– Но ведь должно же быть какое-нибудь объяснение всех этих непоняток?!
– Должно. Но пока его нет. Однако я думаю, что скоро все станет на свои места.
– Почему ты так уверен?
– Потому как мне известно больше, чем тебе. Только не спрашивай, что именно! Найдем мы этот клад, будь спок. В жизни не бывает случайностей, Федя. Она изобилует закономерностями. Правда, многие из них остаются непонятыми нами.
– А ты можешь перевести, что сказал, со своего умного языка на мой, простонародный?
– Могу. Делай, что должно, и будь что будет. Наше дело искать. И мы найдем. Вот и вся философия настоящего кладоискателя. Все остальное – от лукавого.
– Но я могу поклясться, что видел деда Нечая, разговаривал с ним! Ведь это он указал мне место, где лежит клад. Он!
– Я могу тебя утешить. Ты просто видел вещий сон. С красочными и очень живыми подробностями. Такое случается. Давай на этой версии и остановимся. А кстати, какая нечистая занесла тебя в Чернигов? Ты ведь, насколько мне помнится, обычно копал в других краях. И между прочим, года два назад – я теперь вспомнил – ты как-то сказал, что на Украину ни ногой. Что-то тут у тебя не сварилось. Было такое?
– Было… – нехотя признался Федюня. – Менты в Крыму поймали. Так отметелили, что едва дуба не врезал. Чистое зверье. Они там своих крышуют, а я влез. Вот и получил.
– Да, в Крыму есть хорошие места… Но без протекции там делать нечего. Я сам однажды еле ноги оттуда унес. А все равно тянет. В Крыму для нашего брата золотое дно. Там столько всего в земле лежит… Но увы и ах. Ладно, это к слову. Так что тебя подвигло приехать на раскопки в Чернигов?
– Ну, не знаю… – не очень уверенно ответил Федюня. – Потянуло – и все.
– А если подумать?
– Что ты ко мне пристал? – вдруг рассердился Федюня. – Говорю тебе, пришла мысль в голову, взял и поехал. И в общем-то, не прогадал. Если бы не эти козлы со своими аттракционами…
Глеб решил оставить расспросы на потом. Федюня явно что-то не договаривал. Но что?
Они решили еще раз съездить на заветное место. Нужно было внимательно осмотреть окрестности и поискать пустоты. Глеб имел для этого соответствующее оборудование – детектор аномалий EXP 5000, который отец привез из Англии.
Детектор влетел в немалую копеечку, но стоил того. Кейс с контрольным блоком управления, блоком питания и зарядным устройством, а также видеоочки со встроенными наушниками и телескопическую штангу с антенной для обнаружения тоннелей Глеб оставил в сейфе гостиницы – так сказать, «во избежание». Тихомиров-младший не очень доверял гостиничной охране – ЕХР 5000, случись кража, был бы для воров чересчур лакомым кусочком.
Днем в гостинице все встало на свои места. За конторкой администратора сидела молодая девица: в шикарном прикиде, с ногтями, как у голливудского монстра Фредди Крюгера, и с ресницами, как у сказочной Мальвины – необыкновенной длины и пушистости. Она выдала Глебу детектор, одарив его профессионально цепким взглядом, а затем сказала:
– Вам письмо.
– Мне? – удивился Глеб. – Вы не ошиблись?
– Ни в коей мере. Вы ведь Тихомиров Глеб Николаевич, не так ли?
– Так.
– Тогда получите… – С этими словами девушка достала из почтовой ячейки большой конверт и вручила его Глебу.
Заинтригованный Тихомиров-младший уселся в фойе на кожаный диванчик, вскрыл конверт и достал оттуда сложенный вчетверо… лист пергамента! Развернув его, Глеб почувствовал, как к лицу прихлынула кровь – он держал в руках старинную карту Чернигова с изображенными на ней тоннелями, которые были прорисованы тонкими линиями. И это была карта именно того места, где, по уверениям Федюни Соколкова, находился клад!
Глава 19Гайдамаки
Темная безлунная ночь упала на землю со стремительностью коршуна. Этому способствовали мрачные черные тучи, предвестники сильного дождя, которые с вечера обложили весь горизонт с западной стороны. Но гроза так и не пришла, лишь посверкала молниями издалека и на том все закончилось. Только поднялся сильный шквалистый ветер, который обрывал листья с деревьев и ломал тонкие ветки.
Мрачный замок на высоком скалистом берегу речки Жванчик давно уснул, лишь кое-где на высоких стенах трепетали огни факелов, подбадривающие немногочисленную ночную стражу. Да и чего было бояться польским жолнерам? С турками и татарами Речь Посполита в замирении, русский царь Петр воюет с персами, а запорожские казаки, потеряв свои исконные земли, теперь влачат жалкое существование на территории орды и давно растеряли прежний воинственный пыл.
Оставались лишь гайдамаки, эти схизматы, воры и разбойники, которые совершали набеги на поместья шляхты. Но уж замок Жванец им точно не по зубам. Это твердо знали как жолнеры, так и владелец замка, их начальник, коронный стражник полковник Лянцкоронский, староста овруцкий.
