[855]. Махинации достигли такого размаха, что в 1934 году Правление запретило гратификационные[856]. Шипчандлеры вымогали у капитанов чаевые, мелкие подарки и угощение. Одни брали резиновыми сапогами, другие импортными граммофонными пластинками[857].
Документы позволяют говорить о «преступной спайке», которая порой возникала между шипчандлером и иностранным капитаном. Сообща они воровали у судовой команды (даже плохое знание иностранного языка не было помехой). По договоренности шипчандлер оформлял меха, бинокли, антиквариат и другие товары, купленные капитаном для себя, как траты на хлеб, масло, мясо для команды. Обман облегчался тем, что в 1933 году руководство Торгсина с целью маскировки высоких цен[858] заменило посортовые счета на проданные товары суммарными. Портовые работники оправдывали свое воровство пресловутой валютной необходимостью. «Такой метод работы, – писал один из них, – сильно стимулировал забор капитанами наших товаров». Помнили они и уроки политэкономии: подобное воровство, по их мнению, подрывало капиталистическую систему, так как прибыль капитана была расходом хозяина судна[859]. Капитан не забывал отблагодарить шипчандлера за эти услуги. Частная прибыль советского шипчандлера, да и прибыль самого Торгсина, таким образом, достигалась за счет ухудшения питания матросов-пролетариев. Есть основания полагать, что Правление Торгсина закрывало глаза на махинации со счетами, лишь бы шла валюта[860]. К 1934 году шипчандлеры уже не ходили в заплатанной, засаленной, перешитой из старой шинели одежде. На пароходах они появлялись одетыми в новенькие кожаные тужурки торгсиновского происхождения.
Несколько слов о внешнем виде и самих портовых торгсинов. В материалах их проверок слова «красиво», «уютно», «чисто» встречаются крайне редко (к числу внешне респектабельных относился, например, одесский бордель Гольдштейна). Даже в документах ленинградского, ведущего портового хозяйства страны, не редки были резолюции типа: «в самый кратчайший срок привести в порядок двор и уборные», «повести решительную борьбу с мухами»[861]. Нетрудно представить, что творилось в провинции.
«Я объехал все порты Белого моря, – писал инспектор, – и нашел, что шипчандлерства не отвечают своему назначению и не оправдывают марку Торгсина. Помещения представляют из себя простой сарай с самым примитивным оборудованием. Шипчандлерский аппарат ниже всякой критики»[862]. А вот описание портового торгсина в Феодосии: «Буфет открыт в маленькой комнате. Его зовут „мышеловкой“. Когда скопляется 10–15 человек, то дышать нечем и самое помещение неудачно расположено, кому не лень, тот и заходит, попрошайничает. Уборной нет. Распаренные моряки снуют по соседним домам и ищут уборную»[863].
В Батуме портовый торгсиновский буфет располагался «в маленькой, скучной, неприветливо обставленной комнате», торговал исключительно пивом. Один день пиво стоило 25 копеек, а другой – 35 копеек (в эти дни играл пианист)[864]. Вот описание портового Торгсина в Поти: «Стойка в буфете высотой с табуретку покрыта старым куском линолеума, каким обычно в Англии покрывают полы в уборных. От этого получается, что англичане преспокойно садятся на эту стойку и, повернувшись к буфетчице спиной, занимаются разговорами друг с другом»[865].
Иностранные суда просили у Торгсина парную телятину, овощи, икру, фрукты, молочные и диетические продукты, а получали «заплесневелые конфеты выпуска 1929 года», «свинину, пахнувшую рыбой» (моряки выбросили ее за борт), гнилые овощи. Отчеты упоминают случаи отравлений и дизентерии среди моряков[866]. Но не во всем был виноват Торгсин. Снабженцы пытались сбыть портам залежалый товар, транспортных средств не хватало, холодильники отсутствовали. Царила бесхозяйственность: «есть машина – нет катера, есть катер – нет машины, есть и то и другое – нет бензина, есть бензин – нет моториста, есть моторист – нет матроса»[867]. Особо добросовестные шипчандлеры для обслуживания пароходов порой были вынуждены закупать продукты на крестьянском рынке[868]. Работе Торгсина мешало и то, что советские цены превышали цены ближайших заграничных портов[869]. Из-за государственной монополии ценообразования портовое начальство не могло само маневрировать ценами. Руководство Торгсина постоянно уговаривало правительство разрешить их снизить, ссылаясь на более низкие цены Стамбула, Риги и Гамбурга[870]. Проигрывая иностранным конкурентам, Торгсин стремился сделать отоваривание в советских портах принудительным для иностранных судов. Так, Ленинградское портовое хозяйство требовало при фрахтовании иностранных судов включать в договор пункт об обязательном снабжении в советских портах[871].
