– Микола… – Суздалев поднялся. Ноги тряслись. Казак лежал под лапой медведя. На белом лице застыла маска азарта.
– Что же это такое, – запричитал граф, в порыве поднимая тяжелую лапу и вытаскивая из капкана односума. Пощупал ему пульс, склонился, прислушиваясь к дыханию, и стал быстро растирать казаку уши. Через минуту тот замычал, открывая глаза.
– Жив, дружище, – радостно возликовал Суздалев и облегченно выдохнул, приваливаясь к медвежьему теплому боку.
– Упрел трошки, – признался казак, кряхтя, присаживаясь рядом. Малахай, повизгивая, как бы извиняясь, подполз на брюхе к друзьям, по очереди суя морду в лицо одному и другому.
Билый слегка отвернулся, отталкивая рукой морду пса.
– Хороший. Правильный, – пробормотал он и тоже уставился в звездное небо, куда смотрел его односум.
– Нет больше хижины, – сказал безразличным тоном граф. – Теперь замерзнем.
Билый покривился, возражать не было сил. Спорить не хотелось. В голове пронеслось: «Какой замерзнем? Дров полно. Мяса полно. Сейчас отдохну и придумаю навес. Тепло будет». Вместо этого сказал:
– Зато поедим, – и ткнул локтем в необъятный бок медведя. Граф с интересом посмотрел на товарища. Билый подмигнул.
– И супчик сваришь? С бульончиком наваристым?
– И супчик сварю. И Малахая накормим. Хоть отожрется, псина! И деду Трофиму трофей будет. И сами теперь не пропадем.
– Жалко, шкура чуточку подпалена, – Суздалев кивнул на то, что туша лежит в очаге и дымится, тлея. – И дырявая слегка. – Граф показал пальцем на торчащий багор.
Билый покривился и махнул рукой.
– Нехай! Так даже лучше. – Он задумался, ища подходящее слово и выдохнул: – Меньше кромсать придется.
Билый неторопливо достал свой нож и принялся умело делать надрезы на шкуре медведя. Суздалев помогал оттягивать кусок, Микола ловко надсекал фасции, прикрепляющие шкуру к мясу. Поначалу все шло медленно, но постепенно азарт возобладал над охотниками.
Несмотря на то что дело спорилась, только к полудню управились. Все тело гудело от проделанной работы.
Граф лежал и носом клевал. Даже лицо жиром вымазано. Довольный. Давно таким его казак не видел. Малахай, насытившись, больше не ел, развалясь у большого открытого очага. Из развалившийся избы удалось создать небольшой закуток. Не ахти какая холобуда вышла, но все тепло, и снег на голову не сыплет. Можно и вздремнуть и даже что-то съестное на костре приготовить. А что еще нужно в таких условиях? Билый перевернул лапу медведя, угли обрызгало жиром и потянуло ароматным дымком.
Малахай тревожно зашкрябал лапами, лениво отрывая морду. Микола вытер об шкуру руку и похлопал по месту рядом с собой. Пес честно попытался сдвинуться и виновато упрятал нос в мех, слабо шевеля приветливо хвостом.
– К вечеру выдвинемся, – неожиданно сказал казак. Суздалев вздрогнул.
– И куда?
– Назад к судну. По звездам пойдем. Чтоб наверняка! К вечеру другого дня будем на месте. В крайнем случае заночуем, и на следующий день точно достигнем лагеря.
– А поляки? – подумав, спросил граф. Билый пригладил бороду: «Думал, о Янковском спросит».
– Сдается мне, нет больше добровольцев.
– Как нет?! – встрепенулся Суздалев. Сон его как рукой сняло.
– Так и нет, – пожал плечом казак. – Не повезло им. Медведя встретили.
– Как мы?! – Иван даже приподнялся на локте.
Билый кивнул на шкуру под собой.
– Нашего. Только раньше.
Иван позеленел вмиг лицом. Подавил спазм. Утер ладонью выступившую слюну.
– Уверен?
– Как в себе, – вздохнув, сказал Билый.
– А что с Янковским? – очень медленно спросил Иван.
– С полковником? – живо переспросил Микола, чуть наклоняясь к односуму. – А что с ним? Ты скажи. Мы ведь, по сути, его не нашли.
Суздалев посмотрел на него в упор. Но друг молчал. Лицо его было непроницаемо. Иван немного отшатнулся. Понимая, какое бы решение он ни принял, односум поддержит. Потому что не умеет по-другому. Но принимать на себя такое решение… Теперь… Одно дело найти мерзавца и разрядить ему в лицо, в упор штуцер. Или поймать на мушку, когда он будет, как заяц, бежать от них, как от чумы, и петлять, путая следы. Просить о пощаде! Другое дело – оставить его здесь. В забвении. Где тишина бывает мертвой, а каждый появившийся звук напоминает шепот из преисподней. Где от холода стынут жилы. И каждый день похож на прожитую жизнь. И жизнь эта не очень хорошая. Как так можно поступить? Будет ли это по-человечески? Правда, сам полковник поступил с ним неправильно и мало заботясь о морали и чем его действия закончатся для товарищей. Уподобиться ему? Стать таким же? Нет.
«Нет», – подумал Суздалев и затряс головой, сгоняя наваждение.
– По сути его не нашли, – повторил Иван слова друга, – но… Могли бы?
Билый не торопился с ответом, тянул паузу. Переворачивал медвежью лапу, незаметно посматривая за односумом.
– Могли бы?
– Да.
– Тогда давай, – вздохнув произнес граф.
– Уверен?
