С каждой новой фразой вены на лбу этого человека надувались все сильней, пока не стали смахивать на канаты. Его глаза и лицо выглядели так, будто он находился на грани апоплексического удара. Я начал подозревать, что он принимает наркотики или сильнодействующие лекарства.
– Да-да, можете передать Нортону, что я приставлю к нему наблюдение! Это напугает его до смерти!
Я и не подозревал, что раскол между Уитни и Нортоном был насколько глубок.
Кеннеди слушал, не говоря ни слова, но я знал, что сейчас он находится в своей стихии. Он играл Локвудом против Альфонсо де Моше и матерью Альфонсо – против Инес. Теперь, если Стюарт сам вызовется играть против Нортона, в этом бурлении страстей могут появиться столь необходимые улики. Потому что когда люди сражаются друг с другом, часто всплывает истина.
Бросив последний взгляд на апоплексическое лицо Уитни, сыщик поднялся.
– Очень хорошо, – сказал он. – Я рад, что мы теперь лучше понимаем друг друга.
Бизнесмен что-то буркнул, тоже вскочил, повернулся на пятках и, ступая почему-то не очень уверенно, вышел из кафе в коридор «Принца Эдуарда-Альберта».
Едва он скрылся, Крэг наклонился и быстро вытряхнул из пепельницы в конверт пепел от его сигарет и окурки.
– У меня уже есть один образец, – заметил он. – Но и второй не повредит. Никогда не бывает слишком много материала для работы. Давай посмотрим, куда он пошел.
Мы медленно последовали в том направлении, куда двинулся Уитни, и увидели его у сигаретного киоска: он внимательно всматривался в дальний конец коридора.
Подойдя ближе, мы увидели, на кого он таращится.
– Сеньора де Моше! – тихо воскликнул следователь, заставив меня укрыться за пальмой в кадке.
Это и в самом деле была она. Покинув чайную, латиноамериканка направлялась в свой номер, когда взгляд ее упал на Стюарта. Несмотря на все неприятные вещи, которые он только что высказал об этой женщине, Уитни устремился к сеньоре, как мотылек на пламя свечи, как будто перуанка заворожила его взглядом.
Была ли для такого поведения иная причина, кроме ее изумительных глаз? Был ли это своего рода самогипноз? Я знал о существовании офтальмофобии – страха чужого взгляда. Эта фобия не имеет ничего общего с обычной нелюбовью человека к тому, чтобы на него бесцеремонно глазели: это паническая боязнь стать объектом пристального разглядывания. Может, то, что Инес называет «дурным глазом», тоже можно объяснить с точки зрения науки…
Не было ни малейшего шанса выудить полезные сведения из этой странной пары, и Кеннеди двинулся к ближайшему выходу из отеля.
– Централ-парк, Уэст, – велел он шоферу такси, когда мы сели в машину, а потом обратился ко мне: – Я должен снова повидать Инес Мендоза, перед тем как продолжу расследование.
Девушка не ожидала увидеть нас так скоро, ведь мы не так давно расстались в отеле, но мне показалось, что она обрадовалась нашему приходу.
– Что-нибудь случилось? – спросила она нетерпеливо.
– Мы повидались с мистером Уитни, – ответил Крэг. – И вы были совершенно правы – он ведет себя очень странно.
– А мне звонил Альфонсо! – выпалила Инес.
– Что-то важное?
– Ну… – сеньорита заколебалась. – Он сказал, что надеется – случившееся сегодня не изменит наши отношения. Вот, собственно, и все. Он послушный сын и даже не попытался объясниться насчет поведения своей матери. А больше ничего не произошло.
Сыщик улыбнулся.
– То есть вы не виделись с мистером Локвудом? – уточнил он.
– Вы всегда заставляете меня рассказывать то, что я не собиралась, – призналась девушка с ответной улыбкой. – Да, я не смогла удержаться. Но я с ним не виделась, я ему позвонила. Хотела пересказать возмутительные намеки сеньоры и заверить, что для меня это ничего не изменит.
– А он что?
– Не могу дословно припомнить его слова, но он ответил в том смысле, что слова сеньоры де Моше похожи на полученное мной анонимное письмо. Мы оба чувствуем, что есть некто, желающий нас поссорить, и не позволим, чтобы это произошло.
Если бы Кеннеди или я упомянули сейчас о следах в музее, не сомневаюсь, сеньорита Инес указала бы нам на дверь. Она была в таком настроении, что, вероятно, стала бы утверждать, что в ботинках Честера в ту ночь был кто-то другой.
Взгляд детектива блуждал по комнате, словно он что-то высматривал.
– Могу я взять отсюда сигарету? – вдруг спросил он, показав на коробку на столе.
– Вообще-то это сигареты мистера Локвуда, – смущенно ответила Инес. – Он оставил их тут во время своего последнего визита, а я забыла отослать их ему. Подождите минутку, я принесу вам отцовские.
Она вышла из комнаты, и, едва дверь за ней закрылась, мой друг быстро взял сигарету из коробки.
– Сигареты Локвуда у меня уже есть, но пусть будет еще одна, коли подвернулся такой случай, – сказал он. – Я‑то думал, это сигареты ее отца. Когда она принесет другие, выкури со мной одну и не забудь сохранить окурок. Он мне нужен.
