Свет, как это всегда бывает, погас неожиданно. Наступившая тьма принесла с собой страх и отчаяние. Стало ясно, что вода все же проникла в аккумуляторную и на умирающее судно проникла тень приближающейся вечности, все, что могло еще надеяться на лучший исход, притихло и сжалось в один живой, трепещущий и замерзающий комок плоти.
Наступило время ожидания — самый страшный период жизни. Так, наверное, приговоренный к смертной казни дожидается рассвета в своей одиночной камере. Здесь в промерзшей каюте, под шум ветра можно было поразмыслить о пройденной, словно одно мгновенье, жизни Виктор вспомнил свое детство, когда он безмятежно с друзьями проводили свободное время на рыбалке в бухте Патрокл, нырял в глубину бирюзового океана и там, на песчаном дне собирал белоснежные раковины морского гребешка. Уже тогда, с такими же сорванцами, как и он сам, шустрый Витька Лютников спиливал замки с закованных в цепи рыбацких плоскодонок, и перегоняли лодки на новые стоянки в бухту Улисс или Федорова, где продавали баркасы за бесценок местным любителям рыбной ловли, а на вырученные деньги покупал рыболовные и охотничьи снасти. Воспоминания как парное молоко обволакивало все тело, и в голове вдруг зазвенели тревожные колокольчики, подающие сигнал тревоги только очень опытным, познавшим все прелести и горести этой грешной жизни, людям.
По колымскому опыту выживания в вечной мерзлоте полярной тундры Лютый понял, что его тело замерзает, и он мгновенно очнулся. Женщины и ребенок мирно спали. Пароход все еще находился на плаву и слегка покачивался, ветер и волнение заметно стихло, но вот сильный скрежет, который раздавался снаружи, очевидно, и был причиной пробуждения зэка. Мужчина с трудом поднял и начал тормошить, уснувших вечным сном, женщин. Они что-то мычали, отмахивались руками, но Виктор не переставал хлопать их по щекам и теребить за плечи.
— Да просыпайтесь же вы, мать вашу, иначе замерзнете и не проснетесь.
Первой очнулась Валентина.
— Ой, Витюша, какой мне хороший, сладкий сон приснился, будто бы мы с тобой…
— Ладно, любимая, потом расскажешь, срочно буди Анну с дочкой, разувайтесь и кладите ноги друг — дружке на голые животы — это первое средство от переохлаждения и обмораживания. А я посмотрю, что там, наверху делается, слышишь скрежет металла, кажется, мы на рифы наскочили, если это так то есть надежда, что не утонем, видно, господь бог сжалился над невинным дитем и выбросил наше корыто на один из пустынных океанских островов.
Лютый, старым способом, кряхтя и охая, взобрался по кровати наверх, и выглянул в открытый иллюминатор. Его взору открылась великолепная картина морского пейзажа. Все вокруг замерло в ожидании рассвета. На востоке чуть высветилась полоска зари, и первые оранжевые лучи солнца выдернули из тьмы причудливые силуэты острых пирамидальных вершин гор, упирающихся в черное, покрытое россыпями сверкающих, словно бриллианты, звезд и опоясанное ожерельями миллиардов созвездий и галактик, бездонное небо.
Виктор прищурился и с замирающим сердцем разглядел на горизонте красный и зеленый, а чуть выше, посередине белый — топовый огонь, приближающегося судна. Огоньки, то скрывались за валами накатывающейся океанской мертвой зыби, то, как маяки спасения, вспыхивали снова, все ярче и ярче. Лютый спрыгнул вниз, щелкнул зажигалкой, пошарил рукой и из обломков разбитого холодильника извлек нетронутую бутылку водки, содержимое которой он вылил на самодельный факел, который он наспех соорудил из ножки стула, обмотав ее грязной простыней. Из последних сил, срывая ногти, он добрался до иллюминатора, поджег факел и, с нечеловеческими воплями, напоминающими восторг и отчаяние первобытного человека, впервые добывшего огонь, начал им размахивать, пытаясь привлечь внимание вахты, на идущем полным ходом, судне.
«Ангару» на «костгарде» заметили по радару еще в полночь. Капитан катера береговой охраны, Чарли Стоун, получив сигнал «SOS», определил по локатору положение терпящего бедствия судна на морской карте и, подвернув всего, на пять градусов, пошел новым курсом NNE, где по его расчетам и находился русский пароход. Он понимал, что экипаж давно покинул борт судна из-за страха затопления, и сейчас, оставшиеся в живых «счастливчики» где-то замерзают в шлюпках, плотах и жилетах посреди огромного Тихого океана, а наполовину затопленный пароход, либо пошел ко дну, либо, по воле случая, во время разыгравшегося накануне шторма, был выброшен на прибрежные скалы одного из островов Алеутской гряды.
А час тому назад они подобрали в море спасательный плот, в котором находился в беспамятном состоянии один человек в промокшей кожаной куртке. Сонная артерия моряка еще отстукивала едва слышимые удары сердца. Ему дали глотнуть из литровой бутылки чистый «Виски», и когда обмороженный и чуть шевелящий конечностями моряк на минуту очнулся, командиру «костгарда» удалось выяснилось, что это капитан потопленного морскими пиратами того самого русского судна, что сейчас маячило зеленым фосфорисцентным пятнышком на экране локатора.
Кто мог напасть на беззащитное торговое судна, здесь в водах Тихого океана, где каждый квадрат был под пристальным наблюдением американских «костгардов», оставалось загадкой для Чарли Стоуна, но, на всякий случай, он дал срочную радиограмму своему шефу в штаб-квартиру, расположенную в американском Портленде.
