[902]. Наркомат финансов, Госбанк и Наркомат юстиции отправили разъяснения о валютной деятельности Торгсина в свои местные отделения, секции рабоче-крестьянской инспекции и прокурорам[903]. Торгсин из диковинки превратился в обыденное явление советской жизни. Трудно поверить, что в 1932-м и тем более в 1933 году местные органы ОГПУ могли не знать о том, что государство разрешило людям покупать товары в обмен на валюту и другие ценности. Однако жалобы на действия сотрудников ОГПУ – аресты покупателей в Торгсине, обыски их квартир, конфискацию валюты и товаров – продолжали поступать в Правление[904].
Председатель Торгсина Сташевский в докладной записке наркому торговли Розенгольцу в декабре 1932 года сообщал, что Правление располагало «обширными материалами с мест, из которых видно, что местные органы ОГПУ, угрозыска и милиции, вопреки циркулярного письма ЭКУ ОГПУ, совершают незаконные аресты лиц, покупающих товары в Торгсине, или получающих валюту из-за границы»[905]. Сташевский жаловался:
27 августа 1932 года в наш магазин № 3 в Киеве явился работник Киевской областной милиции, т. Бейгул Семен Георгиевич, и тут же в конторе магазина подверг личному обыску застигнутых им наших покупателей, прекратив обыск лишь после настойчивых требований зав. магазином… В Вознесенске пекаря в числе 9 человек сдали Торгсину 2000 рублей валюты, за что были арестованы ГПУ. Операция ГПУ морально повлияла на сдатчиков инвалюты… Одесса. В наш магазин вбежали с обнаженным оружием два сотрудника 26 погранотряда ГПУ и арестовали неизвестного гражданина в магазине[906].
Жалобы граждан подтверждали правоту Сташевского. В своем заявлении в Ленинградскую контору Торгсина некто Р. И. Пинчук возмущалась:
3октября с. г. (1932. – Е. О.) в 2 часа ночи (курсив мой. – Е. О.) была арестована моя дочь, Ида Давидовна Пинчук, 5-ым отделением милиции. Причина ареста – изъятие инвалюты. Никакой инвалюты, кроме получаемой мной из Америки от моих детей у нее нет и все переводы поступали в Ваш адрес непосредственно, а также в адрес Государственного Банка… Прошу Правление Торгсина принять меры к освобождению моей дочери, иначе я вынуждена буду отказаться от получаемых мною из Америки денег[907].
Письмо Пинчук показывает главный довод, который советские граждане приводили в свою защиту – законность получения валюты, а также угрозу впредь отказаться от валютных переводов из-за границы. Многие грозили сообщить родственникам за границей об инциденте, что было чревато не только снижением притока валюты, но и давало повод для антисоветской пропаганды.
Заведующий магазина некто Полиновский в рапорте в Киевскую контору Торгсина сообщал о случае, произошедшем 13 декабря 1932 года:
К магазину подошли трое неизвестных граждан, остановили выходящего в это время из магазина покупателя и приказали следовать за ними. Покупатель передал муку тут же стоявшей жене и пошел с ними. В это время стояла на улице большая очередь и я заметил, что среди публики началась паника и в магазине и около магазина не стало ни одного человека. Я выбежал на улицу, побежал к ним и на мой вопрос, куда и зачем они ведут покупателя, они ответили, что они отвечают за свои действия. На мое требование предъявить документы, они ответили, что они агенты ГПУ и отказались предъявить документы. Я пригласил их до выяснения личности в магазин и вызвал ГПУ. После всего Пом[ощник] Нач[альника] Милиции т. Крайзерт составил протокол и вызвал меня и т. Тверского и продавца Гуревича[908].
Судя по тому, что «агенты» не пытались бежать, а директору магазина пришлось писать рапорт, объясняя свои действия, люди, проводившие арест, действительно были сотрудниками местного ГПУ. В 1932 году управляющий Псковского отделения Ленинградской конторы Торгсина сообщал, что «потребители отдаленных районов не приезжают, боясь репрессий», а из Ташкента писали, что «сдатчики» ценностей всячески пытаются скрыть свою настоящую фамилию и адрес[909]. На совещании коммерческого отдела Ленинградского Торгсина один из сотрудников предложил выпустить специальные афиши, которые успокоили бы население, дав гарантии в том, что Торгсин не следил за людьми, сдававшими золото, «а то публика боится нести свои несчастные кольца и часы»[910]. Афиша, впрочем, скорее подлила бы масла в огонь, обнародовав и растиражировав ходившие слухи.
