зашарили, коснулись шеи, ухватили за ягодицы. Ее язык скользнул меж его губ.
Летти успела расстегнуть ему рубашку, ощущая грубую мускулистость груди, твердость сосков. И тут в сундук врезалось что-то тяжелое. Мир закачался. Звякнули бутылки. Вдруг тело потеряло вес — и Летти чуть не вывернуло наизнанку.
Билл с шипением втянул воздух.
— Если ты сейчас хоть слово скажешь о том, что под нами закачалась земля, у нас с тобой все кончено! — предупредила она.
Он молчал. Сундук ритмично покачивался. Что за хлопающий звук? Огромные крылья?
— Я и не собирался такого говорить, — сказал Билл, удручающе нервный. — Хотя, — в его голосе вновь зазвучала веселая сила, — я хотел представить тебя моему дракону.
Летти решила, что получит больше удовольствия, если закроет ему рот поцелуем.
37. Взбунтовать чернь
Балур подумал, что выдался хороший день умирать. И еще лучший — чтобы умер кто-нибудь другой.
Он легко шагал по дороге. Боевой молот тяжело покачивался на плече. Над головой сияло осеннее солнце, свежо пахло озером, а будущее обещало хорошую драку.
Единственной ложкой дегтя на этом празднике жизни были три сотни марширующих позади крестьян. Они поднимали пыль. Они бормотали себе под нос. И существенно уменьшали прелесть запахов этого осеннего дня.
Балур посмотрел на Чуду.
— Я знаю — Билл есть нашим криминальным задумывателем и все прочее, — сказал он, — но не думаешь ли ты, что мы можем совершать все прочее без них?
Он кивнул в сторону толпы.
Чуда не улыбнулась — но и не скривилась.
— Я не уверена, что наши мнения на этот счет что-нибудь значат.
Балур фыркнул. Ему не понравился ответ.
— Билл суть набирается власти очень скоро и без опыта, — сказал ящер. — Возможно, его мнение об этом суть не должное что-нибудь значить.
Он подумал, что говорит лишнее. Хотя с Чудой можно и поболтать немного. Она человек разумный, практичный. Как она тогда, в пещере Мантракса, дала жару! Эх, славно было!
— Честно говоря, я не совсем уверена, что у Билла есть хоть какая-нибудь власть, — заметила Чуда. — Ты же знаешь не хуже меня, что он с удовольствием избавился бы от толпы.
Не в первый раз за свою жизнь Балур пожалел, что чешуя мешает состроить гримасу. Человеческое лицо такое подвижное! Даже завидно.
— Если они и слушают кого-нибудь, то одного лишь Фиркина, — добавила Чуда.
— Но Билл суть ходит к Фиркину и говорит, что делать, — задумчиво продолжил Балур. — А потом Фиркин делает, что его в сути попросил Билл.
Командование Балур понимал хорошо, будь оно прямое или через кого-то.
— Тот факт, что сейчас желания Билла и Фиркина совпадают, — сказала Чуда, — еще не означает подчинения Фиркина приказам.
Она выдержала паузу, дала Балуру время переварить услышанное и выдала:
— Вопрос в том, чего именно желает Фиркин.
Балуру ее слова не понравились еще больше, чем в прошлый раз. Тоже мне нашла проблему! Одно большое «хрясь» куском железа по круглой маковке — и больше никаких забот.
Хотя — нет. Если это маковка Фиркина — бед обвалится прорва. Не разгребешь. А это помеха плану. А испорченный план Билла, как показала недавняя практика, не очень помогает жизни и заработку. Мелкий гад Фиркин послал план в пропасть — вот и приходится возиться с толпой. Эх, как бы его так хитро уделать, чтобы и с концами, и не напортачить?
Помучившись сомнениями, Балур решил, что все хитрости и выдумки — дерьмо и лучше оставить все как есть. Возможно, сегодня не такой уж и хороший день умирать. Но все-таки подходящий, чтобы убить много людей.
Африл — город большой и оживленный. В его озеро втекают, а также вытекают из него несколько рек, и если держаться берега и обходить акваторию левиафанов, открываются приличные возможности для навигации. Конечно, налоги Дантракса — сплошное разорение, но разве не везде дерут так же? И если сравнивать с вонючими вшивыми подмышками мира под названием деревня, Африл — настоящая столица.
Половина домов не выбелены, а покрашены. Люди снуют, слишком занятые, чтобы обращать друг на друга внимание. Торговцы зазывают от дверей настоящих магазинов — крепких домов со стеклами в окнах, а не от застеленных тряпками лотков. Время от времени показываются толпы стражников, всегда бдительно выискивающих любые злоумышления, на какие еще способна задавленная драконом публика.
У берега, на безопасном мелководье, теснятся рыбацкие баркасы. Их хозяева сидят на берегу, чинят сети и точат лясы друг с дружкой. От запруженной рыночной площади в центре разноголосый слитный гул доносится до самого палисада, где в эту минуту трое раздраженных стражников меряют взглядами Балура, Чуду, Фиркина и несколько сотен их ближайших друзей.
— Хотите зайти? — спросил первый стражник так, будто сама идея зайти в город казалась ему делом новым и неслыханным, а подле ворот стражник оказался по нелепой случайности.
Он глянул на коллег.
