[986]. Отгоняя пинками тех, кто не «при валюте», они заискивали перед завсегдатаями, стреляли у них торгсиновские папиросы.
Профессиональная этика трудно утверждалась в экономике дефицита, где торговый работник был фигурой властной, а покупатель – заискивающим ничтожеством. Документы описывают самодурство приемщиков, которые кидали владельцам непринятые вещи[987]. Типичным был продавец, который либо не обращал внимания на просьбы и жалобы покупателя, либо грубил, грозил и приказывал. «Работают криком, кулаками и руганью… азиатчина» – сообщалось в одном из актов проверки Торгсина[988]. В торгсинах, как и во всей советской торговле, царила презумпция виновности покупателя – «чуть что, сразу за рукав хватают».
Флирт, хохот, обсуждение личных и не относящихся к работе проблем на виду у покупателей, доходившее, по словам документа, до митингов, «раскуривание табаку» и распитие алкоголя на рабочем месте («замечается уход с работы в пьяном виде»), долгое отсутствие за прилавком («меры по ликвидации очередей принимаются лишь при появлении начальства») – продавцы в Торгсине жили своей жизнью. Торгсин был преимущественно мужским предприятием[989], поэтому продавцы в кепках, шапках и с папиросой во рту были распространенным явлением, несмотря на запреты Правления курить и носить головные уборы на работе. Да и покупатели курили в магазинах. Любопытный случай-зарисовка сохранился в архиве. Дело было в ноябре 1935 года. В Ленинграде в магазине Торгсина на улице Желябова к продавщице музыкального отдела Кутуевой подошел покупатель, некто гражданин Дудников Б. Л., и попросил проиграть на патефоне одну из имевшихся у него пластинок. Продавщица «из любезности» согласилась. Прослушав пластинку, Дудников стал просить проиграть еще. Получив отказ, «гр. Дудников оскорбил продавца, бросив в него (у слова продавец в советских документах не было женского рода. – Е. О.) горящей папироской, в чем проявил явное хулиганство»[990].
Торгсин – не отдельные магазины с зеркальными дверями в крупных городах, а Торгсин как феномен крестьянской страны – не стал образцом культурной торговли, но все же, несмотря на родимые пятна и изъяны, он был шагом к современной культуре торговли и потребления. Спрос в Торгсине отражал изменение вкусов. Покупатели расставались с XIX веком, XX век формировал новые пристрастия. Так, некогда популярные романсы и цыганские песни уже не привлекали людей, но стремительно рос спрос на современные пластинки с джазом и танго[991]; на смену женским широкополым шляпам пришли вязаные береты; повседневной обувью становились удобные спортивные туфли – «торгсинки»; летом горожане гонялись за пляжными плимсолями. Советские покупатели в Торгсине пытались следовать веяниям нового времени. Торгсин, пусть с огрехами, но приобщал советских потребителей к новым видам торговли и услуг, открывал для них новые товары. Показательна история о том, как туркменский потребитель «узнал» хозяйственное мыло. В докладе о работе Торгсина в Туркмении сообщалось, что вначале хозяйственное мыло было не в ходу, так что приходилось перебрасывать его запасы в Узбекистан, где потребитель уже хорошо знал этот товар. В середине 1933 года произошел перелом, и спрос на хозяйственное мыло стал быстро опережать его поставки в Среднюю Азию[992].
К разочарованию социального историка, материалы Торгсина содержат мало описаний его клиентов. Информацию приходится собирать по крохам. Но все-таки архивы позволяют написать если и не портрет, то наброски к социально-поведенческому портрету разных групп покупателей в Торгсине.
Верно заметил народ – рыба гниет с головы. В начальный период работы Торгсина руководство страны выделяло фонды («лимиты») торгсиновских товаров для обеспечения представительских нужд местной власти. Товары предназначались в основном для официальных сборищ – съездов, юбилейных собраний, приема знатных гостей. Твердых размеров «лимитов» не было, они зависели от времени, региона и целевого назначения. Документы 1931 года из Архангельска упоминают лимит в 1000 рублей, тогда как начальнику Дальстроя в конце 1932 года правительство разрешило ежемесячно выдавать 5 тыс. рублей бонами Торгсина[993]. «Лимиты» были единственной легальной возможностью для местного руководства, не сдавая ценностей, покупать товары в Торгсине на обычные советские рубли по официальному обменному курсу.