Инциденты не прекращались и в следующем 1933 году. Некто М. Б. Коен в заявлении директору Киевской конторы Торгсина сообщал:
27 июня с. г. вынул зуб у врача (видимо, речь идет о золотой коронке. – Е. О.), который проживает по ул. Пятакова, 24 и занес в магазин, там, где принимают лом. Я взял книжку (товарную книжку Торгсина. – Е. О.) и получил 140 кг муки ржаной в магазине № 2 и в магазине № 3 купил 70 кг муки. Выдали мне справку на право провоза в Проскуров и Умань[911]. Отняли муку и справку, а потому прошу директора дать распоряжение отдать мне 3 мешка муки – 210 кг[912].
По сообщению из Херсона, крестьянин (имя не указано) получил ценным пакетом 25 долларов и зашел в Торгсин. Там он «купил товаров на 11 долларов», остальные оставил у себя. По дороге домой его арестовала милиция, отобрала продукты и доллары, несмотря на то что Торгсин подтвердил легальность покупки[913]. Из Валдайского района сообщали, что налоговый инспектор конфисковал у жительницы села Загорье товарные ордера и товары, купленные в Торгсине: сахар, рыбные консервы и водку, всего на сумму 7 руб. 55 коп. После этого «к указанной гражданке нагрянуло ОГПУ и отобрало у нее несколько золотых царской чеканки»[914]. Из Узбекистана жаловались на действия милиции, которая отбирала муку у покупателей Торгсина в момент их выхода из магазина[915]. Управляющий Туркменской конторы Торгсина в 1933 году также жаловался Правлению на действия местных политорганов: в Мерве клиента увели из магазина в ГПУ; в Чарджуе «гражданин» почти открыто установил пост на улице напротив магазина, наблюдая за теми, кто туда заходил; в Керках работника электростанции уволили с работы за покупку и, видимо, перепродажу торгсиновской муки. В тех же Керках ГПУ требовало от оценщика торгсина фамилии тех, кто сдавал золото в больших количествах, о чем узнал весь город. «Все работники г. Керки, с которыми пришлось беседовать, – писал управляющий, – заявили, что никто в Торгсин не сдает золото, потому что ГПУ арестовывает и отбирает золото». В Ашхабаде ГПУ провело обыск у только что принятого на работу оценщика, в прошлом ювелира. На другой день принятый на работу сбежал, даже не забрав своих документов[916].
Сотрудники ОГПУ могли действовать не напрямую, а через работников самого Торгсина: выведывали у оценщиков фамилии людей, сдававших золото, «приглашали на разговор» директоров магазинов и управляющих контор[917], а то и вовсе принуждали оценщиков выдавать людям фиктивные квитанции, а затем сдавать полученное по ним золото в ОГПУ. В ход шли запугивание и насилие. По сообщению из Валдайского края:
На днях в универмаг Торгсина явился один из агентов ОГПУ тов. Исаенко. Несмотря на то, что на нем было штатское пальто, всё же его все знают, кроме того, из-под воротника торчат петлицы… здесь же в универмаге при посторонней публике он пристал к пробиреру с вопросом: «А у тебя где спрятано золото?» Пробирер ему ответил: «Если тебе думается, что оно у меня есть, иди ищи». Поговорив с кассиршей и повертевшись минут 15 у кассы, он ушел[918].
Агент ушел, но дело свое сделал, посеяв страх среди работников магазина и покупателей.
Воспоминания тех, кто пережил голод на Украине, подтверждают свидетельства архивных документов о преследованиях ОГПУ клиентов Торгсина. Борис Хандрос в интервью Институту Фонда Шоа[919] рассказал о том, что происходило в его родных Озаринцах:
– Это были очень богатые магазины. Там все было, в этих магазинах, но за все надо было платить золотом. Они же еще и превратились в ловушки, в мышеловки… если мама принесла там кусочек, перстенек там, или что, к ней не придирались, тем более что хорошо знали нашу семью. А если приходил какой-то еврей[920], скажем, Мойша, так, Кацев, и принес пятерку…
– Монетку, да?
– Пятерку, это, монету. Тут же он попадал в список, его забирали. Эти камеры так и назывались «золотые камеры» (камеры, где ОГПУ держало арестованных, требуя отдать золото. – Е. О.). Набивали эти камеры, стоя там, простаивали люди неделями, и выбивали из них золотые монеты. Выбивали то, что люди прятали еще в годы Гражданской войны…[921]
Другой житель Озаринцев, Лазарь Лозовер, подтверждая слова Хандроса о «золотых камерах», вспоминал:
Я помню, когда в 33-ем году, то ли в 34-ом году, брали многих людей за золото. НКГБ (ошибка, правильно НКВД. –