— Не знаю, как быть, — откликнулся коллега. — Дантракс ничего не говорил про большие толпы.
— Он сказал — никого подозрительного, — сказал первый. — А мне эта толпа кажется подозрительной.
— Нельзя настолько обобщать, — пропищал третий стражник. — Например, тот верзила с молотом ужас какой подозрительный. Но вон там пара детишек. Вряд ли они подозрительные.
— Вдруг они гномы? — предположил второй. — Они же подозрительные.
— А вот это совсем расизм, — заметил третий. — Нельзя запросто говорить, что все гномы подозрительные. Очень разнообразный народ. Конечно, некоторые совсем засранцы, но есть и милые.
— А-а, он запал на ту коротышку в борделе, — сообщил второй.
— Что, если и запал? — огрызнулся третий. — О вкусах не спорят. А я человек без предрассудков. Очень даже. Попробуй сам задницу-коротышку. Поймешь тогда, чего не знал в жизни.
Балур заметил, что Чуда стиснула зубы. Сильно.
— Проблема в том, что никто нам не дал определения «подозрительности», — поделился сомнениями второй. — Слишком тут много субъективности.
— Не слишком, мать его, не слишком, — тяжело выговорил первый стражник. — Субъективность, мать его, тут главное. Ты же стражник. Профессионал. Тебе платят за то, чтобы ты различал. Если ты не можешь определить, кто тут подозрительный, а кто нет, ты не стражник, а гребаный зевака из толпы.
— Джоэль, потише! К чему так сильно выражаться? — возмутился третий.
— Это ты называешь «сильно»?
Второй стражник сделался несчастным и оперся спиной о палисад, ковыряя ногою землю.
Балур открыл рот, чтобы просветить стражников. Но не успел ничего сказать.
— Так ты предлагаешь поделить их на две группы — подозрительных и милых? — спросил Джоэль у третьего.
— Думаю, нам нужно оценивать их по отдельности, — заметил тот. — Это единственный честный способ работы.
— Фредерик, это же непрактично, — сказал Джоэль.
Балур снова открыл рот, желая высказаться, — и снова на него не обратили внимание.
— Нужно оценивать толпу как единую сущность, — заключил Джоэль. — Это единственный практичный способ.
— Я человек принципов, — заявил Фредерик, выпячивая грудь. — А принципы выше практичности.
— Теперь мы знаем, почему я капитан, а ты нет, — заметил Джоэль.
— Из-за коррупции в наших рядах! — горячо возразил Фредерик.
— Не коррупции, — поправил Джоэль, качая головой, — всего лишь из-за несовершенной кадровой системы в несовершенном мире.
Именно в этот миг Балур начал бить стражников по головам. Бац! Бац! Бац! Один за другим — на земле. Легли, как дрова в поленницу. Балур протянул руку и распахнул ворота Африла, затем отступил в сторону и позволил Фиркину завести толпу в город.
— Весьма по-джентльменски, — отметила Чуда, глядя на ящера.
— Варварство суть не исключает вежливости, — сказал Балур, по-прежнему глядящий на стражников.
Улыбка Чуды была ему приятна.
38. Худшие планы крыс и людей
Дантракс знал, что масса людей завидовала умению драконов летать. Но почему — не мог взять в толк.
Дышать огнем? Это да. Величественность разрушения. Длинные ужасные когти? Острые жуткие клыки? Кого угодно разорвут в клочья. Враг не успеет и замахнуться. Да, такому кто угодно позавидует.
И длинному гибкому телу — тоже. Оно такое привлекательное, изящное, гладкое. Отнюдь не громоздкое, как у больших земных зверей. А какое грациозное! Природная драконья красота кого угодно оставит бездыханным от восхищения…
Но летать? Тащить свою величественную задницу по небу, медленно, болезненно пропихиваясь сквозь воздух каждым махом огромных крыльев? Столько разбегаться, столько искать место для посадки, да еще прикидывать, как именно сесть, и в придачу заиметь нудную боль меж лопаток? Нет, Дантракс решительно не видел в этом ничего привлекательного.
Конечно, дело еще и в золоте. Люди завидуют драконам из-за него тоже. Но это как раз понятно. Золото — прекрасное. Оно блестит. Успокаивает. Нежно и плотно обнимает в ночи, когда спишь. Оно убаюкивает, лечит душу, истерзанную испытаниями и невзгодами суровой жизни.
Если бы только золото не было таким тяжелым!
Дантракс летел, неся полный сундук любимого золота, и Дантраксу все меньше хотелось его нести.
Неудивительно, что Дантракс на полпути до острова, над крепостью своей стражи, выпустил из когтей большой сундук с золотом и самоцветами, который тащил домой. А вместе с ним — и все прочее, найденное на поляне. Дантракс решил, что сокровище все равно прибудет в конце месяца вместе с налогами за год. А до того времени есть чем развлечься.
Дальше Дантракс полетел налегке. А сундук понесся вниз, прочь от беспечного нового хозяина.
39. Когда душа уходит в пятки
От губ Билла Летти отвлек неприятный толчок в животе. Может наконец-то проснулась совесть? Или рассудок? Летти осмотрелась.
Тьфу, черным-черно.
Рука Билла скользнула, нащупала затылок Летти, запустила пальцы в волосы.