До сих пор книга рассказывала о том, что люди приносили в Торгсин, настало время посмотреть, с чем они выходили из его магазинов. Торгсин, как мифологический Янус, имел два лица. Одно смотрело на Запад по направлению уходящего из страны на мировой рынок потока золота и других валютных ценностей. Второе было обращено на Восток к собственному народу. В то время как «поток на Запад» золотился, серебрился и переливался бриллиантами, «Восток» был голодным и злым. Вопреки булгаковскому хрестоматийному образу «лососево-миткалевого» магазина с зеркальными дверями, более точной метафорой печального триумфа Торгсина является мучной лабаз: люди несли туда золото, выносили мешки с мукой.
Торгсин за годы существования пережил несколько трансформаций. До того как он открыл двери советскому покупателю, его магазины были сувенирными и антикварными лавками. Объемы их торговли были незначительны: в 1931 году Торгсин продал товаров всего лишь на 6,9 млн рублей[697]. Но этот год стал рубежным: летом начались операции с царским чеканом, в начале осени правительство разрешило советским гражданам получать на Торгсин денежные переводы из-за границы, а в декабре открылась продажа товаров на бытовое золото. После допущения в Торгсин советских потребителей обороты его торговли начали стремительно расти[698] (табл. 18).
Стала меняться и товарная структура продаж Торгсина. В первом полугодии 1931 года продукты составляли 80 % проданных товаров. Однако продовольственная специализация в тот момент не определялась спросом голодных: главной операцией Торгсина в первой половине 1931 года было снабжение иностранных пароходов в советских портах, а те покупали преимущественно продовольствие. С появлением в торгсинах советских покупателей, во второй половине 1931 года доля продовольствия в продажах вначале резко упала (до 20–25 %)[699]. Магазины Торгсина работали пока только в крупных индустриальных городах, пользовавшихся приоритетным государственным снабжением, благодаря которому горожане в полной мере еще не ощутили «продовольственные затруднения»[700]. В 1931 году крестьяне не знали о Торгсине. Список товаров, пользовавшихся главным спросом в торгсинах во второй половине года, отражал рубеж между относительным и шатким городским благополучием и приближавшимся голодом: наряду с обувью, трикотажем, готовым платьем, бельем и текстилем высокий спрос имели мука и сахар[701].
Результаты 1931 года свидетельствовали, что у Торгсина существовала потенциальная возможность стать городским валютным магазином ширпотреба улучшенного качества, но голод перечеркнул эту перспективу. В 1932 году – первый год массового голода в СССР – доля продовольствия в продажах Торгсина выросла с 47 % (I квартал) до 68 % (IV квартал)[702]. В районах с преобладанием крестьянского населения, обобранного государственными заготовками, удельный вес продовольствия в структуре продаж Торгсина был и того выше. В мае 1932 года из Башкирии, например, сообщали, что Торгсин на 80 % торгует мукой, остальные товары продаются слабо[703]. С Северного Кавказа в декабре 1932 года доносили, что спрос в Торгсине существует только на муку, крупу, растительное масло и сахар. По словам донесения, «громадное количество покупателей» толпилось у универмагов Торгсина, в основном сельские жители, которые «пришли исключительно за мукой», а «промтоварами покупатель за последнее время не интересуется почти совершенно»[704].
По мнению комиссии ЦКК ВКП(б) и НК РКИ, которая проверяла работу Торгсина в конце 1932 – начале 1933 года, ажиотажный спрос на продовольствие объяснялся неправильной политикой торгсиновских цен – слишком высокими ценами на промышленные товары и слишком низкими на продукты. Комиссия рекомендовала повысить цены на продукты питания, после чего приняла оптимистичный, но нереальный план продаж на 1933 год. В нем продовольствие и промтовары должны были иметь почти равный удельный вес (55 и 45 % соответственно)[705]. Следуя рекомендациям свыше, руководство Торгсина в начале 1933 года повысило цены на продукты, но характер покупательского спроса не изменился. Напротив, в I квартале 1933 года доля продовольствия в продажах Торгсина выросла до 85 %! Больше половины (60 %) продуктов, проданных Торгсином зимой 1933 года, составляла «хлебная группа»[706]. Сравнение материалов преимущественно крестьянской Западной (Смоленской) и городской Ленинградской контор свидетельствует, что и в городе, и в деревне продовольствие лидировало в продажах[707]. Люди меняли ценности на муку. НК РКИ, проводивший проверку Торгсина, сообщал: «Если нет муки и крупы, то нет и очередей»[708]. Структура продаж явно свидетельствовала о голоде, но чиновники упорно пытались объяснить происходившее политикой цен. Голод привел к резкому росту торгсиновской торговли. В 1932 году люди купили в Торгсине товаров на сумму более 50 млн рублей (табл. 18). Региональная сеть магазинов Торгсина в 1932 году только начала разворачиваться. Будь она создана раньше, объемы торговли Торгсина в тот голодный год оказались бы значительно больше.
План Торгсина по продаже товаров на 1933 год – 100 млн рублей – явно рассчитывал на продолжение голода. В начале года зам. председателя Правления Азовский цинично-триумфально заявил, что ни одна другая организация «не располагала такими благоприятными условиями для работы, какие имел Торгсин»[709]. Реальные масштабы трагедии оказались больше пугающе-смелых плановых наметок: продажа товаров населению в 1933 году достигла рекордной суммы 106,5 млн рублей (табл. 18). Счастлив был тот, у кого было что снести в Торгсин в тот страшный голодный год. Продукты составили львиную долю (более 80 %) всех проданных Торгсином товаров. Мука, преимущественно дешевая ржаная и пшеничная низких сортов, лидировала, составляя более 40 % в общей массе продуктов, проданных Торгсином в 1933 году[710]. По неполным данным, в 1933 году люди вынесли из Торгсина около 235 тыс. тонн муки[711], 65 тыс. тонн крупы и риса, 25 тыс. тонн сахара[712]. Эти повседневные продукты были главными в спросе голодных. Продажа товаров «сытого» спроса была незначительной. В 1933 году Торгсин продал рыбо-икорных товаров на сумму 1,1 млн рублей (немногим более 3 тыс. тонн), фруктов на сумму около 0,6 млн рублей (1,7 тыс. тонн), мяса на 1,2 млн рублей (2,8 тыс. тонн), шелковых тканей на сумму около 0,8 млн рублей[713], обуви на 2,7 млн рублей, мехов, как и вино-водочных изделий, на 0,7 млн рублей, а антиквариата всего лишь на 0,3 млн рублей[714]. Деликатесы и изыски терялись среди дерюги мешков с мукой. Из всех контор в Правление Торгсина в Москву неслись просьбы прислать больше муки – торговля, не поспевая за голодным спросом, шла с перебоями[715]. Директора торгсинов повсеместно объясняли срывы планов продаж плохими поставками муки. Продажа «товаров хлебной группы» в Торгсине во время голода была ограничена не покупательским спросом, а недостаточным государственным снабжением его магазинов.
Голод стал стихать с началом лета и закончился с получением хорошего урожая[716]. Статистика Торгсина отразила нормализацию продовольственного положения в стране. Повсеместно число людей, сдававших ценности, снизилось, а средняя величина суммы ценностей, сданных одним человеком, выросла[717] – показатель того, что среди «сдатчиков» начали преобладать люди более состоятельные, продававшие ценности Торгсину не из нужды и не по мелочи, а чтобы купить дорогостоящие товары элитного спроса. Торгсиновские работники стали незаконно включать в свои пайки вино, фрукты, какао и шоколад – значит, хлеб и масло теперь были в достатке[718]. Изменилась и структура спроса. Планы продажи муки в Торгсине больше не выполнялись, так как с хорошим урожаем правительство завалило хлебом коммерческие магазины, и вообще спрос на продукты резко упал. Осенью 1933 года продажа продовольствия в Торгсине составила 40 % от уровня весенней торговли[719]. Руководство Торгсина вынужденно и резко стало снижать цены на продукты, чем вызвало недовольство правительства[720]. С отступлением голода вырос спрос на промышленные товары. Даже из преимущественно крестьянской Западной конторы зимой 1934 года сообщали, что за последний месяц вдруг продали два фотоаппарата, велосипед и патефон, которые полтора года лежали невостребованными на смоленской базе[721]. Вновь появилась надежда превратить Торгсин в валютный образцовый универмаг.
Несмотря на то что голод отступил, в 1934 году Торгсин получил напряженный план – продать товаров на 100 млн рублей, столько же, сколько и в страшном 1933 году[722]