По замыслу руководства страны торгсины вначале должны были быть магазинами для иностранцев, а затем стать предприятиями элитной советской «культурной торговли» – своего рода предтечей грядущего общества потребления. Однако миллионы крестьян, которые в годы первых пятилеток пополнили ряды покупателей и продавцов Торгсина, определили социальную природу Торгсина как массового явления, сделав его частью изменявшегося крестьянского мира.
История Торгсина – это история выживания и изобретательности людей, но Торгсин был и способом выживания советского государства, и проявлением изобретательности руководства страны, которое связало судьбу социализма с осуществлением промышленного рывка. В результате государство и общество участвовали в осуществлении планов друг друга и их модификации. Люди, борясь за выживание и достойный материальный уровень жизни, сдавали ценности в Торгсин, тем самым помогая, порой вопреки своему желанию, индустриальным планам сталинского руководства, но и власть, создав Торгсин, внесла лепту в арсенал способов существования общества. Советская повседневность утверждалась то в совпадающих, то в противоборствующих усилиях государства и людей.
И наконец, еще об одном значении этого исследования. Торгсин был торговым предприятием. В момент своего расцвета он имел полторы тысячи магазинов, которые работали по всей стране. За покупками в Торгсин шли и рабочие, и крестьяне, и интеллигенция, и руководящая элита. Анализ торговой деятельности Торгсина позволяет сделать выводы о характере нарождавшегося советского общества потребления и советской потребительской культуры, показать роль государства в развитии сферы товарного потребления и вклад общества в этот процесс.
Становление потребительского общества в СССР – относительно новая тема в историографии. Современные исследователи считают, что развитие советской торговли и потребления 1930-х годов шло в русле общих мировых процессов, характерных для обществ массового товарного производства и массового потребления[1394]. Однако при этом исследователи отмечают специфику советского опыта.
Октябрьская революция вершилась с антикапиталистическими, антирыночными лозунгами эгалитарного распределения и аскетизма, но они не стали главными принципами советской потребительской культуры. Руководство страны взяло курс на повышение материального достатка и уровня потребления, в определенном смысле курс на обуржуазивание, реабилитацию ценностей потребительского общества. Исследователи по-разному датируют начало поворота от аскетизма и революционного самопожертвования к призывам радоваться и наслаждаться жизнью[1395].
По мнению одних, признаки изменения принципов, определявших отношение власти к сфере потребления, проявились уже с переходом к нэпу в начале 1920-х годов, но практическая реализация новых подходов в государственной политике в то время была ограничена, так как производство потребительских товаров, розничная торговля и сфера услуг находились в руках частника. Большинство исследователей, однако, противопоставляют нэп и сталинские 1930-е с точки зрения отношения государства к сфере потребления[1396], датируя поворот к вещизму либо изменением с конца 1920-х годов характера и целей торговой рекламы, либо отказом в начале 1930-х от идей Пролеткульта и провозглашением соцреализма обязательной концепцией в литературе и искусстве. Новая потребительская культура, по их мнению, и стала своеобразным выражением соцреализма – празднованием достижений советской жизни. Другие датируют поворот государственной политики разработкой второго пятилетнего плана с обещаниями направить больше вложений в производство товаров массового потребления либо относят изменения государственной политики в сфере потребления к послевоенному времени.
Разрушив частный сектор экономики в ходе «социалистического наступления» на рубеже 1920–1930-х годов, государство взяло на себя фактически монопольное обязательство производить потребительские товары и снабжать население. С 1931 года, как показывает исследование Джули Хесслер, лозунг «культурной торговли» появляется в речах советских руководителей, определяя новую политическую цель государства и новую идеологию потребления[1397]. В период карточной системы первой половины 1930-х годов, однако, на практике «культурная социалистическая торговля» была ограничена сферой элитных и дорогих магазинов. К ним относились государственные коммерческие магазины, образцовые универмаги[1398] и элитные торгсины.
