[1018]. Но главным спросом у крестьян пользовалась ржаная мука. «Сапожник без сапог» – Торгсин в полной мере отразил этот парадокс советского времени. Сеявшие хлеб не ели его вдоволь, растившие скот не видели мяса. «Затаились. Ждут муку»: эта фраза из документа того времени выражает суть поведения крестьян в Торгсине. «Несколько дней мы работали без муки, – писали из Кара-Калпакии в декабре 1933 года, – и это обстоятельство резко сказалось на обороте скуппункта и еще резче на реализации магазина. Значительное количество книжек осело у населения, которое ожидает поступления муки… без муки не продаются и остальные товары и по существу оборот сходит на нет»[1019]. Массовое появление крестьян в Торгсине было свидетельством голода. С нормализацией продовольственного положения в стране они ушли из его магазинов.
Среди покупателей крестьяне слыли самыми практичными, недоверчивыми и осторожными. Разъяснительная работа о политическом значении торговли в условиях социалистического строительства, за которую так ратовало Правление Торгсина, не могла убедить их в необходимости расстаться с золотом. Голод и нужда лучше агитировали за финансирование индустриализации. До получения урожая крестьяне в Торгсине покупали почти исключительно продовольствие. Прежде чем войти в магазин, вели наблюдение за покупателями и даже провожали их до квартир, чтобы удостовериться в безопасности. Приносили ценности, но просили позвать работника магазина, которого знали лично, отказываясь сдавать незнакомым[1020]. Редко можно было наблюдать крестьянина, сдававшего целые золотые вещи. Лом несли самый мелкий – обломки колец, ломаные сережки. Эти наблюдения работников нижегородского торгсина осени 1932 года подтверждаются материалами других контор. О том, что крестьяне осторожничали, сдавая золото понемногу, отпиленными кусочками, писали и из Средней Азии[1021]. По признанию ленинградского документа: «крестьянин по месту своего жительства золото сдавать не понесет»[1022]. В пограничной полосе, где еще совсем недавно существовал запрет на хранение царского чекана, крестьяне для разведки приносили вначале лом, «как не вызывающий опасения»[1023].
Но при всей их осторожности, именно крестьяне, вероятно в силу низкой грамотности и незнания тонкостей работы Торгсина, оказывались наиболее легкой добычей мошенников, которые «с рук» продавали им негодные торгсиновские книжки. Зам. председателя Торгсина Азовский в мае 1935 года спешной почтой сообщал конторам:
Из ряда мест к нам поступают сведения о том, что наши товарные книжки с фальсифицированными записями (исправления первоначально проставленных сумм на бóльшие суммы) препровождаются злоумышленниками «доверчивым клиентам», которых задерживают в н[аших] магазинах, так как сделанные подделки легко обнаруживаются. Эти доверчивые клиенты чаще всего оказываются приезжими единоличниками и колхозниками[1024].
В деревенской кубышке была схоронена и иностранная валюта. Нижегородский обзор сообщал о притоке в июле 1932 года пяти-, десяти и стодолларовых купюр от крестьян.
…характерно то, – писали составители обзора, – что, принося доллары, они (крестьяне. – Е. О.) идут справляться в кассу, принимают ли их и просят написать на бумажке, как они называются, так как выговорить не могут и обязательно начинают объяснять в кассе, откуда они имеют эти доллары (хотя их об этом никто и не спрашивает). Многие объясняют наличие долларов тем, что раньше они жили и работали в Америке и привезли их оттуда, иные – получили в период военного коммунизма в уплату за продукты[1025].
Ссылки на работу и житье в Америке – скорее всего, защитный обман. Если бы жили там, то, наверное, знали бы, как называются эти бумажки. А вот ссылки на сбережения периода военного коммунизма и переводы от родственников из-за границы больше соответствовали действительности.
Поскольку торгсины находились в основном в городах, крестьянам нужно было туда добираться. В Средней Азии, Сибири, на Дальнем Востоке им приходилось ехать порой даже не десятки, а сотни километров. Случалось, что магазинчик встречал их амбарным замком. Автор фельетона о работе торгсина в городе Ломов Восточно-Сибирского края писал, что покупатели преодолевали сотни километров, чтобы по прибытии узнать, что ломовский торгсин открыт лишь три дня в неделю. Остальное время единственный продавец либо подсчитывал ордера, либо ездил в Сретенск в банк, либо «отдыхал или хватил горького»[1026]. Приходилось приспосабливаться. Из Средней Азии сообщали, что крестьяне наезжали в города только в базарные дни и заодно посещали Торгсин. Бывало, что «командированные» отоваривались для всей деревни. Как уже было сказано ранее, крестьяне не торопились сдавать ценности, не удостоверившись, что в продаже есть нужные им товары. Если покупали впрок, то делили продукты на части. Кто-то из переживших голод на Украине вспоминал, как мать, приехав с продуктами из Торгсина, поделила их и часть заперла в сундук.
