[74]. Операции против валютных спекулянтов проводились и раньше, в конце 1923 – начале 1924 года, но тогда, в разгар реформы червонца, Политбюро прислушивалось к мнению Наркомфина, одергивая ОГПУ[75].
Репрессии начала 1926 года представляли радикальный поворот в валютной политике. Начавшись, они уже не прекращались, став на годы вперед основным способом выколачивания валютных ценностей населения. ОГПУ получило больше свободы действий. В марте 1926 года Совет труда и обороны (СТО) разрешил ОГПУ проводить в пограничных районах обыски, конфискацию валюты и золота, а также аресты лиц, подозреваемых в контрабанде. Решать, как далеко простирались пределы пограничного района, должно было само ОГПУ[76]. Меры вводились как временные, но оказались долгосрочными. В результате экономических мер и репрессий в начале 1926 года легальный валютный рынок сузился, валютные операции были загнаны в подполье.
Сторонники форсированной индустриализации усилили атаки на политику валютных интервенций и тех людей, которые ее проводили, требуя, чтобы валютные средства, вместо поддержания стабильности денежной системы, шли на промышленное развитие. Да и сами сторонники валютных интервенций понимали, что условия, обеспечивавшие их эффективность, – жесткая кредитная и сдержанная эмиссионная политика, реалистичность планов, – были подорваны, а без них валютные интервенции теряли смысл. В марте 1926 года валютные интервенции резко сократились, а в апреле практически прекратились[77]. Тогда же в апреле Политбюро приняло решение о прекращении котировок червонца за границей, что означало и запрет на вывоз червонцев за рубеж[78]. Так похоронили идею конвертируемого золотого червонца.
Экономическое решение остановить валютные интервенции, которое при другом стечении обстоятельств могло бы оказаться лишь временной мерой, было обильно сдобрено политическим соусом и проводилось полицейскими методами. В феврале – марте 1926 года вместе с репрессиями против валютных маклеров в крупных городах ОГПУ арестовало руководителя Особой части Наркомфина Волина, его сотрудников и родственников. Был арестован и начальник Московского отделения Особой части А. Чепелевский. Их обвинили в «смычке с валютными спекулянтами», пособничестве к обогащению и подрыве государственных валютных запасов. Обвинители сделали вид, что не знали, что валютные интервенции были не личным делом Волина, а государственной политикой, проводившейся с одобрения Политбюро и в контакте с ЭКУ ОГПУ. С санкции Политбюро без суда решением коллегии ОГПУ Волин и Чепелевский были осуждены и расстреляны[79]. Особую часть Наркомфина ликвидировали. Вместо нее создали государственную фондовую контору, которая должна была регулировать валютные операции через кредитные учреждения, не прибегая к помощи «валютных спекулянтов».
Кризис 1925/26 года был преодолен возвращением к «жизни по средствам». Идею форсированной индустриализации на время отложили. Видимо, ее сторонники, и прежде всего Сталин, в тот момент не чувствовали себя политически достаточно сильными. План развития на 1926/27 год был пересмотрен. Руководство страны стало проводить сдержанную кредитную политику. Но к валютным интервенциям государство не вернулось и легальный валютный рынок, существовавший в период реформы червонца, восстановлен не был, несмотря на то что экономическая ситуация в стране стабилизировалась и валютные резервы с весны 1926 года до лета 1927-го росли.
Развал легального валютного рынка – одного из центральных элементов денежной системы 1920-х годов – был серьезным ударом по принципам новой экономической политики и ее крупной потерей. Политическое укрепление Сталина и его сторонников привело к новому приступу форсирования индустриализации в 1927 году и отказу от нэпа. Поворот от политики поддержания устойчивой денежной системы к политике кредитной инфляции завершился. С прекращением валютных интервенций и ростом инфляции обменный курс червонца по отношению к иностранным валютам и золоту на вольном рынке все более отрывался от официального. С началом форсированной индустриализации в 1927 году в некоторых регионах цена золотой царской десятки в два раза превышала номинал, а обменный курс доллара был на 30–40 % выше официального[80]. Дефицит и инфляция быстро росли в начале 1930-х годов, что привело к крушению червонного обращения.