В момент своего образования Торгсин был задуман как образец культурной торговли… для иностранцев. Индустриализация и голод заставили открыть двери валютных торгсинов для советских людей. После этого, за исключением больших магазинов в крупных городах, Торгсин как массовый феномен перестал быть предприятием культурной торговли. Не элитный магазин с зеркальными дверями, а темный грязный лабаз, отпускавший мешками ржаную муку голодным, представлял типичный торгсин в период наивысшего расцвета этого предприятия в 1932–1933 годах. У государства не было ни ресурсов, чтобы превратить полторы тысячи торгсинов в образцовые универмаги культурной торговли, ни мотивации – голодные не привередничали, брали что дают. Выполнение валютной программы с помощью голода позволило сталинскому руководству на время отложить реализацию провозглашенной новой политики социалистического потребления, выраженной в лозунге «культурной торговли».
Большинство исследователей считают, что на практике радикальный поворот государства к развитию потребительской культуры, вещизму, в СССР стал явным в середине 1930-х годов. Именно в это время руководство страны стало активно поощрять стремление к красивой жизни – изысканной одежде, деликатесам, веселому досугу, роскоши. Торгсин вместе со всей страной переживал этот поворот. С неуклонным падением интереса населения к валютной торговле, в связи с нормализацией товарной обстановки в стране, руководство Торгсина боролось за развитие новых видов услуг, улучшение качества и ассортимента товаров, а также торгового обслуживания населения, внедрение новых методов торговли. Торгсин стоял в авангарде новой государственной политики, однако его участие в развитии общества потребления и социалистической потребительской культуры было коротким. Торгсин закрыли в начале 1936 года.
Споря с историографической традицией, которая рассматривает поворот советского государства к вещизму как отступление от идеалов революции или даже их предательство[1399], американские историки Хесслер и Рэнделл считают, что развитие потребительского общества в СССР стало частью построения социализма[1400]. Руководство страны напрямую связало дело социализма с развитием материального достатка своих граждан. Более того, отождествление вещизма и потребленчества с социализмом не помешало советскому руководству заимствовать опыт у Запада. Сталин сам санкционировал ориентацию на западные образцы в развитии сферы торговли и потребительской культуры[1401]. Правительственные делегации поехали в Германию, Японию, США, где брали на заметку новшества торговли. Советские образцовые универмаги создавались по типу американских магазинов-гигантов «Macy’s». Заимствование опыта Запада происходило и в работе крупных городских торгсинов[1402].
Тот факт, что советское руководство одобрило ценности рыночного потребительского общества и обратилось к опыту Запада, вновь указывает на то, что в «советском эксперименте» не было девственной чистоты, а противопоставление социализма и капитализма в практике ХХ века имеет пределы. Советскому руководству приходилось считаться с глобальными мировыми процессами развития государства и общества в индустриальную эпоху. Официальное одобрение в СССР потребительской, по сути рыночной идеологии, являлось проявлением требований современности. В этом смысле поворот советского государства к вещизму был вынужденным и противоречил представлению о социализме как обществе производителей и массового производства машин в противовес обществу потребителей и массового производства ширпотреба. Однако, как и в ранее рассмотренном случае с рынком, развитие потребительского общества в СССР проходило в прокрустовом ложе экономики хронического дефицита и социально-политической системы сталинской власти.
Читая о том, как в СССР рынок бился в тисках планово-распределительной системы, а потребительское общество бедной родственницей ютилось в экономике хронического дефицита и рецидивов голода, можно прийти к выводу, что советский социализм являл лишь уродливое воплощение процессов развития государства и общества в ХХ веке. Но такое заключение хотя и имеет основания, было бы односторонним. Именно благодаря тому, что в СССР заправляло государство, а не частник, здесь впервые в мире небывалый до того времени расцвет получили, например, социальные программы (бесплатное образование и медицинское обслуживание, охрана материнства и детства, пенсионное обеспечение и многое другое)[1403]. Изучение соотношения «деформации» и «образцовости» в советском типе современности является задачей новых исследований.
Развитие потребительского общества в СССР, в отличие от Запада, не было детищем товарного изобилия, а происходило в условиях острого недостатка самого необходимого. Поощрение желаний и развитие потребностей шло при перманентных кризисах снабжения, рецидивах карточной системы и хроническом товарном дефиците, присущих советской экономике. В этих условиях государственное производство и торговля не успевали за запросами людей, обслуживая по преимуществу их базовые массовые потребности, а не индивидуальные разнообразные мечты