Е. О.) меня пригласили к нашим друзьям»[1005]. «Друзья» – местное ГПУ – мгновенно отреагировали на несговорчивость управляющего торгсиновской конторы, показав ему, кто в городе хозяин. Случайно ли, что при утверждении кандидатур управляющих контор Торгсина местное руководство пыталось поставить туда своего человека? Однако потакание капризам местной власти для директоров торгсинов было чревато последствиями. Правление снимало их с работы. Невалютный отпуск продуктов из Торгсина даже для приема турецкого паши в Севастополе вызвал гнев Правления: по чьему распоряжению выданы продукты? Указать фамилию, должность, партийный стаж руководителя, а заодно и фамилию заведующего магазина, который выдал товары![1006] Бывало, местное ГПУ помогало опальным директорам. Из Семипалатинска сообщали, что директор торгсина Монин, который продавал местному руководству товары за соввалюту, скрылся при содействии ГПУ[1007].
Местная элита, наряду с просьбами и угрозами, изыскивала и другие способы заполучить валютные товары. В числе их была спекуляция дешевым пайковым хлебом из распределителей номенклатуры. Так, в 1933 году «ответственные работники» Черниговской области продали спекулянтам за золото и иностранную валюту 3,6 тонны хлеба, а затем на эти ценности купили в Торгсине промтовары для областного партийного руководства[1008]. В результате обысков и конфискаций в сейфах ОГПУ скапливались драгоценности. По заведенному порядку, их нужно было сдавать золотоплатиновой промышленности. Нашлись, однако, в ОГПУ предприимчивые руководители, которые хотели отоваривать конфискованное золото в Торгсине. Они действовали от имени и в интересах своей организации – пример ведомственного выживания. Подобная практика, однако, противоречила принципам работы Торгсина. Конфискованное ОГПУ золото принадлежало государству. Правление Торгсина по запросу своей Дальневосточной конторы, где случилась попытка подобного отоваривания, разъясняло, что ОГПУ не могло пускать в оборот конфискованное золото, так как Торгсин принимал только ценности, находившиеся в частном владении[1009].
Разумеется, были среди местных руководителей люди, которые покупали товары в Торгсине на законных основаниях в обмен на свои собственные ценности, но в этом случае их следует отнести к категории обычных посетителей Торгсина. Сохранилось письмо уполномоченного ЭКУ ОГПУ в городе Зиновьевске Слитинского. В конце 1931 года в обмен на американские доллары он просил прислать ему товары из Торгсина: муку, сахар, табак, масло, чай, рис, изюм и гильзы № 9. Судя по списку, сумма получалась немалая. Слитинский объяснял: «Доллары мною покупаются непосредственно из Америки (интересно было бы узнать как. – Е. О.), а не скупаются на месте»[1010]. Наивный 1931 год! Слитинский более опасался обвинений в валютной спекуляции – скупке долларов на черном рынке, чем обвинений в связях с заграницей и шпионаже на США. Вряд ли бы он сделал такую приписку в 1937 году, а если бы сделал, исход мог оказаться для него трагическим. В 1931 же году реакция на письмо была деловой. Правление Торгсина отослало копию этого письма в ЭКУ ОГПУ и просило разъяснить Слитинскому, что для получения товаров он должен перевести доллары на счет Торгсина.
Суета вокруг Торгсина, в которую оказались втянуты центральная и местная власть, свидетельствует о конфликте их интересов. Местная номенклатура добивалась расширения своих личных и групповых привилегий, центральная же власть их ограничивала, руководствуясь государственными интересами. Стране нужна была валюта, и разбазаривать экспортные товары за рубли, пусть даже и на нужды местных руководителей, Центр не хотел. Таким образом, в случае с Торгсином Центр поставил государственные приоритеты выше корпоративных. Местная номенклатура, которая считала себя частью правящей элиты, вероятно, видела в действиях Центра своего рода предательство, нарушение групповой солидарности и считала это незаслуженным, тем более что жертвовать своими привилегиями центральное руководство явно не собиралось.
Местная номенклатура столкнулась с дилеммой: согласиться с ограничением своих привилегий или саботировать распоряжения Центра. Центр стоял перед дилеммой: пренебречь государственными интересами в угоду корпоративным или преодолевать сопротивление местных руководителей, что неизбежно вело к расколу советской элиты. Развитие отношений центральной и местной власти во второй половине 1930-х годов показало выбор, сделанный обеими сторонами[1011]. В борьбе с местной властью центральное руководство использовало как бюрократические административные методы (кадровые перестановки и должностные наказания), так и физическое истребление в годы массовых репрессий. Местное руководство в основном ограничилось пассивными методами, в числе которых были круговая порука и саботаж распоряжений Центра. Пассивность и слабость оппозиции местной номенклатуры во многом определялись ограниченностью ее конфликта с центральной властью. Ведь в этой борьбе региональное руководство отстаивало всего лишь свои личные и корпоративные привилегии, грубо говоря, шкурные интересы. Это было желание всего лишь получить кусок хлеба побольше и кусок масла потолще. В политическом отношении местная власть и Центр были «одной крови». Их конфликт не имел политической сути, а был возней за расширение и перераспределение привилегий правящей элиты.