Капитаны порой отказывались от закупок в Торгсине и по идейным соображениям. От политических склонностей капитана мог зависеть и размер суммы, разрешенной команде для трат на берегу[872]. Из Петрозаводска жаловались, что капитаны не отпускали команду на берег[873]. Шипчандлер порта Кемь писал в отчете за 1934 год: «Все инопароходы, может быть кроме латвийских, по возможности, бойкотировали наши товары, покупая у нас только самое необходимое или только то, что дешевле чем в Англии, в которую, кстати сказать, многие скандинавы влюблены». Худшими покупателями, по его мнению, были датчане, и не только потому, что товары в Дании стоили дешевле советских, но и из-за запретов хозяев на покупки в СССР[874]. О датском бойкоте в 1935 году сообщали и из Мурманского порта: «Датский пароход „Герда Торф“ по политическим убеждениям отказался от покупки товаров в Торгсине для парохода и не разрешил кредита для команды»[875]. В том же 1935 году из Ленинграда писали, что на латвийском пароходе «Хелена Фаульбаумс» «капитан Цухгауз, бывший офицер царского военного флота на английском чартере, купил (товаров. – Е. О.) на 30 руб. для личного потребления. Для парохода ничего не купил и не дал кредита команде, сказав, что все обязаны покупать в Англии». Капитан английского парохода «Торстон» по политическим убеждениям тоже категорически запретил команде даже за собственные наличные деньги покупать что-либо в Торгсине[876].
Политические принципы тесно переплетались с экономической конкуренцией. Летом 1935 года из Мурманска тревожно сообщали, что «почти все иносуда всех флагов имеют запрещение расходовать валюту в чужих портах и особенно это чувствуется в портах СССР». Английские капитаны, по мнению мурманчан, были особенно скупы[877]. Ленинградский порт подтверждал существование валютных ограничений. Из-за введенного в Германии запрета на покупки за границей сократились индивидуальные покупки германских моряков[878]. На германских судах шла усиленная слежка, и капитаны просили держать в секрете их покупки, а если встречали в магазине соотечественников, вообще ничего не покупали. Месяцем позже, впрочем, из Ленинграда ободренно рапортовали, что германские суда «наладили способы обхода валютных ограничений», а торгсин «стал учитывать требуемую конспиративность, как при разговорах, так и по доставке индивидуальных закупок на судно»[879].
Правление Торгсина определяло валютный план для портовых торгсинов на основе сведений Совторгфлота об ожидаемом заходе судов в советские порты, длительности стоянки и средних размерах закупок товаров. Надежды на значительный приток валюты от обслуживания иностранных судов не оправдались. Иностранные капитаны по возможности старались не связываться с советской службой портовых услуг из-за царивших там бесхозяйственности, обманов, скудного выбора, высоких цен, перебоев в снабжении и низкого качества товаров, а также по идейным соображениям[880]. Многие капитаны предпочитали до выхода в рейс дома запастись солониной и сухофруктами. В 1933 году, например, руководство Торгсина планировало в среднем получить около 1,3 тыс. рублей с каждого иностранного судна в Ленинградском, Мурманском и Беломорских портах, а на деле получило немногим более 100 рублей![881]
Портовые торгсины выполняли свои товарные планы главным образом за счет обслуживания советских судов заграничного плавания, индивидуального снабжения их команд и семей моряков[882]. Появление портовых торгсинов привело к жестким ограничениям валютных расходов советских судов и их команд за границей. Уходя в плавание, они должны были запасаться отечественными товарами через Торгсин. Моряки жаловались на угрозу голода, так как портовое дело в Торгсине налаживалось медленно и плохо[883]