Вскоре сеньорита вошла с большой металлической коробкой, в которой хранилось несколько сотен сигарет. Мы с Кеннеди взяли по одной, закурили и несколько минут вели разговор о пустяках, чтобы у нас был предлог остаться. Что касается меня, я был рад оставить большой окурок, потому что сигарета мне не понравилась. Как и те, что предлагал нам Уитни, она имела специфический, на мой вкус довольно неприятный запах.
– Спасибо большое за гостеприимство, – сказал наконец Крэг, поднявшись. – А теперь мне пора в лабораторию. Меня еще ждет кое-какая работа.
14. Интерферометр
Но сразу взяться за работу ему не удалось: в лаборатории ждал профессор Нортон.
– Я как раз направлялся к себе, – объяснил археолог, – но подумал, что загляну-ка сперва сюда и посмотрю, как продвигаются дела.
– Медленно, – угрюмо ответил Кеннеди, снимая пальто и влезая в лабораторный халат.
– Вы виделись в последнее время с Уитни? – тревожно спросил его гость.
Интересно, расскажет ли ему Крэг, что бывший патрон намерен приставить к нему слежку? Но детектив только бросил:
– Виделись. А еще виделись с сеньорой де Моше… и не только с ней.
– С кем же еще?
– С ее сыном и сеньоритой Мендоза.
Сыщик бросил на Аллана проницательный взгляд. Думаю, от моего друга, как и от меня, не укрылось, что археолог встрепенулся только при упоминании последнего имени. Но не успел Нортон задать очередной вопрос, как Кеннеди сказал:
– Если вас интересует Уитни – да, мы наткнулись на него в отеле и поболтали несколько минут.
– Он говорил что-нибудь обо мне?
– Ничего хорошего. А почему вы спрашиваете? Вы получили от него какие-то вести?
– Ни слова. Разрыв окончательный. Просто я гадал, что он рассказывает обо мне другим людям. Он ведь будет, как бы это выразиться… Излагать свою версию случившегося.
– Что правда, то правда.
Нортон так жадно уставился на Крэга, что тот нехотя продолжал:
– Он в ярости из-за потери кинжала. И, похоже, считает, что кража в музее случилась по вашей вине.
– Я так и думал, я так и знал! – горько воскликнул Аллан. – Я вижу, куда дует ветер. Все попечители услышат о моей небрежности, из-за которой ограбили музей. Конечно, я ведь должен был сидеть там всю ночь напролет! Кстати, вам пригодились отпечатки ног в саркофаге?
Я с интересом посмотрел на своего товарища. Решит ли он наконец-то обнародовать свое открытие?
Следователь сунул руку в выдвижной ящик и вытащил хорошо знакомые мне листы бумаги.
– Вот копия этих отпечатков, – он продемонстрировал один из листов.
– Да, – согласился археолог, – но удалось ли вам установить, кому они принадлежат?
– Оказалось довольно трудно собрать отпечатки обуви всех нужных мне людей. Но в конце концов я все-таки их раздобыл.
– И что же? – вопросил Нортон, напряженно подавшись вперед.
– Есть один человек, отпечатки ног которого в точности соответствуют найденным в музее.
С этими словами Кеннеди вручил профессору второй лист.
Аллан внимательно изучил оба, сравнивая их друг с другом.
– Я не специалист в области криминологии, – возбужденно сказал он, – но даже на мой неопытный взгляд эти отпечатки идентичны!
Положив листы, он в упор посмотрел на сыщика.
– Вы не хотите объяснить мне, кто оставил эти следы?
– Переверните второй лист. На нем написано имя.
– Локвуд! – прочитал Нортон и словно задохнулся. – Нет… Вы, должно быть, шутите!
– И не думаю, – твердо ответил Крэг. – Честер был в музее той ночью и прятался в саркофаге. А что случилось потом – мне пока неизвестно.
Археолог лихорадочно размышлял.
– Хотел бы я иметь вашу силу дедукции, Кеннеди, – сказал он наконец. – Как по-вашему, какой из этого следует вывод?
– А по-вашему – какой? – ответил наш друг вопросом на вопрос.
Нортон заколебался:
– Ну, сдается мне, двух ответов тут быть не может. Раз он был в музее, то он и взял кинжал. Раз он взял кинжал, значит, он и убил Мендозу!
Умозаключение было таким логичным, что только адвокат Локвуда смог бы что-нибудь возразить на него.
– И все другие факты подтверждают это, – продолжал Аллан. – Вспомните – ведь именно этот тип обнаружил тело Мендозы.
– Но мальчик-лифтер сам отвез Локвуда на этаж, – возразил сыщик.
Мне показалось – он сказал это скорее для того, чтобы поддержать дискуссию, чем для того, чтобы опровергнуть выводы собеседника.
– Да, отвез! Тогда Честер и «обнаружил» труп. Но ведь убийство могло произойти и раньше. Кто знает? Локвуд мог незаметно подняться по лестнице, войти в квартиру Мендозы, сделать свое дело и так же незаметно улизнуть. Разве есть лучший способ отвести от себя подозрения, чем вернуться, зная, что теперь-то твой приход непременно заметят, и самому «обнаружить» труп?
Доводы Нортона были весьма резонными, но, вместо того чтобы согласиться или не согласиться с ними, Кеннеди спросил:
– А вы знакомы с Честером? Я имею в виду – вы были знакомы с ним раньше, до того, как произошло убийство?