к осаде, больше думая о возвращении шляхты.
Отбиваться из крепости куда как проще, чем на открытом пространстве, где спина не прикрыта.
Но то от людей.
«Так. Медведь в дверь не сунется. Слишком вход занесло. Снег утрамбован. Через лаз вылазим с Малахаем. Тогда как? Или будет рыть? Снаружи-то избушку и не сразу приметишь. Так, холм, из которого поднимается легкий дымок», – подумал Билый и похолодел, смотря сначала на очаг, а потом и на дыру в потолке. Суздалев проследил его взгляд и судорожно сглотнул, рукой покрепче обнимая Малахая.
– Ушел? – еле слышно спросил он.
Билый отрицательно мотнул, в щель наблюдая за зверем. Хищник забавлялся, немного отойдя от хижины и, видимо, так быстро не собирался уходить. Прирыл, что не съел, большими лапами быстро делая яму и особо не стараясь ее засыпать. Повернул большую морду в сторону хижины. Тяжело посмотрел и утробно зарычал, слегка переминаясь с лапы на лапу. Вспомнил, видимо, как встретили его здесь первый раз. Лизнул неглубокую рану от дроби на лапе. Не понравилось, что шерсть на ней ничего с белым цветом не имела.
Практически вся она была в следах крови: темной старой и алой. На морде застыли капельки густой крови. Маленькие черные глаза смотрели точно в глаза Билого, заставляя каменеть сердце. «Медведь-людоед… Значит, достал кого-то. И не одного. Теперь такой не уйдет. Мы для него легкая добыча. Убьет и прикопает. Сам рядом логово устроит. Не уйдет, пока все не съест!»
– Затих вроде, – прошептал Суздалев. – Обошлось? Ушел?
Билый не успел ответить. Медведь, рыкнув, направился к избушке. Микола попятился было от двери, но быстро справился с ужасом и застыл, выжидая, что предпримет зверь.
– Матерь Божья, – прошептал граф, крестясь свободной рукой. Теперь тяжелая поступь раздавалась совсем близко. Снег поскрипывал, и этот звук угнетал, заставляя невольно вздрагивать. Малахай, не удержавшись, зарычал. Пахнуло жутким смрадом – медведь протяжно зевнул, шумно нюхая воздух. Билый быстро обернулся в сторону друзей. Суздалев подполз к очагу, вытащил увесистое тлеющее полено. Вряд ли поможет, но, видно, графу так спокойнее. Микола кивнул: готовься. Малахай, осторожно поднимая лапы, гарцуя словно конь, подошел и встал рядом с ним.
– Это ничего, – пробормотал ему Билый, подмигивая и натянуто улыбаясь. – Не боись.
Малахай двинул ухом. Неожиданно для всех сверху раздался громкий рев. Медведь, вздохнув, передними лапами опустился на избушку. Бревенчатая крыша затряслась. С потолка посыпался легкий снежок.
Искрясь, снежинки западали звездочками на пол. Микола, не спуская глаз с потолка, переложил багор из руки в руку, улавливая движения зверя. Вот он мордой потянулся к открытому дымоходу. Не достал. И на крышу опустилась третья лапа. Бревна на потолке протестующе заскрипели. Не останавливаясь, медведь рывком стал на крышу на все четыре конечности и теперь решительнее потянулся к дыре. На этот раз ему ничего не мешало. В дыре показался большой черный нос. Быстро двигаясь, он шумно засопел, впитывая в себя запахи. Вся морда зверя не влезла в дыру. В следующую секунду, без лишних раздумий, Билый сделал несколько быстрых шагов вперед и со всей силы ударил острием багра по губчатому нежному носу.
Зверь надсадно, в ярости, зарычал, орашая всех мелкими каплями горячей крови. На краткий миг он исчез. И тут же Суздалев, крича, зашвырнул в дыру в потолке горящее полено.
Для Малахая это стало сигналом, и пес залился в остервенелом лае. Лишь только Микола молчал, продолжая водить багром в разные стороны, не спуская взгляда с потолка. Неизвестно, на что рассчитывал граф, может, думал, что медведь искр испугается или, как любой хищник, отступит перед огнем и убежит. Но пока Суздалев тянул из очага очередное полено, на потолок обрушилась тяжелая масса хищника и в дыру стремительно влетела лапа. Иван успел чудом отшатнуться от когтей длиной с хорошие ножи, опрокидываясь навзничь и падая на раненый бок. Тупая боль дала о себе знать. Но граф тут же забыл о ней. Адреналин делал свое дело. Тут уж Малахай, не выдержав, прыгнул вперед, прикрывая друга грудью и беря врага на себя. Вцепился всей пастью в лапу. Замотался вместе с ней в разные стороны. Как щепка на воде. И улетел пушинкой в стену.
Да так стукнулся, когда сползал по ней, что скулил как щенок. Заскользил лапами, быстро заползая под лавку. Стараясь спрятаться в темени.
– Пса обижать! – возмутился казак, делая выпад. Лапа мотнулась. Острие багра не попало в цель, проехав по толстому меху. Второй и третий укол все были более точными и достигли цели. Лапа моментально исчезла в проеме. Громко дыша, медведь попытался теперь уже полностью просунуть голову в отверстие. Удалось наполовину. Пасть его не переставая ревела, обнажая огромные резцы клыков. Тут же ему вторил, скуля, Малахай. Видно, грозным хотел показаться, но подраненному псу это никак не удавалось.
– Коли его, Микола! Коли! – закричал истерично Суздалев, пятясь всем телом назад. Ноги скользили по гладкому полу, никак не желая отталкиваться. Скрюченные пальцы царапали мерзлую землю, желая выковырять камень или хоть горсточку. Да где там! – Как турку! За Плевну!
Билый не торопился, рассчитывая удар, и попытался снова задеть багром раскроенный нос хищника. Получилось! Морда медведя скрылась из дымохода.
– Держись, Ваня! – закричал Билый, приседая и выставляя багор впереди себя под немысленным углом, с силой вонзая тупой конец в вечную мерзлоту.
– Чего? – растерянно протянул граф, хмурясь и махая головой в разные стороны, пытаясь уловить смысл слова.
Страшный удар обрушился на крышу, ломая бревна. Впуская в себя ночь, звезды, холод и обуянного яростью зверя, крыша хижины разверзлась, переломившись в нескольких местах. Граф инстинктивно прикрыл голову руками, закрываясь от обломков. Билый крепче ухватился за древко багра, направляя острый конец вверх. Дерево тут же запело в руках, принимая на себя тушу хищника. Казак дрогнул, опускаясь на колено, но оружие не выпустил. Огромная масса легко пропустила через себя багор, и тяжелая туша с надрывными стонами, выпуская из себя продолжительно воздух, опускаясь, погребла под собой Миколу.
Малахай тревожно завыл.
Суздалев очнулся. Вроде бы и не терял сознания. Отчетливо помнил, как начал рушиться потолок. Как бревно прилетело на грудь и на голову… Тут же застонал, стаскивая с себя увесистый обломок. Лицо сразу принялся облизывать Малахай. В черном небе ярко горели звезды.
– А, чтоб тебя… Морда мохнатая! Микола, – тревожно позвал граф односума, чуть приподнимаясь и оглядываясь. Почти все помещение избушки занимала большая звериная туша. Из спины ее торчал на добрый метр окровавленный багор.