В бинокль Чарли уже мог разглядеть черную тушу крупнотоннажного морского судна, лежащего правым бортом на острых черных камнях, подставив изъеденное ржавчиной днище первым лучам, восходящего на синем горизонте, солнца. Безмолвная громадина, похожая на мертвого, выбросившегося на сушу кашалота, чуть покачивалась и поэтому пришвартоваться к ней для опытного моряка, каким был Чарли по кличке — «крейзи — сил» — сумасшедший тюлень, не составляло особого труда.
Но вот в черном проеме одного из иллюминаторов поверженного судна вспыхнул слабый огонек, словно кто-то в темноте зажег спичку, осветившую часть, выкрашенной белой краской рубку, на крыле которой еле различимо проявилось название судна.
— «Ангара» — прочитал Чарли латинский шрифт. Он довольно неплохо знал русский язык по причине частых разборок с российскими рыболовецкими судами, живущими браконьерством в закрытой, богатой лососем, американской зоне и потому решительно настроился на долгий разговор.
— Эй, на палубе, — крикнул он своим матросам в ярко красных куртках, — приготовить спасательную шлюпку. — Его волосатая рука уверенно легла на отполированный годами штурвал из красного дерева, второй рукой он дал задний ход, передав никелированными манипуляторами, реверс на два мощных двигателя фирмы «Дженерал моторс» да так, что легкое судно резко остановилось, зарывшись форштевнем в волну и, как хороший строевик, развернулось вокруг своей оси лагом, к катящейся с океана, мертвой зыби.
Из иллюминатора «Ангары» высунулось черное, небритое лицо человека в овчинной шапке-ушанке, больше напоминающее оторопевшему капитану «костгарда» русского партизана времен Второй мировой войны. Такими картинками с изображением диких русских головорезов, пестрели журналы и комиксы, которые с живым интересом перелистывал маленький Чарли в далеком детстве, в небольшом домике своего отца — полицейского Сан-Франциско, погибшего от рук «русской мафии».
Человек, высунувшись по пояс из иллюминатора, неистово махал дымящимся факелом и что-то по-звериному орал, указывая во внутрь корабля. Из криков Чарли понял, что на полузатопленном судне находятся еще две женщины и ребенок. «Только эти русские могут перевозить на транспорте женщин и детей» — подумал он с досадой, предчувствуя, что неприятности только начинаются.
— Не забудьте прихватить с собой «кольты» — крикнул он из рубки своим морякам, спускающимся по шторм — трапу на резиновую лодку с мощным подвесным мотором «Ямаха», который, взревев всем своим «стадом» из трехсот «лошадей», помчал команду американского сторожевика к, терпящему бедствие, судну.
Чарли взял трубку судового телефона и набрал номер лазарета.
— Мистер, Габриель, как там наш, русский «утопленник», очухался, как только сможет говорить, сообщите мне, я пока занимаюсь спасением оставшихся в живых членов экипажа и пассажиров с «Ангары», затем сделаем им очную ставку, что-то уж все очень подозрительно с этим нападением террористов…
— Бабоньки, поднимайтесь быстрее ко мне, кажется, американец нас заметил, — Лютый скрутил две крепкие, льняные простыни, связал их одним прямым морским узлом и кинул конец вниз. — Обвяжите девочку, я ее подниму и предам на катер первой.
Анна соорудила из простыней, что-то наподобие петли, куда Валентина подложила дощечку-обломок от дверцы рундука. Получилось удобное сиденье, на которое женщины осторожно втиснули Любашу. Девочка начала раскачиваться и смеяться, затем смех внезапно сменился на истерический плач.
— Успокойся, доченька, — причитала Анна, — сейчас дяденька военный поднимет тебя наверх, и ты будешь в безопасности.
Лютый осторожно поднял девочку и дал ей возможность выглянуть в окно.
— Там лодка, закричала Любаша, она едет к нам, они спасут меня и маму.
— Всех спасут, кроха, еще бы отца твоего подобрали, совсем бы классно было, — Виктор помахал матросам рукой и поразился с каким удивлением, словно снежного человека, те его рассматривают. — «Неужели я такой ужасный?» — он мимоходом взглянул на свое мутное отражение в стекле иллюминатора и отшатнулся. Долгие годы невыносимой лагерной жизни и последние дни перед кораблекрушением наложили на его лицо особую тень, особые резкие и глубокие морщины, что дополнялось иссиня-черной щетиной и такими же черными, горящими глазами, отражающими все его переживания и страдания.
— Кто нибудь еще есть на борту кроме вас, — спросил на английском один из моряков с золочеными пагонами офицера.
— Нет, нас здесь осталось только трое, остальные ушли на спасательных шлюпках и плотах. Я не мог бросить женщин и детей на произвол стихии, а капитан судна, отец этой девочки, — Лютый указал пальцем на Любашу, — тоже очевидно погиб во время шторма. Я сопровождаю ценный груз, который находится в четвертом трюме нашего судна и хочу, чтобы вы сообщили об этом своему начальству, и нашли возможность перегрузить его на борт любого американского судна. Я гарантирую оплату по спасению груза и экипажа. — Лютый на мгновенье замолк от того удивления, что возникает в мозгу человека, когда с ним происходят непонятные изменения, когда в памяти всплывают забытые слова и фразы языка, на котором бывший моряк второй помошник капитана Виктор Лютников не разговаривал ни с кем уже долгие годы.