«Городское население, – сообщалось все в том же нижегородском обзоре, – является покупателем изящной обуви, трикотажа, шелка, посудо-хозяйственных товаров, кондитерских, гастрономических-крупяных товаров, муки всякой». Горожане первыми узнали о Торгсине и быстрее освоились в нем. Документы описывают универсальные покупательские тактики. Люди искали лучшие условия, сравнивая торгсиновские цены с ценами других видов торговли, оценивали товар как «выгодный» или «невыгодный». Решение о продаже ценностей, как правило, принимали на семейном совете. Город жил лучше деревни, но голод повлиял и на городской спрос. При поступлении пшеничной муки, признавались работники нижегородского торгсина, «городские покупатели создают колоссальные очереди и покупают муку мешками». Горожане несли в основном «лом», «всякие золотые вещи: часы, цепи, браслеты, кольца, медали, кресты, иконы и т. д.». Монеты царского чекана и иностранная валюта водились у горожан-нижегородцев, но поступали в незначительных количествах. Среди завсегдатаев, покупавших «по-крупному», были горожане с золотишком – ювелиры и зубные врачи. В Нижнем Новгороде они почти ежедневно посещали торгсин, приносили расплавленные монеты, шлиховое и другое «ценное золото», покупали гастрономические и бакалейные товары, сладости. Среди городской элиты были и получатели крупных валютных переводов из-за границы. Эти покупали предметы роскоши – меха, шелка, изящную обувь, вино, деликатесы[1027].
Напуганные арестами ОГПУ, осторожничали и горожане. В только что открывшийся универмаг в Ташкенте (март 1932) жители на первых порах несли только золото-лом, «так как этот вид ценностей не вызывал опасений у сдатчиков»[1028]. Документы упоминают факты ухода людей из магазина, если туда входили их знакомые. Иногородние приезжали сдавать ценности в Москву или Ленинград, а товарные книжки просили переводить в их города. Работники Ленинградского Торгсина признавались, что введение именных товарных книжек вызвало падение сдачи ценностей, несмотря на то что при оформлении книжки не требовалось предъявлять документы, удостоверявшие личность[1029].
Городской покупатель, говоря языком того времени, находился на переднем крае борьбы за потребительскую культуру. Следование современной моде было преимущественно городским явлением, также как относительное разнообразие ассортимента и услуг в Торгсине было исключительной чертой крупных городских универмагов. Но городские торгсины были не только оазисами развивавшейся культурной торговли. Подделка денег и других документов Торгсина, массовое воровство с прилавков и полок магазинов, по признанию документов, были городскими явлениями, хотя и не обязательно, что ворами были только горожане. В маленьких сельских лавочках и магазинчиках в небольших городках, где люди знали друг друга, воровать покупателям было опасней и позорней. Документы свидетельствуют о масштабности злоупотреблений в городских торгсинах. В одном из докладов, например, упоминалась «фабрика» за пределами Москвы, которая целый год подделывала торгсиновские книжки и распространяла их через сеть агентов[1030]. По данным отчета Торгсина, только в одном московском магазине за семь месяцев 1935 года кассиры задержали 198 подозрительных книжек, из них лишь 17 были возвращены владельцам. Тот же отчет сообщал, что всего в Москве «за последние месяцы» было арестовано 390 поддельных и ворованных книжек[1031].
В крупных магазинах больших городов существовал многоступенчатый порядок оформления покупок[1032]. Покупатель вначале стоял очередь в отдел товаров, где продавец выписывал квитанцию, в которой указывал, какой товар выбран, его количество и стоимость. С этой квитанцией покупатель шел в кассу. Там опять надо было стоять в очереди, чтобы оплатить покупку. Кассир ставил штамп на квитанцию об оплате. После оплаты в кассе покупатель с чеком и квитанцией с печатью шел в отдел получения покупок (там опять стоял в очереди). Контролер сверял квитанцию покупателя с контрольной, которая была выписана при выборе товара, и выдавал покупку. Столь сложная система документации позволяла лучше вести учет проданных товаров и была направлена в первую очередь против злоупотреблений работников магазина. Покупатели, однако, пользовались этой длинной цепочкой, в которой продавец, который отобрал для них товар, и тот, который выдал его после оплаты покупки, были разными людьми. Люди подделывали квитанции, штамп «уплачено» и чеки, благо это было не сложно, вторично использовали чеки и получали товар, не сд