[166]. История изменила его партийный выбор. В мае 1918 года Шкляр бежал из оккупированного немцами Борисова в Советскую Россию, ушел добровольцем в Красную армию и в октябре на Восточном фронте вступил в партию большевиков.
В Гражданскую войну Шкляр был политработником на Восточном и Туркестанском фронтах. Судя по автобиографии, опыт участия в боевых операциях имел небольшой, боевых наград не получил. Редактировал фронтовые газеты и журналы, заведовал фронтовыми школами, напутствовал красноармейцев, шедших в бой, «обрабатывал материалы противника», проводил областные съезды советов и создавал ревкомы. В числе боевых соратников этого периода Шкляр в автобиографии назвал, в частности, В. В. Куйбышева и М. В. Фрунзе.
Приведу наиболее яркие истории из красноармейской жизни Шкляра, которые он сам выбрал для автобиографии. В январе 1919 года, будучи агитатором на боевом участке фронта на Урале, Шкляр попал в плен к белым, которые приговорили его к смерти – «живьем закопать в землю». Чудом остался жив, в последнюю минуту его освободили подоспевшие красные отряды. «Обработал 40 человек пленных казаков в одной школе, – пишет он о другом событии, – которые, окончив школу, влились в армию Колчака и разложили некоторые полки противника». В 1920 году в Туркестане был «комиссаром агитпоезда имени тов. Сталина», в котором объездил Ферганскую область, «с оружием в руках» пробивался в кишлаки и распространял агитационную литературу среди мусульман и красноармейцев.
В 1920 году Шкляр обратился к Ленину с просьбой отозвать его с фронта для продолжения учебы. Последовал телеграфный ответ с разрешением приехать в Москву для поступления в Социалистическую академию. Однако, приехав в столицу, Шкляр «в Академию не вступил, ибо втянулся в партработу»: редактировал газету Наркомнаца «Жизнь национальностей» и читал лекции в партшколах.
Осенью 1920 года Шкляр «по усталости и болезни» перешел… в ВЧК на «литературно-политическую обработку материалов». Несколько лет состоял ответственным секретарем партийной ячейки ВЧК/ОГПУ. «Развертываю партийную работу в ГПУ, создаю партшколы», – написал он об этом времени своей жизни. После кратковременного отрыва для учебы в Коммунистической академии Шкляр вернулся в ОГПУ и до 1929 года был оперативным работником. Документы не позволяют сказать, в чем именно состояла его работа в ОГПУ: в личном листке значится лишь безликое «разная руководящая работа». Среди коллег, которые знали его по работе в ОГПУ, Шкляр в автобиографии 1923 года назвал Ф. Э. Дзержинского, И. К. Ксенофонтова, В. Р. Менжинского, И. С. Уншлихта, Я. Х. Петерса и Г. Г. Ягоду.
Из ОГПУ Шкляр перешел на хозяйственную работу, но его связь с органами не прервалась[167]. Он стал председателем правления Всесоюзного общества «Кредитбюро». В период обострения валютного кризиса в начале 1930-х годов с санкции Политбюро под прикрытием «Кредитбюро» ОГПУ собирало у советских граждан полисы иностранных обществ и наследственные документы для предъявления исков за границей[168]. В случае удовлетворения иска государство забирало себе четверть (!) выигранной суммы, владельцы же полиса или наследства могли покупать товары в Торгсине на оставшуюся часть валюты. «Кредитбюро» «оказывало содействие» и тем гражданам, которые желали получить валюту со своих счетов в иностранных банках, видимо, тоже с потерей значительной части валюты в пользу государства.
Следы «Кредитбюро» неожиданно обнаружились в архиве американского посольства, в меморандуме о беседе с представителем берлинского банка[169]. Хотя меморандум был и без того секретным, имя берлинского банкира не разглашалось – некий «мистер Х». «Мистер Х» рассказал, что в период 1925–1930 годов – время относительно свободных выездов из СССР за границу – советские граждане открывали валютные счета в его банке. При этом они строго наказывали держать информацию по вкладам в секрете и ни при каких обстоятельствах не пытаться искать их по месту жительства в СССР. Денежные операции велись через доверенных лиц за границей. Банк, по словам «мистера Х», строго соблюдал условие договора. Но недавно, – продолжал банкир, – работники банка получили серию нотариально заверенных требований советских вкладчиков перевести им в СССР деньги с их банковских счетов. Требования поступали через посредника, «Кредитное бюро» в Москве. Сотрудники берлинского банка не сомневались, что ОГПУ заставило людей подписать нотариальные бумаги и что, будь деньги переведены в СССР, вкладчики их не увидят. Берлинский банк «в интересах своих вкладчиков» (и в своих собственных) отказался выплатить деньги по заявкам «Кредитбюро». Для немцев так и осталось загадкой, как советские власти смогли узнать имена и номера счетов вкладчиков.
