– Светка, – наконец подал хриплый голос Серега, – ты это… что?..
Он мог бы и не спрашивать. Все видели – это чудо.
Задорожный, бросив чистить метелочкой почти целую чернофигурную вазу, отрытую вблизи бассейна, стерев стекающий со лба на брови едкий пот, прищурясь, глядел на Светлану, застывшую с мечом в руках, и святотатственно подумал: да, вот, это и есть награда за троих убитых, это и есть Божья награда, отплата за страданья.
И тотчас же пронизала мысль: награда-то награда, а за эту радость ты можешь и заплатить сполна. Новой монетой. Столь же золотой.
Задорожный, не видя, куда наступает, как идет, раздавливая откопанные Серегой и Ежиком черепки, подошел к застывшей, как античное изваянье, Светлане. Он тихо подложил свои ладони под ее, держащие меч. И она вздрогнула и посмотрела на него, и глаза ее сказали: «Ты царь мой. Бери. Владей. Это твой меч. Твой».
Он разлепил губы. Она опередила его.
– Отмыть?.. он весь в глине…
– Да… скорее…
Он взял меч из ее рук и понес к медному тазу. Все глядели на них, как на призраков, на восставших из черноты времени владык Гермонассы. Светлана скрючилась около таза; они стали мыть в тазу меч вместе, будто вместе стирали белье, и Светлана терла бронзу скребницей, оттирая тысячелетнюю грязь; и, когда из-под отмытой глины сверкнуло красно-желтое, слепящее, из всех глоток вырвался дружный вопль:
– А-а-а-ах!..
Золото. Это было золото.
Меч был и вправду царский.
Это было настоящее червонное золото, крепкой мастерской ковки; златокузнец выковал фигурную рукоять, мощные, массивные ножны, красивый эфес. Задорожный опустил меч снова в таз, потер ладонью в теплой воде. Поднес опять к глазам. На рукояти была вычеканена фигура девушки. Девушка сидела верхом на льве. У льва в зубах сиял красный крупный рубин. Камень был наполнен таким чистым, беспримесным светом, что Задорожный закусил губу – только сейчас из-под огранки, из мастерской ювелира.
– Господи, – шепнула Светлана, – Господи Боже мой… и это я… нашла?!..
– Это вы нашли, Светланочка. – Задорожный глядел на нее, прищурясь. Она не могла рассмотреть выраженья его глаз. Солнце безжалостно озарило все его морщины на задубевшей от загара коже, серебряный блеск стриженных висков. – Я вас поздравляю. Я себя поздравляю. Я поздравляю всех нас. Я…
Он задохнулся – оттого, что она смотрела на него.
– Я весь мир поздравляю…
Он наклонился над мечом.
– Золотые ножны… Не греческий канон… Нет, таких мечей греки не делали… Я не припомню такого канона мечей даже в крито-микенскую эпоху… Ахейцы?.. Эпоха Трои?.. – Он наклонил голову над мечом еще ниже. – Как превосходно выделаны ножны… Эти изумруды наверняка египетские, только в египетских копях в то время добывали такие крупные изумруды… И аквамарины, да… греки тоже очень любили аквамарины, они украшали им даже конские сбруи, у Александра Македонского был конь, Боанергос, так Александр повелел изукрасить его сбрую аквамаринами… но жемчуг, жемчуг!.. Жемчуг, Светлана!.. – Он обернулся к ней. Она прочитала в его глазах: я потрясен, я не нахожу слов, я… – Такие перлы, Светланочка, находили только в южнорусских реках… в тех, что текут по Восточноевропейской равнине… в Борисфене, в Танаисе…
Она хотела спросить: а что за реки Борисфен и Танаис?.. – как вдруг все, работавшие в раскопе, как сбесившись, как сойдя с ума, размахивая руками, выкрикивая безумные и радостные кличи, вопли, зайдясь в неистовом: «Ура-а-а!..» – ринулись к ним, стоящим с золотым мечом в руках, и Задорожный чуть не упал, опрокинутый наземь восторженной толпой археологов.
– Меч, меч!..
– Черт побери, настоящий…
– Ну не картонный же, Ежик!..
– Дайте потрогать…
– Вы такие сумасшедшие, ну разве можно так орать!.. до самой Керчи слышно…
– Бери выше, до самого Судака…
– Ребята, а что, если это нам снится?..
– Как сверкает!..
– О, Dio mio, what is a beautiful… как это по-русски?.. меч?..
– Да, недурная игрушка… а тяжеленький, должно быть… Роман Игнатьич, дайте подержать…
– Его и взять-то в руки страшно!..
– Богатыри брали…
– А еще говорили, что раньше людишки были слабосильные и малорослые и мало жили, в сорок пять лет мужик уже был стариком…
– Господа, вот это да!.. Светик, ты просто самоцветик!..
– Девушка верхом на льве… и у льва в зубах рубин!.. что бы это значило?..
– Что бы это ни значило, старик, – он наш, наш, наш!..
Роман и не скрывал счастья, затопившего его с ног до головы. Маска уплыла, зато меч! Люди убиты, зато этот меч… Он им послан Богом, это уж точно. Музей будет гордиться. Такая находка на международных аукционах – недосягаемая, чудовищная роскошь, музею ее никогда не купить, даже если он продаст половину коллекции. Музей не поднимет такую стоимость. Эта девочка, Светлана, преподнесла великий подарок России. В Москву будут приезжать люди со всего мира, чтобы полюбоваться на меч царя из Гермонассы. Находка бесценна.
Они со Светланой переглянулись. Они подумали оба об одном и том же.