– Да, – без колебаний сказал Суздалев.
– А как же месть твоя?
– Бог с ней.
– Не так скоро, друже, – хмыкнув, сказал Билый. – Не с одной собакой и не в таком состоянии, как мы. Вернемся на судно. Отдохнем трошки. Я подготовлюсь. Возьму дюжих молодцов из матросов. Прокатимся с ними налегке. Малахай наши припасы потащит. Других – нет. Да много нам и не надо. Здесь мясо припрячу. Схрон сделаю. Будет вторым лагерем. А там и Янковского найдем. Или мичмана. Думаю, недалеко они.
– А я? Быстро-то не смогу с вами.
– Ты – нет. Ты ходить-то толком не можешь, весь скрюченный. А мы бежать будем на нартах швыдко. Не с твоим ранением. Да не журись, друже! Я же мигом.
– Не хочется тебя одного отпускать, – сокрушенно сказал Суздалев.
Казак коротко хохотнул. Понравилась ему такая забота, непосредственная и наивная.
– Да ты не журись, Ваня. Мы же мигом. Даже роман не успеешь дочитать.
– Нет моего романа, – улыбнулся Суздалев. – Поляки с собой увезли. На растопку, наверное, забрали. Хорошая книжка была. Про индейцев.
Билый улыбнулся, прилег, плотнее в шкуру кутаясь. Кусок мяса, на деревянную палку надетый, отложил, освобождая руки. Приятная дремота от сытости сразу стала накрывать. В голове столетние ели зашумели. Заколыхались ветки над головой. И все вокруг заместо белого стало насыщенно зеленым. Ручей зажурчал, выводя знакомые мелодии.
Воды чистые, прозрачные. На дне жирная форель плавает да самородки золотые поблескивают. Тревожно вдруг стало. Потому что папоротник впереди заколыхался и на поляну индейцы стали выезжать. А впереди всех главный их, вождь племени. Только лицом почему-то на деда Трохима похож как две капли.
Подивился Микола тому, что у старого казака на голове вместо привычной папахи головной убор из длинных перьев. Хотел слово свое веское сказать, и ноги вдруг разом отнялись. Будто камень тяжелый с них рухнул.
Встрепенулся Билый, приходя в себя. Стало заметно холоднее и сумерки подкрались незаметно. Очаг еще не погас полностью. Продолжал тлеть углями. Казак потянулся и увидел, что Малахай у ног стоит в стойке, морду вытягивает.
Косится, заметил ли человек, какой он важный на страже. Видно, на ногах и лежал, а спрыгнул, и легче сразу стало – от этого и проснулся.
– Чего учуял? – зевая, спросил Билый, подкидывая дрова в очаг. Суздалев крепко спал, умаявшись. Малахай заворчал и, вытянув морду к небу, завыл. Ладно у него получилось. Почти как у волка. Казак одобрительно покачал головой. И вздрогнул, когда услышал в ответ вой далекий, но приближающийся. Затем лай донесся. Вскочил тут же резко. Ловко багор подхватил.
– Никак гости едут? – спросил задумчиво. Малахай снова посмотрел на него. Но больше не выл. Переминался с ноги на ногу, желая вперед броситься.
– Погоди. Сами явятся, – пробормотал Билый, глянул на Суздалева. Граф спал, и будить его не хотелось. Все равно толком не боец. «Неужто я ошибся? Поляки возвращаются?» – Надо бы встретить гостей дорогих.
Микола пошел к нартам. Развернул их на приближающийся лай, приладил второй ствол так, чтобы картечница, заряженная одним зарядом, при своем последнем выстреле наделала дел побольше. Ну, а там дальше как Бог укажет да багор верный поможет. «Но что делать, если с Янковским возвращаются? Как тогда поступить?»
Малахай тревожно заворчал, вглядываясь в полумрак. Поднял правую лапу, принимая стойку. Билый прищурился. Темное размытое пятно быстро приближалось. И вскоре стали различимы собаки. Это была одна упряжка. И в ней не было людей.
– Ну-ка давай! Пригони ее сюда. Пошел, Малахай!
Пес рванул с места. Казак не спеша направился следом, помахивая багром, готовый в случае опасности сделать рывок в сторону и уйти с линии огня. Однако сердце подсказывало, что никого в легких санях нет.
Ошибся частично.
Малахай привел упряжку к нему. Да и собаки сами обрадовались, завидя человека. Некоторые были знакомы – из тех, что покупали сами. Отощали, дышали тяжело, поднимая ребристые бока. Тут же повались в сугроб, когда Билый отдал команду.
В упряжке был человек.
Застывший уже. Лежал на животе в неестественной позе. Спина вся порвана, в глубоких ранах от когтей. По краям уже инеем покрылась. Билый посмотрел на синюшный череп. Снег слегка припорошил остатки волос. С рваного уха свисало разбитое пенсне.
– Вот и встретились, Малиновский. Эко тебе досталось.
Неизвестно, что было у поляков. Получилось сопротивляться? Или медведь напал неожиданно? Видно, творилось что-то ужасное, раз раненый капитан один. Случайно или, получив рану, попытался сразу в упряжке удрать, бросив подчиненных? Свою верную команду. А собаки только и рады были рвануть с места. Интересно, долго блуждали?
Билый посмотрел на отощавших псов. Потом с трудом начал отрывать от шкур заледеневшее тело, переворачивая Малиновского. Тело глухо упало на мерзлый наст. Казак принялся за обыск. Достал револьвер из кобуры. Проверил барабан. Все патроны целы. Даже выстрелить не успел. Принялся рыться в карманах.