В этой истории потрясает трагическая ирония жизненной ситуации. В конфиденциальном разговоре с берлинским банкиром обсуждались события 1933 года. Голод, а не ОГПУ, заставил людей рассекретить информацию об их валютных счетах за границей. Решив отдать государству значительную часть валютных сбережений, они рассчитывали использовать оставшуюся сумму в Торгсине, но оказались в ими же самими расставленной ловушке. Есть в этой истории и другое трагическое обстоятельство. «Кредитбюро» представлялось правительственной организацией. Не ведая о том, что на деле «Кредитбюро» было хозяйством ОГПУ, люди передавали информацию о своих валютных сбережениях точно по адресу – ведомству, которое занималось изъятием ценных частных накоплений и карало тех, у кого они были. Люди не только не получили денег, но и оказались под колпаком ОГПУ. В выигрыше остался лишь берлинский банк.
История с отзывом берлинских вкладов произошла уже после того, как Шкляр покинул пост председателя «Кредитбюро». Он продолжил карьеру по торговой линии, став сначала директором Мосгосторга, а затем председателем Правления Торгсина.
Шкляр пришел в Торгсин в январе 1931 года, в «интуристский период» его работы, а оставил этот пост в октябре 1932 года, накануне массового голода в СССР. Шкляр не был специалистом в торговом и валютном деле. По его собственным словам, по профессии он был партиец, а образование получил большевистское политическое. Его главной задачей на посту председателя Торгсина было направлять энергию людей на выполнение директив партии. Годы председательства Шкляра стали временем становления Торгсина, превращения конторки Мосторга во всесоюзную организацию. Решающий поворот в судьбе Торгсина – допущение советского потребителя в его магазины и начало продаж за золото – совершился в правление Шкляра.
Шкляр ушел из Торгсина не по своей воле и без почета, но его анкета молчит о причинах ухода[170]. Артур Сташевский, который сменил Шкляра на посту председателя Торгсина, как-то заметил, что тот «недостаточно последовательно проводил и разъяснял» директивы партии[171]. Фраза огульная и мало что разъясняет. Однако есть материалы, которые позволяют считать, что Шкляр был уволен из Торгсина за разбазаривание, а возможно и хищение государственной собственности. В июле 1932 года уполномоченный Наркомата внешней торговли в Закавказских республиках, за что-то обиженный на Правление Торгсина, в запале писал: «Вас всех разгоняют, Шкляра тоже снимают»[172]. Заведующий секретной частью Московской областной конторы Торгсина Н. А. Королев в докладной записке упоминал Шкляра среди работников, совершивших крупные хищения[173]. Об изгнании с должности говорит и явное понижение по службе: после ухода из Торгсина осенью 1932 года Шкляр несколько месяцев работал уполномоченным по скотозаготовкам в городе Малоузенске Нижне-Волжского края, а затем до весны 1936 года был уполномоченным Наркомата торговли по Ивановской области и Белорусской ССР.
Возможно, знаний и энергии оказалось недостаточно, чтобы управлять растущим хозяйством Торгсина, но, скорее всего, случилась банальная вещь – Шкляр не выдержал искушения торгсиновским изобилием. В апреле 1932 года нарком внешней торговли СССР А. П. Розенгольц гневно писал Шкляру: «Указываю Вам на всю недопустимость перерасхода Вами из секретного фонда денег в 1931 г. Вместо отпущенных Вам 1000 руб., Вами израсходовано 5850 руб.»[174]. Поставленный сберегать и множить государственную валютную копейку, Шкляр разбазаривал экспортные товары. Ранее упомянутый уполномоченный внешней торговли Закавказья, требуя продать товары из Торгсина, обличал: «Мне Шкляр обещал пальто привезти»[175].
Причиной снятия Шкляра с должности председателя Правления, вероятно, было и то, что масштаб его личности больше не соответствовал грандиозной задаче, стоявшей перед Торгсином. В стране начинался массовый голод, и у Торгсина появился реальный шанс собрать горы драгоценностей. Эта задача требовала крупного руководителя с опытом организационной и валютной работы. Таким человеком стал Артур Сташевский. Торгсин перерос Шкляра.
В годы репрессий 1937–1938 годов одного знакомства Шкляра с Ягодой или его членства в Бунде, о чем он открыто писал в своих анкетах, было бы достаточно для ареста и расстрела. Однако судьба оказалась благосклонна к нему. Массовые репрессии Шкляр переждал в Китае, где он работал с мая 1936-го до января 1939 года вначале директором «Совсиньторга»[176], а затем торговым агентом в Синьцзяне. Видимо, никаких крупных разведывательных поручений Шкляр в Китае не выполнял, хотя логично было бы предположить, что бывший сотрудник ОГПУ, оказавшись в этой стране накануне Второй мировой войны, помимо легальных торговых мог получить и «специальные» задания. Но ни одна книга по истории советской разведки не упоминает Шкляра