. Торгсиновское руководство надеялось выполнить план за счет ширпотреба, однако итоги продаж первой половины года – 34 млн рублей – свидетельствовали о провале[723]. Всего в 1934 году Торгсин продал товаров на сумму 60,7 млн рублей (табл. 18). Как и ожидалось, удельный вес промышленных товаров в продажах вырос, но продовольственная группа в 1934 году все же продолжала лидировать.
В 1935 году в стране отменили продовольственные карточки[724]. На месте пайковых закрытых распределителей и орсов[725] появились магазины «свободного доступа». По всей стране в городах открывались специализированные магазины одежды и обуви, гастрономы, бакалеи и образцовые универмаги. Оживился и крестьянский рынок. Люди теперь могли купить хлеб, мясо, крупу, сахар, масло и другие продукты за рубли, не жертвуя фамильными ценностями. Развитие торговли «свободного доступа» привело к дальнейшему усилению «сытого» спроса. Селедка – один из основных продуктов в пайке первой половины 1930-х годов – надоела, люди хотели свежую рыбу. В городских торгсинах покупатели теперь расхватывали не муку, а модные пляжные туфли – плимсоли, меха, патефонные пластинки, филигранную бумагу. Люди сдавали ценности, чтобы купить бижутерию и галантерейные товары, причем, как сообщали из Ленинградского торгсина, простые пуговицы не брали, спрашивали крупные импортные перламутровые. Торговля галантереей, по признанию того же отчета, шла за счет импортных остатков, залежавшихся в годы пайкового снабжения[726]. Вернулись разнообразие ассортимента и спецификация: вместо не поддающегося определению вида и сорта «мяса» теперь прейскуранты перечисляли говядину, баранину, свинину «жирную или средней упитанности», венские сосиски, сардельки, колбасу краковскую, полтавскую, московскую… Вместо обезличенного пайкового «кондитерские изделия» – «конфекты» «Фуши-Сан», «Директорские», «Весна», «Дерби», ирис «Кошечка»; не просто обувь – а «туфли светлых тонов»; вместо огульного «мануфактура» – подзабытые за годы бестоварья лионез, зефир, драп, бостон, крепдешин, креп-жоржет. От прочтения прейскурантов почему-то запомнились «галстухи летних расцветок». Ажиотажный спрос на шелковый подкладочный материал свидетельствовал о возвращении к шитью нарядной одежды на заказ.
Все говорило о том, что период мучной лабазной торговли в Торгсине закончился. Торгсины превращались в валютные магазины элитного спроса, а такой спрос не мог быть массовым. Полугодовой отчет Торгсина отмечал снижение в 1935 году продаж по всем товарам, кроме текстильно-обувных[727]. По предварительным и, видимо, немного заниженным оценкам, в 1935 году Торгсин продал населению товаров всего лишь на сумму 41,1 млн рублей. Впервые продажа промышленных товаров в Торгсине обогнала продажу продовольствия (51 % против 49 %)[728]. Едва начавшись, трансформация мучного лабаза в валютный элитный магазин была оборвана закрытием Торгсина. В последние недели торговли люди расхватывали дефицитный ширпотреб.
В период с 1931 по февраль 1936 года Торгсин за сданные ценности выплатил населению 278,3 млн рублей, а продал товаров на сумму 275 млн рублей, то есть на руках у населения остались нереализованными 3 млн торгсиновских рублей. (табл. 18). Конечно, даже одно напрасно отданное обручальное кольцо было досадой для семьи, а то и упущенным шансом выжить. Однако в статистике, которая оперирует сотнями миллионов, разницу в 3 млн можно считать незначительной. Таким образом, покупая продукты и промышленные товары в Торгсине, люди фактически вернули государству все торгсиновские деньги, которые получили за свои ценности.
Близость выплаченных населению и потраченных в Торгсине сумм не удивляет. Торгсиновская копейка была на вес золота не только потому, что люди отдали за нее ценности, но и потому, что служила спасению жизни. Естественно, каждый стремился потратить торгсиновские деньги быстро и без остатка, тем более что они были ограничены сроком действия. Более интересно другое. В период массового голода 1932–1933 годов, казалось бы вопреки здравому смыслу, люди потратили в Торгсине денег больше, чем получили от государства за свои ценности (табл. 18). Возможно, этот казус объясняется несовершенством статистики Торгсина. 1932–1933 годы были временем бурного развития торгсиновской сети, и бумажный учет не поспевал за оборотами Торгсина. Возможно, сыграли роль «переходящие остатки», которые зачислялись со старого на наступающий новый год. Но вероятно и другое объяснение. В период массового голода подделка денег Торгсина достигла апогея. Год 1932-й показывает наибольшее превышение сумм, потраченных людьми в Торгсине, над суммой выплат населению за сданные ценности (2 млн рублей). В то время в Торгсине использовали бумажные ордера – ТОТ, которые было несложно подделать. Борясь с «фальшивомонетчиками», в начале 1933 года Торгсин перешел на более защищенные от подделок именные товарные книжки[729].