В период стабилизации денежной системы и доверия к червонцу в середине 1920-х годов многие люди покупали государственные ценные бумаги на биржах, предпочитая получать процентный доход, вместо того чтобы скупать валюту и золото. В условиях инфляции и обострения дефицита уже мало кто хотел держать сбережения в Госбанке или покупать государственные займы. Теперь стало выгоднее скупать золото и валюту. Получавшие переводы из-за границы стали все более настойчиво требовать выплаты денег не в червонцах, а в «эффективной валюте». Набиравшая ход индустриализация остро нуждалась в валюте, но привлечь частные сбережения на службу государства экономическими методами сделалось практически невозможно. Валютные ценности уходили из-под носа государства на черный рынок. В результате государство увеличило силовую валютную интервенцию: обыски, конфискации ценностей и аресты их владельцев.
Репрессии против «держателей валюты» сконцентрировались в ЭКУ ОГПУ. Уголовный розыск и милиция должны были передать ему все дела «валютчиков»[81]. В конце 1920-х – начале 1930-х годов под лозунгом борьбы с валютной спекуляцией прошли массовые принудительные изъятия ценностей у населения. В их числе – кампания 1930 года по конфискации серебряной монеты, в ходе которой ОГПУ арестовывало и владельцев золота. Циркуляр № 404 ЭКУ ОГПУ от 20 сентября 1931 года разрешил изъятие золотых и серебряных предметов домашнего обихода. Сотрудники ОГПУ так усердствовали, что Экономическое управление вынуждено было одергивать их: в сентябре 1932 года специальный циркуляр ЭКУ ОГПУ разъяснял, что отбирать бытовые ценности можно только в случае, если их количество «имело товарный спекулятивный характер», а также в случаях их «особой валютной важности». Однако злоупотребления не прекратились[82]. В 1930–1932 годах в рамках борьбы с контрабандой в стране прошли массовые операции по изъятию валюты. В особых папках Политбюро распоряжения типа «Обязать ОГПУ в семидневный срок достать 2 млн рублей валюты» или «Предложить (другой вариант: „категорически предложить“. – Е. О.) ОГПУ до 25 февраля (срок 1 месяц) с. г. сдать Госбанку валюты минимум на один миллион рублей» встречаются регулярно[83]. Методы использовались самые разные – уговоры, обман, террор. Сон Никанора Ивановича о театрализованно-принудительной сдаче валюты из «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова – один из отголосков «золотухи» тех лет[84]. Концерт-истязание для валютчиков, оказывается, вовсе не был досужей фантазией Булгакова! В 1920-е годы евреев-нэпманов ОГПУ убеждало сдать ценности с помощью родных им еврейских мелодий, которые исполнял специально приглашенный музыкант[85]. Были у ОГПУ и откровенно кровавые методы. Например, «долларовая парилка» – жертву держали в тюрьме и пытали до тех пор, пока родственники и друзья за границей не присылали валютный выкуп[86]. Показательные расстрелы «укрывателей валюты и золота», санкционированные Политбюро, также были в арсенале методов ОГПУ[87]. Фактически страна вернулась к жесткой валютной политике периода Гражданской войны.
Массовые репрессии против владельцев ценностей, которые проходили в конце 1920-х – начале 1930-х годов, не были подкреплены изменением валютного законодательства. Декреты и постановления правительства первой половины 1920-х годов, разрешившие владение и свободное обращение валютных ценностей частных лиц, формально сохраняли силу. Прикрываясь «борьбой против валютной спекуляции», ОГПУ, таким образом, нарушало действовавшие в стране нормы права. Спорадические атаки на валютчиков рубежа 1920–1930-х годов сменились планомерной «текущей работой по выкачке валюты» у населения, которая стала одной из основных задач Экономического управления. Началась агентурная разработка «социально подозрительных» – «бывших» и нэпманов, розыск тех, кто был в бегах, сбор информации по вкладам в иностранных банках и получению наследства. В повторную «разработку» пошли даже те, кто уже был выслан в лагеря и ссылку[88].
Методы ОГПУ худо-бедно работали для извлечения крупных сбережений, но в стране были ценности и другого свойства. Их не прятали в тайниках под полом, вентиляционных трубах или матрасах. На виду у всех они блестели обручальным кольцом на пальце, простенькой сережкой в ухе, цепочкой на шее. Трудно представить человека, у которого не было хотя бы одной золотой безделицы. Помноженные же на миллионы населения Страны Советов, эти валютные россыпи составляли огромное богатство. По мере истощения государственных золотовалютных резервов и роста потребностей индустриализации у руководства страны крепло желание собрать эти нехитрые ценности, разбросанные по всей стране по шкатулочкам, сервантам и комодам[89]. Проблема состояла в том, как это сделать. Силой вряд ли получится – агентов не хватит за каждым колечком гоняться.