К числу привилегированных покупателей в Торгсине относились и иностранцы, хотя их особость определялась не принадлежностью к власти, а тем, что всегда и в достатке они были «при валюте». Строго говоря, среди иностранцев существовала иерархия. Для работников дипломатического корпуса советское правительство открыло особые, закрытые для других покупателей, торгсины, которым надлежало выполнить не только снабженческую, но и политическую миссию. В ноябре 1932 года, принимая от Инснаба снабжение дипкорпуса, Правление Торгсина в специальной телеграмме обязывало конторы выделить для дипломатов лучшие магазины, «организовать продажу зелени, мяса, молока, молочно-кислых продуктов», а также «обеспечить лучшее обслуживание»[1012]. «Дипторгсины» принимали заказы с доставкой на дом.
Магазины дипкорпуса, действительно, были одними из лучших в Торгсине, но и советское лучшее 1930-х годов часто оказывалось непригодно для западного потребителя. В Москве и Ленинграде[1013] дело обстояло относительно хорошо, а вот германский консул во Владивостоке жаловался в НКИД: из свежего мяса в Торгсине бывает иногда только свинина, которая, однако, всегда жирная, поэтому «не является подходящей для еды». Консулы отказывались покупать мороженое мясо, «свежего же воловьего мяса, что особенно важно, свежей телятины, подходящей для еды, свежей свинины или другого свежего мяса в Торгсине не имеется. Свежей дичи (фазанов, диких уток, косуль, оленей, зайцев), которых в большом количестве стреляют профессиональные охотники в окрестностях Владивостока, в Торгсине также нет». Нет кур, свежей рыбы какого бы то ни было сорта, – продолжал консул свой скорбный список. В продаже, правда, были гуси, но они не выпотрошены и «настолько плохо заморожены, что при вскрытии пахнут и плохи на вкус». Масло, из-за своего плохого качества, «может едва служить для кухни, но ни в коем случае не для стола». Значительную часть продуктов – пшеничную муку, крупу, рис, жиры, сахар, колбасу и даже овощи – германское консульство выписывало из-за границы. Скоропортящиеся же продукты вынуждено было покупать на местном крестьянском рынке, но «мероприятия власти» его дезорганизовали, оставив консульство «без питательной мясной пищи». В заключение германский консул просил снабжать дипмиссию свежим мясом и рыбой из гостиниц для иностранцев или дома ГПУ (!)[1014].
Иностранные туристы интересовались в основном антикварными торгсинами, а иностранные специалисты, работавшие в СССР, ходили в обычные торгсины наравне с советскими покупателями. В конъюнктурном обзоре Нижегородской конторы сообщалось, что американцы – их было много на автомобильном заводе, который строился и работал при участии Форда, – являлись «основными потребителями бакалейно-гастрономических и винных товаров и меховых манто»[1015]. В Нижнем Новгороде (позже город Горький) иностранцев в Торгсине обслуживали специальные продавцы, знавшие иностранные языки. По отзыву сотрудников нижегородского торгсина, за исключением нареканий на недостаток мелкой разменной инвалюты, иностранцы были довольны. Архивные материалы других контор рисуют менее радужную картину. Качество и ассортимент товаров были не единственными причинами недовольства. Иностранцы жаловались на грязь и на дороговизну[1016]. Председатель Торгсина Левенсон, подтверждая это, в 1935 году сообщал в Наркомвнешторг, что товары в Торгсине стоили дороже, чем не только в Польше, но и во Франции[1017].
По отзывам работников все той же Нижегородской конторы (осень 1932), большинство покупателей в местном торгсине были крестьяне, а в документах Западного (Смоленского), преимущественно «деревенского», Торгсина даже встречается название «крестьянские универмаги». Крестьяне покупали в основном на золотые монеты, которые сберегли с царских времен, выменяли на продукты в годы военного коммунизма или легально купили во время валютных интервенций в годы нэпа. Как правило, крестьяне сдавали ценности на мелкие суммы и сразу же отоваривали разовые квитанции. Спрашивали дешевую мануфактуру, чулки, сапоги, подметки, хром, сахар, керосин, денатурат. В Средней Азии в этот нехитрый деревенский ассортимент входил рис