Но, видимо, разрешенных представительских «лимитов» не хватало для насыщения аппетитов местной власти, к тому же Наркомвнешторг и Правление Торгсина старались сокращать размеры невалютных продаж. Местная элита – работники комитетов партии, исполкомов местных советов, органов суда и прокуратуры, сотрудники ОГПУ/НКВД[994], пользуясь властью, стремились превратить Торгсин в «свой» магазин. Не взирая на запреты Москвы, они получали товары из Торгсина на советские рубли, а то и вовсе бесплатно. «Разбазаривание валютного фонда» достигло таких размеров, что руководство страны стало принимать жесткие меры[995]. В начале 1932 года вышли постановления ЦК и Президиума ЦКК, которое запрещало выдавать какой бы то ни было организации товары из Торгсина за советские деньги[996]. Даже товары, потерявшие «экспортабельность» (экспортное качество), следовало уценивать, но продавать за валюту. Запрещался и широко развившийся на местах бартер между Торгсином и организациями[997]. Председатель Правления Сташевский требовал «беспощадно расправляться с руководящими и рядовыми работниками, нарушавшими директивы правительства»[998].
Местное руководство сопротивлялось распоряжениям Центра, настаивая на своей исключительности. Одни просили. Например, председатель ЦИК Аджаристана Лорткипанидзе, ссылаясь на то, что Батум находится на пути следования в Европу и на Восток и что ЦИКу часто приходилось принимать иностранные делегации, просил продавать ответственным работникам ЦИКа и обкома торгсиновские товары по кооперативным ценам на 300 рублей в месяц[999]. Другие брали угрозами, силой и вымогательством. Из Средней Азии, например, писали, что партийные организации за свою помощь требовали взятки товарами Торгсина[1000]. Управляющий Закавказской конторы Торгсина Аскаров в июне 1932 года жаловался председателю Торгсина Шкляру и председателю Закавказского ОГПУ Агрбе: «Заместитель председателя Азербайджанского ОГПУ – тов. Штепа, вызвал к себе управляющего бакинским отделением Торгсина тов. Аванесова и потребовал выдачи ему из магазина Торгсина товаров на соввалюту. При отказе тов. Аванесова тов. Штепа прибег к угрозам, в силу чего Аванесов товары отпустил»[1001]. Торгсин потребовал, чтобы ОГПУ заплатило валютой за покупку Штепы. Сохранилась записка со списком товаров, которые Штепа затребовал из Торгсина, она звучит как приказ: «Подателю настоящего немедленно отпустите на советские знаки следующие товары: 1. папиросы в[ысший] с[орт] – 100 коробок; 2. трубочного табака – 10 коробок; 3. шоколад в плитках – 50 плиток; 4. шоколад французский – 10 коробок; 5. конфекты разные в/сорта – 5 кг; 6. какао «Золотой якорь» – 1 коробка; 7. печенья разного – 5 кг; 8. сухарей – 5 кг. Зам. Пред. Аз. ГПУ Штепа»[1002]. Похоже, что руководство Азербайджанского ГПУ устраивало банкет и ожидались дамы.
Сообщения о невалютных продажах товаров местным властям, вплоть до полного разбазаривания торгсиновских магазинов, поступали из многих регионов[1003]. В Хабаровске с августа по октябрь 1932 года Торгсин «невалютно» выдал местному руководству товаров на сумму 2 тыс. рублей, в основном папиросы. И это не считая разрешенных 26 пачек в месяц на представительство для «себя и угощать». Недешево обходилось государству курение элиты! Уральская и Свердловская конторы Торгсина продавали товары за советские рубли руководителям местного обкома, горсовета, исполкома и ГПУ. В Закавказье Торгсин, подчиняясь приказу СНК республики и ГПУ, также «разбазаривал золотой фонд». На Дальнем Востоке, судя по «ведомости отпуска товаров на соввалюту», внушительное число организаций и комиссий «кормились» в Торгсине за рубли. Из Центрально-Черноземной области (Воронеж) поступили сведения о том, что Торгсин передал товаров на 240 тыс. рублей в закрытый распределитель для ответственных работников. В Архангельске возник спаянный союз секретаря по снабжению крайкома (была такая должность!) Шайкевича, уполномоченного Наркомвнешторга и управляющего Северной конторы Торгсина Беды. Прямо с квартиры секретаря крайкома, не прерывая застолья, уполномоченный Наркомвнешторга «присылал записочки в Торгсин», требуя срочно доставить на квартиру Шайкевича продукты, «пиво и другие напитки». Официант приносил заказанное на дом. Оказавшись под следствием, собутыльники пытались покрыть растрату закупкой алкоголя в Москве по коммерческим ценам, но, возвращаясь в Архангельск, в поезде выпили почти половину купленного. Секретарь крайкома был снят с работы со строгим выговором и предупреждением и сослан на низовую работу[1004].
Управляющие местных контор и директора торгсинов оказались между молотом и наковальней. Правление Торгсина, которое выполняло директиву ЦК, требовало «не продавать», а местная власть угрожала: «Дай, а то хуже будет!» Не подчиниться приказам местных совнаркомов, циков, горсоветов, представителей ГПУ и прочих начальников директора торгсинов боялись: откажешь – тут же вызовут «для разговора». Управляющий Архангельского отделения Лановский жаловался председателю Торгсина Шкляру: «Я… категорически запретил отпускать кому-либо без моего распоряжения. Через час (! –