Василий Железняк лежал в кустах возле дороги, которая вела в замок. С того места, где он притаился в засаде, Жванец казался громадой, которую не под силу одолеть не только немногочисленной ватаге гайдамаков, но и целому войску.
Южную сторону замка защищал скалистый берег Жванчика, а с других сторон он был окружен глубоким рвом с водой. Зубчатые стены с бойницами, шесть башен, одна из которых надвратная, окованные металлом тяжеленные ворота из дубовых плах недвусмысленно предупреждали, что штурмовать такие мощные укрепления столь малыми силами – пустая затея. Когда днем Василий вместе с Демком Легушей ходили на разведку, то Железняк подивился тому, что в стены надвратной башни были вставлены чугунные ядра; наверное, для красоты.
Но не это интересовало лазутчиков ватаги гайдамаков. Для них главное было – узнать расположение постов на стенах, количество жолнеров, охраняющих замок, а также выведать удобные и скрытные подходы к стенам.
Конечно, сто лет назад мысль о захвате Жванца могла прийти в голову лишь безумцу. Но большие разрушения, которые замок претерпел в 1653 году во время войны Хмельницкого с поляками, а также в период турецкого владычества на Подолье в последующие годы, значительно ослабили его оборонительные возможности. Особенно Жванец пострадал во время захвата замка Яном Собеским в 1684 году, когда был разрушен и сожжен.
После освобождения от турок новые владельцы замка Лянцкоронские в какой-то мере восстановили оборонительный потенциал Жванца. Однако до былой мощи ему было далеко. И, тем не менее, для разрозненных ватаг гайдамаков замок все еще представлял неприступную твердыню, за стенами которой укрывался торговый люд – греки из Хотина, армяне и евреи из Каменца.
После освобождения братьев-запорожцев из татарско-турецкой неволи отряд Ивана Малашенко распался. Какая-то часть казаков вернулась в Олешковскую Сечь, но большинство, в том числе и те, кого татары намеревались продать на галеры, во избежание больших неприятностей со стороны крымского хана ушли на Гард[125] и рассыпались по хуторам и зимникам.
Узнав о пропаже галер с невольниками, Менгли-Гирей был в ярости. Он не верил, будто разыгравшийся шторм потопил все суда, хотя ему и докладывали, что в море казаки замечены не были. Особенно подозрительным казалось исчезновение сторожевой галеры в устье Днепра. Здесь явно не обошлось без опытных в таких вопросах сечевиков.
Но идти войной на казаков Менгли-Гирей не рискнул. При всех своих воинственных заявлениях он понимал, что восстановить против себя запорожцев, окопавшихся в Олешковской Сечи, просто, но потом с таким грозным врагом не будет никакого сладу. Тем более что отношения с набравшим силу русским царем начали портиться; и если к царю Петру примкнут еще и обозленные сечевики, то тогда крымчакам несдобровать.
Хан уже был не рад, что в горячности принял решение продать на галеры полторы тысячи запорожцев; он провел расследование и убедился, что во всем виноват калга-салтан, которого казаки не могли ослушаться. Поэтому комиссия во главе с Жантемир-беем, нагрянувшая в Сечь вскоре после морского боя, ограничилась казенным подходом; татарские чиновники, встреченные по высшему разряду, лишь опросили старшин и нового гетмана и с тем удалились. Даже противники Ивана Гусака прикусили языки. Они знали, что одно неосторожное слово может погубить не только нового гетмана и казаков, ходивших в морской поход, но и Кош, и их самих.
Только неуемный Мусий Гамалея не захотел прятаться и греть старые кости на печи. Он собрал из запорожцев и казаков ватагу гайдамаков и устроил в Подолии кровавую жатву. На это у старого запорожца были веские причины.
Польские паны, изгнанные при Хмельницком из Украины, начали постепенно возвращаться в свои прежние владения; кроме того, они захватывали и пустующие земли. Для ведения хозяйства им нужна была рабочая сила, и шляхта стала зазывать к себе насельников, привлекая обещаниями льгот и разных выгод.
Новоселы приходили, но с тайным недоверием к этим обещаниям и с неприязнью в сердце к польскому шляхетству. И они оказались правы – польские паны не оставили прежнего способа обращения с подвластным им народом. Они отдавали земли вместе с крестьянами арендаторам-евреям, которые выжимали из насельников последние соки. Не покинули паны и своего католического фанатизма и стали вводить в народ унию.
Но и это еще было полбеды. Польская шляхта всегда отличалась своевольством. Для панов закон был неписан. Нередко шляхтич, поссорившись со своим соседом, таким же шляхтичем, как и он сам, вместо того чтобы учинить судебный иск, нападал на его имение с шайкой головорезов. При таких наездах происходили всякие бесчинства и разорения.
Особенно лютовала шляхта, когда кто-нибудь из насельников, не выдержав обид и издевательств, уходил в гайдамаки. В таких случаях поляки вырезали весь хутор, где жил гайдамак, и хорошо, если хуторяне гибли в схватке. Это было везением. Тех, кого брали живыми, ждала страшная участь. Пытки, которым они подвергались, не применяли даже инквизиторы.