[796]. Осенью 1933 года золотые цены Торгсина (по номиналу) были в среднем ниже цен коммерческой торговли Мостропа в 48 раз, в то время как рыночный обменный курс золотого и простого рубля доходил до 1:57[797].
Во время директивного повышения цен с весны 1934 до конца 1935 года покупки основных видов продовольствия в Торгсине стали невыгодны населению. Именно тогда из регионов в Правление Торгсина в Москву и полетели панические телеграммы. Как писали из Казахстана, «продуктов на базаре много, торговля свободная, колхозный хлеб подвозится возами», «масло животное хорошего качества в неограниченном количестве», «пшено на рынке хорошее, а у нас даже такого нет». По всем районам Казахстана цены рынка были ниже цен Торгсина[798]. Директор Казахского Торгсина сетовал: «…покупатель наш капризный, идет к нам только тогда, когда на базаре нет продуктов, или для своей выгоды продать драгметаллы с расчетом 1 руб. (торгсиновский. – Е. О.) за 60 руб. и выше в совзнаках. Иначе к нам не приходят». В этот период люди в основном покупали в Торгсине продовольственные деликатесы и ширпотреб, которые отсутствовали в других видах торговли – в коммерческих магазинах, новых магазинах «свободного доступа» и на рынке Накануне закрытия Торгсина, когда правительство, используя покупательский ажиотаж, резко повысило цены, его магазины отличались особой дороговизной. Но соображения выгодности или невыгодности покупок в Торгсине в то время для людей вновь отошли на второй план. Торгсин закрывался, нужно было успеть потратить оставшиеся на руках деньги.
Анализ соотношения цен свидетельствует, что правительство постепенно «подтягивало» золотые цены Торгсина (в их номинальном выражении) к ценам открытой государственной невалютной торговли, то есть к ценам коммерческих магазинов, а затем образцовых универмагов и специализированных магазинов, появившихся с отменой карточной системы. Если в период голода 1932–1933 годов по основным товарам золотые цены Торгсина (в номинальном выражении) были от 40 до 60 раз меньше цен коммерческой торговли, то в период директивного вмешательства государства в 1935 году это соотношение снизилось до 20–40 раз, а накануне закрытия Торгсина – до 10–30 раз. Золотые цены Торгсина в сравнении с ценами других государственных видов торговли (кроме пайка) все больше приближались к своему официальному курсу обмена: 1 золотой рубль за 6,6 простого советского[799]. Таким образом, к концу 1935 года цены разных видов государственной открытой торговли (в их номинальном выражении) несколько выровнялись – свидетельство того, что правительство сводило на нет золотую составляющую торгсиновских цен. Люди продолжали сдавать драгоценности, чтобы купить товары в Торгсине, но «золотые» рубли, которые они получали, все более обесценивались.
Настало время ответить на один из заглавных вопросов этой главы – «Был ли Торгсин дорогим магазином?» В ноябре 1935 года председатель Торгсина Левенсон в записке наркому внешней торговли Розенгольцу представил расчеты покупательной способности доллара в Польше, во Франции и в Торгсине в СССР. В то время как на доллар в Польше можно было купить от 1,3 до 1,8 кг сливочного масла, а во Франции – 600–750 г, в СССР – только 250–400 г. По мясу покупательная способность доллара составляла в Польше – 1,8–3,8 кг, во Франции – 0,5–2,3 кг, а в СССР – лишь 0,6–1 кг. Похожее соотношение существовало и по другим основным продуктам[800]. Торгсин был дороже магазинов не только Варшавы, но и Парижа.
Глава 4Советские дома терпимости
Отречемся от старого мира? Крепостные клиенты. Советские бордели и пролетарские проститутки. Война миров: интерклубы против портовых торгсинов. Слуга двух господ: кошелек или идея? Будни советского шипчандлера. Бар – мышеловка. Советский сервис как оружие массового уничтожения. Безналичная валюта
Не будет большим преувеличением сказать, что Торгсин вырос из портовой торговли – шипчандлерства. Названия его контор начала 1931 года повторяют список портов Советского Союза: Архангельск, Владивосток, Новороссийск, Одесса, Херсон, Николаев, Поти, Феодосия, Таганрог…[801] По мере переориентации Торгсина на ценности советских граждан шипчандлерство, некогда бывшее основной, превратилось во второстепенную операцию Торгсина. Валютные доходы от портового хозяйства оказались невелики, но шипчандлерство, пожалуй, ярче, чем другие операции Торгсина, раскрыло суть этого предприятия – отказ от идейно-классовых принципов в угоду чистогану.