Благополучный 1934 год показывает изменение соотношения выплат и трат. На руках у населения к концу года осталась значительная сумма непотраченных торгсиновских денег – 5 млн рублей (табл. 18). Главной причиной, видимо, являлся отложенный спрос. С отступлением голода и переориентацией валютного спроса на деликатесы и дефицитный ширпотреб люди стали более требовательными и разборчивыми. Покупатели теперь менее охотно шли на компромисс между желаемым и предлагаемым: в поисках нужного товара они колебались, откладывая покупку. С объявлением осенью 1935 года скорого закрытия Торгсина начался интенсивный сброс населением его денег, откладывать покупку становилось рискованно. В середине ноября 1935 года остаток неотоваренных книжек составил 3,5 млн рублей, более половины этой суммы приходилось на Москву и Ленинград[730]. В то же время, после объявления о скором закрытии Торгсина и после того, как его скупка прекратила принимать драгоценные металлы и камни, усилился приток наличной валюты – люди торопились купить приглянувшиеся товары. Это, наряду с неполными данными о проданных товарах, объясняет превышение выплат населению над тратами населения в статистике Торгсина 1935 года (табл. 18). В феврале 1936 года Торгсин официально прекратил свое существование, но вплоть до лета правительство погашало долги, продолжая отоваривать оставшиеся у людей деньги Торгсина.
Глава 2Импорт: маслины для голодных
Привилегия импорта. Где купить «Форд»? Безделицы благополучной жизни. Пир во время чумы. Последний импорт
В первой половине 1930-х годов импортные продукты питания и промтовары попадали в советскую торговлю только или преимущественно через Торгсин. Только в магазинах Торгсина, например, можно было купить импортные мясо, жиры, консервы, оливковое масло. Торгсин расплачивался за импортные товары по ценам закупки и был освобожден от уплаты пошлины на импорт[731]. Право импорта потребительских товаров, которое получил Торгсин, – немалая привилегия, если учесть, что в начале 1930-х годов руководство страны запрещало тратить валютные средства на неиндустриальный импорт, направляя валюту на закупки за границей сырья, машин и оборудования для промышленных гигантов[732]. Но импорт Торгсина, как и все его операции, преследовал не гуманитарный, а экономический интерес. Торгсин втридорога перепродавал заграничные товары покупателям в СССР.
Сельдь из Голландии, рис, сафьян и козий пух из Персии, красители, эфирные масла и косметика из Франции, подошвенная кожа, медикаменты и часы из Германии, американские «Форды», химтовары, шерсть, обувь и зубоврачебные инструменты из Англии, галантерея из Польши, маслины и лимоны из Греции – таков далеко не полный список импортного ассортимента Торгсина и его торговых партнеров. Покупки у соседей – прибалтийских государств, Финляндии, Румынии, Польши, Турции – считались политическими, они способствовали укреплению дружеских отношений. Кроме соседей, основными импортерами были Германия, Франция, Англия, Дания и Голландия. К 1934 году вырос импорт потребительских товаров из США, а закупки в Германии по политическим причинам резко упали. В середине 1930-х годов Япония стала превращаться в одну из главных стран торгсиновского импорта. В 1936 году, когда Япония и Германия заключили направленный против СССР Антикоминтерновский пакт, Торгсин планировал закупить в Японии треть своего импорта, в том числе более половины импорта готовых изделий[733].
Торгсиновский импорт в сравнении с потребностями населения был мизерным. В условиях государственной монополии внешней торговли и валютных ограничений он и не мог быть иным. Валютные ценности, которые Торгсин скупал у населения, шли на нужды индустриализации, а не на закупки импортных товаров для людей. За время своего существования Торгсин потратил на закупку импортных товаров около 14 млн рублей (табл. 19), или менее 5 % стоимости скупленных им ценностей[734]. Доля импорта для Торгсина в общем импорте страны была ничтожной[735].
Несмотря на незначительные размеры, импорт играл огромную роль в создании привлекательности Торгсина для советских покупателей. Импорт придавал торгсиновскому ассортименту видимость валютной особости и ореол элитности. Для государства же продажа импортных товаров была способом заработать, она носила ярко выраженный спекулятивный характер. Цены продажи импортных товаров в Торгсине в 1932 году превышали закупочные цены импорта в полтора раза, в 1934–1935 годах – в два-три раза, а в голодном 1933 году – в пять раз! По плану 1936 года Торгсин должен был продавать импортные готовые изделия п