О том, какой жертвы потребует потревоженное копошащимися в земле людьми божество Гермонассы за то, что отдает людям безвозмездно свое сокровище.
– Надо прочитать надпись, вот тут, на ножнах… Она вычеканена довольно рельефно… Буквы… или иероглифы… видно ясно, разобрать возможно… Сережа, ты… прости, я все тебя на «ты», маститого археолога… вы знакомы с этой письменностью?..
– Если вы не знакомы, Роман Игнатьевич, то уж я тем более не знаком. Первый раз вижу такое письмо. Иероглифическое, конечно, вот, видите, тут буквицы, похожие на рисунки, все это символы-знаки… ну, буквы всех на свете алфавитов выросли из изображений всяких предметов, вы же знаете это лучше меня… Давайте всмотримся… может, мы найдем кое-какие аналоги?..
– Глядите, глядите, Сережа… Нет, роюсь в памяти, не нахожу ничего похожего… Да, иероглифическое письмо… Не греческое, не ахейское, не дорийское, не хеттское, не арамейское… не критское, ну, это же не Фестский диск… не этрусское… копошитесь еще в своей башке хоть вы, Сережа!..
– Не финикийское, не вавилонское, не шумерская клинопись, – шепотом продолжил Серега, – не египетское, не нубийское, не санскрит, не майя, не кушаны, не бактрийцы… И уж, конечно, Роман Игнатьич, не уйгуры, не тюрки, не китайцы, хотя у китайцев будь здоров иероглифы… не иранцы, не каспийцы… не сирийцы… и не готы, нет, и не кельты с их кружевной вязью…
– И не арабы!..
– И даже не древнейшие азиаты, дравиды… кто же тогда?.. Кто?..
– Знаете, Сережа, – Роман даже стал хрипеть от потрясенья, как простуженный, – мне кажется, мы с вами имеем дело с неведомым государством, с неоткрытым языком и с очень развитой культурой… и достаточно могущественным в древности… возрастом гораздо древнее Трои… – Перед его глазами опять встали золотые маски – та, измирская, и похищенная, из Гермонассы. – Если мы разгадаем эту загадку… человечество нос к носу окажется с пересмотром своей истории!.. окажется, что этот язык, эта письменность, эти знаки на мече – наш истинный праязык, отец всех языковых семей Земли… что легендарная Атлантида – младшая сестра либо родная дочь этой цивилизации… что возраст культурного человечества гораздо древнее, чем это вычисляли по находкам позднейшего времени… что…
Он прижал ладонь к лицу.
– Что колыбель человечества действительно существует, и что, быть может, сейчас в мире существует нераскопанная сокровищница, еще не раскрытое капище древнейшей цивилизации Земли… представляете, если это царство погребено где-то под землей?.. ох и охота начнется, Сережа… ох и охота…
Он содрогнулся, вспомнив измирских охотников.
– И вы хотя бы приблизительно не можете расшифровать ни один знак из начертанных на мече, профессор?.. – У Сергея пресекся голос. – Как же… нам теперь быть?..
– Никак. – Задорожный разогнул усталую спину. Меч лежал прямо перед ними на матраце в палатке. Перед мечом горела свеча. Внутренность палатки профессора напоминала вход в древние молельные катакомбы, и светильник пылал, освещая коленопреклоненных людей. Археологи стояли на коленях. Они молились Времени. – Я прячу меч тщательно. Храню его, как зеницу ока. Он – со мной в палатке. Считайте, что мой кейс – это сейф. У меня, Сережа, есть с собой «браунинг». Если кто сунется… – Он улыбнулся. – Да никто не сунется. Кажется, хватит смертей. Дань уже взята. Будем думать о лучшем.
Они поднялись с затекших колен. Задорожный пожал руку Сереге.
– Спокойной ночи, Сереженька. Завтра рабочий день. Нам сейчас будет гораздо труднее, нежели раньше.
В голове гудело. Он подумал: а не искупаться ли мне. Стояла ночь, не глубокая, ранняя – едва перевалило за полночь, Персей и Кассиопея еще торжествовали в синей черноте над морем. Роман переодел плавки, захватил полотенце, подумал и снял джинсы. Лагерь спит, никто не увидит профессора голяком. А если и увидит – пусть смотрит. Фигура у него будь здоров. Если он потеряет профессорскую кафедру в Университете, он будет работать натурщиком в Суриковке. Да и такая жара, даже ночью, духота и марево, как от костра, какие тут джинсы, так надоели одежды, эти вечные человечьи шкуры.
Перекинув полотенце через плечо, он спустился по обрыву к морю. Бычков Бычи и Кози уже не было, на земле, привязанные к колышкам, валялись только цепи – хозяйка приходила, отвязывала их на ночь, уводила в хлев. Роман задрал голову, рассматривая звезды. Глубоко вздохнул, расправляя грудь. Какое чудо побыть одному! Человек среди людей – загнанный волк. Или загнанная лошадь. Не дай Бог стать загнанным тараканом на тараканьих бегах. Ими, кажется, занимались в Стамбуле первые, несчастные русские эмигранты?..
Он бросил полотенце на песок. Шагнул к воде. Вода ласково обняла его щиколотки, его колени. Как женщина. О Роман, ты неисправим. Ты опять думаешь о женщине. Да, брат, выходит так, что ты слишком одинок.
Он погрузился в воду весь, целиком – и поплыл, шумно выдыхая, широко выгребая, разрезая наклоненной вперед, по-бычьи, головой темную воду. Сделав несколько взмахов руками, он почувствовал: в воде, рядом, кто-то есть. Человек. Он плывет. Он плывет в море рядом с ним.