До появления Торгсина портовая торговля находилась в ведении акционерного общества «Совторгфлот». В то время снабжение иностранных судов в советских портах носило эпизодический характер. Капитаны покупали товары только в экстренных случаях. Создание портовых торгсинов было частью общего процесса мобилизации и централизации валютных средств на нужды промышленного развития. Торгсин призван был превратить портовую торговлю в канал стабильного притока валюты государству. В октябре 1930 года Совторгфлот передал свое небогатое шипчандлерское хозяйство Портовому сектору Торгсина (позднее реорганизован в Портовый директорат)[802]. Споры валютных ведомств о том, какие деньги принимать от капитанов, закончились запретом торговать на рубли[803]. Государство интересовала только «эффективная», то есть иностранная валюта.
По словам его руководителей, Торгсин представлял первый мировой опыт «централизованного снабжения иностранных пароходов», что, по их мнению, требовало особых социалистических форм работы[804]. Анализ документов, однако, показывает, что обслуживание иностранных моряков в советских портах во многом повторяло дореволюционную практику. Значительное число работников портовых торгсинов были шипчандлерами частных фирм царского времени. Они принесли с собой в Торгсин «пороки капитализма» – взятки, социальную сегрегацию, спаивание моряков, использование проституток для раскрутки клиентов. Хотя и советской специфики – бесхозяйственность, низкое качество продуктов и услуг, а также вездесущность ОГПУ – было хоть отбавляй.
По прибытии иностранного судна в советский порт на его борт поднимался шипчандлер Торгсина и предлагал капитану сделать заказ на пополнение запасов продовольствия, топлива и стройматериалов. Чтобы заинтересовать капитана, шипчандлер платил ему «гратификационные» – благодарственную сумму, премию, составлявшую процент со сделанного заказа. Гратификационные были заимствованы из практики портов капиталистических стран и представляли собой легализованную взятку. Советская специфика нашла выражение в идейно-классовом оправдании взятки: торгсиновские руководители подчеркивали, что они платят деньги не капиталисту – владельцу парохода, эксплуататору и гноителю рабочих, а наемному работнику, каким, по их мнению, был капитан[805].
Прибыв на иностранный пароход, шипчандлер Торгсина оповещал моряков и о том, что к их услугам в порту работают бар или ресторан Торгсина, а также магазин, где можно купить сувениры, антиквариат, меха и другие товары. Капитан судна решал, какую сумму судовая команда могла потратить на берегу, и, чтобы сделать его щедрее, шипчандлер Торгсина вновь платил ему премиальные – процент с разрешенной суммы. Затем начиналось самое интересное. ОГПУ запрещало иностранным морякам брать на берег валюту. Капитан должен был держать ее в опломбированном сейфе на судне[806]. На руки команда получала боны Торгсина, по сути превращаясь в его крепостных клиентов. На все время стоянки они прикреплялись к портовому торгсину; другие магазины не принимали торгсиновские деньги[807].
Моряк мог избежать крепостного права и обзавестись рублями, дававшими экономическую свободу, только став спекулянтом. Фарцовщики, валютчики и проститутки, которые, несмотря на пропускной режим в портах, роились около торгсинов, объясняли моряку нехитрые азы экономики дефицита – «нет ли чего продать?». Интерклубы – центры революционной пропаганды среди моряков в советских портах – жаловались на крепостное право Торгсина[808]. По словам бюро фракции Одесского райкомвода, чтобы посетить «культурное учреждение» – театр или кино или «попить чаю и скушать бутерброд» в буфете интерклуба, моряку порой приходилось продавать что-то из своей одежды или спекулировать товарами и бонами Торгсина. В 1933 году после продолжительного разбирательства в верхах дела о «крепостном хозяйстве» Торгсина иностранным морякам наконец разрешили переводить кредит, открытый для них в Торгсине, на буфеты интерклубов. Однако Торгсин, не желая терять валюту, не афишировал новшество. Один из моряков жаловался, что только после «долгих и тяжелых усилий» узнал о возможности перевода денег[809].
Торгсины плодили портовую мафию, где в доле были шипчандлеры, директора магазинов и ресторанов, сутенеры и проститутки, да порой и сами капитаны иностранных судов. Мирок советского порта был далек от идеалов новой жизни, которую иностранные моряки – социалисты и коммунисты – ожидали увидеть на родине победившего пролетариата. Их разгневанные и недоумевающие письма в Совбюро Интернационала моряков и портовых рабочих (ИМПР) свидетельствовали, что портовые торгсины были заурядными борделями. Иностранные моряки показали больше политической зрелости и идейной выдержанности, чем местные работники Торгсина, да и его центральное руководство, которое отказывалось от радикального решения проблемы проституции, боясь потерять валюту. Некто тов. Коли, коммунист, руководивший итальянской работой в интерклубах Туапсе, Новороссийска, Поти и Батума, в январе 1933 года писал: